Его язвительная телепрограмма «Куклы», впервые вышедшая в эфир в 1994 году, столкнулась с преследованиями властей после того, как в 2000 году к власти пришел Владимир Путин. В программе Путина изображал уродливый резиновый карлик, и Кремль потребовал от телеканала НТВ убрать этот персонаж.

Виктор Шендерович, 48 лет, был одним из главных политических сатириков в России. Его язвительная телепрограмма «Куклы», впервые вышедшая в эфир в 1994 году, столкнулась с преследованиями властей после того, как в 2000 году к власти пришел президент Владимир Путин. В программе Путина изображал уродливый резиновый карлик, и Кремль потребовал от телеканала НТВ, транслировавшего программу, убрать этот персонаж. В 2001 году канал НТВ был приобретен государственной компанией, и Шендерович ушел из программы. В 2003 году «Куклы» и вовсе перестали выходить. С тех пор Шендеровича фактически изгнали с российского телевидения, однако он продолжил выступать на радио «Эхо Москвы». Он участвовал в парламентских выборах 2005 года, но безуспешно, а затем написал юмористический отчет о своей избирательной кампании. В прошлом месяце он запустил юмористическое шоу на спутниковом канале RTVI, вещающем для русских за рубежом. Выпуски программы также доступны на интернет-сайте http://www.shender.ru. На прошлой неделе он побеседовал с главой московского отделения Washington Post Питером Финном о своей новой программе, на которую его вдохновили фильмы легенды немого кино Чарли Чаплина. Интервью состоялось на следующей день после «Прямой линии» Путина, в ходе которой он отвечал на вопросы россиян.

— Расскажите о своей новой программе.

— Программа называется «Новые времена», это аллюзия, отсылка к Чаплину. Чаплин – один из героев программы, возможно, главный герой. Все показанное связано с Чаплином. Все, что мы хотим сказать, даже когда дело касается метафор, мы говорим с помощью фильмов Чаплина.

— Можете привести пример?

— Например, конфликт России с Грузией. Глядя на разницу в весовых категориях и размере, мы берем эпизоды из «Золотой лихорадки», где конфликтуют большой парень и маленький. Отрывки из фильмов Чаплина служат метафорой, детонатором, ведь он настолько выразителен, что Чаплина не нужно много, достаточно просто его показать.

— Будут ли россияне смотреть эту программу?

— Только в интернете. И те, у кого есть спутниковая тарелка. К сожалению, в нынешней России других возможностей нет.

— Почему нет?

— Ни один телеканал не решится дать мне работу. Такая ситуация продолжается уже несколько лет. С 2003 меня там не любят, так что я не попадаю в телеэфир.

— Вас не расстраивает, что не многие россияне будет смотреть программу?

— Конечно, расстраивает. Радиоверсия этой программы, «Плавленый сырок», выходит на «Эхе Москвы». К сожалению, там никаких метафор с Чаплином сделать невозможно. Но все же это лучше чем ничего. Очень помогает интернет, особенно в крупных городах. Но спору нет – по сравнению с 80-миллионной аудиторией, которая была у наших программ на НТВ, это ничто.

— Видите ли вы в СМИ какую-то политическую сатиру?

— Нет. Политическая сатира – это черта демократической страны. Сегодня мы живем в недемократической стране. Так что политической сатиры не может быть по определению. Ее заменяют другие вещи. Есть попытки делать политическую сатиру. Разрешено немножко улыбаться, немножко иронизировать, но совсем чуть-чуть. Или жестко критиковать, но только чиновников второго или третьего ряда. Это как в советской сатире, когда кто-нибудь сверху говорил тебе: «Ладно, сегодня можно взяться за этого, а завтра за того». Все видят и понимают, что происходит с теми, кто пытается делать настоящую сатиру. Никого из этих людей не пускают на телевидение. Это касается не только меня и моих друзей. С телевидения выкинули всех.

— Как вам кажется, почему Путин и власти столь болезненно реагируют на сатиру?

