Известный российский актер Олег Басилашвили ответил на вопросы читателей BBCRussian.com.

* О новой России * О свободе слова * Об Анне Политковской * О конфликте между Россией и Грузией * О кино * О «Мастере и Маргарите» * О театре О больной совести

Олег Басилашвили родился 26 сентября 1934 года в Москве. В 1956 году закончил школу-студию МХАТ. С 1959 года играет в Большом драматическом театре Георгия Товстоногова.

Мы благодарим всех наших читателей за присланные вопросы. Беседу с Олегом Басилашвили вела продюсер Русской службы Би-би-си Анна Висенс.

• О новой России
• О свободе слова
• Об Анне Политковской
• О конфликте между Россией и Грузией
• О кино
• О «Мастере и Маргарите»
• О театре
• О больной совести

Би-би-си: Нам пришло очень много вопросов, касающихся не только вашей актерской деятельности, но и политики, вашей гражданской позиции. Сергей из России спрашивает, как вы нашли себя в новой, несоветской России?

Олег Басилашвили: Говорить о новой России еще очень рано. Новой России, к которой мы так стремились в свое время, нет. Россия находится сейчас в промежуточном состоянии — она оторвалась от старой коммунистической системы, а к новой демократической, пусть даже своеобразной, умноженной на российские особенности, пока не пришла. Как я чувствую себя в изменившейся России? По-разному… Многое из того, что скрывалось официальной пропагандой при советской власти, вылезло наружу. Многое из того, что удерживалось советской властью, тоже вылезло наружу. Некоторые особенности человеческой натуры, которые стыдливо прятались в свое время, сейчас обнажены, поэтому смотреть на это иногда омерзительно. Я — актер. Что касается заработков, то сейчас возможностей значительно больше. Можно работать в разных театрах, самому что-то придумывать, ставить спектакли, создавать собственное дело. Я был одним из первых, кто пытался доказать, что актер не должен сидеть по-советски в театре и ждать, когда ему дадут роль. Он должен быть предприимчивым.

Би-би-си: С этой «неусидчивостью» было связана и ваша попытка пойти в политику?

О.Б.: Ну, у меня политического опыта, можно сказать, и не было. Я был избран впервые в России и, по-моему, в последний раз абсолютно демократическим путем. У меня было около 14 соперников. Были достойные соперники, были и недостойные, всякие люди были. Я их всех победил потому, что меня народ избрал. У меня не было денег на выборы, был только помощник из нашего театра Валерий Матвеев, который у метро в мегафон кричал — агитировал. Мы ездили на митинги, на собрания избирателей, пытались друг друга переспорить. Все это происходило в более-менее честной борьбе, за исключением, пожалуй, одного кандидата.

Би-би-си: Почему вы решили отойти от политики?

О.Б.: Я ведь не политик и не государственный деятель. Правда, мне предлагал в свое время Борис Николаевич Ельцин трижды пост министра культуры. Но я ему отвечал: я очень благодарен за это доверие, но я не обладаю организаторскими способностями, если я стану министром культуры, то культура исчезнет, потому что просто развалится… Во-вторых, я — артист ленинградского тогда театра, а в качестве министра, мне надо было быть в Москве. В те времена жуткой разрухи, оставшейся после советской власти, переезд был совершенно немыслим. Плюс к этому я не хотел бросать Большой драматический театр, к которому я прирос. Так что политик из меня никакой.

Просто я по мере сил своих помогал тому процессу, который должен был закончиться победой демократических сил, что и произошло. Когда к власти пришли в основном либеральные силы, я счел своим долгом отойти в сторону. Мне казалось, что в Государственной думе или в Верховном совете должны теперь работать люди специфического образования — юристы, финансисты, экономисты и прирожденные или обученные политики. Поэтому я отошел в сторону… Может быть и зря. Потому что тот процесс, который мы наблюдаем сейчас, возможно происходит от попустительства тех товарищей, которые ушли в свое время в