— Это вполне естественно. Любой лидер воспринимает сатиру болезненно. Наверное, Буш тоже хотел бы что-нибудь сделать с (режиссером) Майлом Муром, только он не может. Он не может запретить Майкла Мура. Не может отправить налоговых инспекторов на канал HBO. А вторая причина – это личная восприимчивость объекта насмешек. Чем мелочнее человек, тем болезненнее он реагирует.

Путин, без сомнения, человек с серьезным комплексом неполноценности. Он не может забыть о том, как пришел к власти. В отличие от (бывшего президента) Ельцина. Что бы о нем ни думали, Ельцин был политиком. Он всего добился сам. Путина просто взяли, поставили на доску и сделали ферзем, главной фигурой. Все и вся вокруг напоминает ему об этом. И он был не готов к такой едкой политической сатире, как наше кукольное шоу. Не был готов к нему как человек. Он никогда не был политиком. Никогда ни с кем не конкурировал. Никогда не был независимой фигурой.

— Народ создает собственную сатиру, рассказывает собственные анекдоты?

— Конечно же, люди шутят. Но сегодня мы переживаем период интеллектуального застоя. С одной стороны, люди очень устали от всех этих перемен. С другой стороны, вся эта нефть позволила людям ощутить стабильность. Очень мало кто понимает, что нам будет очень плохо, когда цены на нефть упадут или когда человечество изобретет что-нибудь ей на замену. Большинству все равно. У людей есть работа, за исключением нескольких регионов. Эта стабильность отдает застоем брежневских времен, в то время у нас тоже все было, а потом все рухнуло.

Сегодня изнутри все прогнило, хотя снаружи смотрится хорошо. Путин молод, хорошо выглядит, у него хорошая память, он складно говорит. В следующей программе я расскажу о пресс-конференции Путина. Он очень много говорил о всевозможных проблемах – экономике, обороне, футболе. А еще он смог решить массу проблем, личных проблем. Проблемы всех, кто к нему пробился, были решены. Чудесно! Я предлагаю навсегда оставить его в телевизоре. Будем носить ему чай, а он станет решать проблемы народа.

— Если бы вы могли задать Путину вопрос, о чем бы вы спросили?

— Если честно, у меня уже давно нет к президенту никаких вопросов. Зато есть несколько ответов. Если бы меня могли услышать другие, то я бы спросил, понимает ли он, что свертывание демократии и уничтожение демократических институтов делает Россию совершенно беззащитной, не дает ей шансов на спасение, если в ее истории наступит опасный поворотный момент. Скажем, завтра у власти может оказаться кто-то, кто гораздо хуже Путина, и не будет ни тормозов, ни ограничений. Ни прессы, ни суда, ни парламента, ни общественных организаций. Это значит, что мы – заложники обстоятельств.

Но задавать этот вопрос бессмысленно. Я подозреваю, что он просто не поймет. Конечно, он понимает слова, но не видит в них смысла. Эти слова нужны ему только для того, чтобы разговаривать с другими членами «большой восьмерки». А глубоко в душе он уверен, что система работает, что России нужна сильная рука и все такое прочее.

— Как вам кажется, придет ли время, когда вы вернетесь на российское телевидение?

— Конечно. Нынешнюю игру мы проиграли. Но время придет. Как говорил Толстой, если я проживу еще пять-семь лет, то что-нибудь изменится. Существующая система настолько прогнила изнутри, что вопрос лишь в том, как именно она рухнет. Главная проблема не в Путине. Проблема в том, куда все пойдет.

— Есть ли какая-то реакция на новую программу со стороны властей?

— Нет. Мы не представляем угрозы на выборах. Нас смотрят многие русские, живущие за границей. Но здесь – практически никто. Вместе с интернетом и радио наберется, может, полтора-два миллиона человек. Если бы я жил в Люксембурге, это была бы сила.

Источник

03 ноября 2006

Питер Финн

InoPressa.ru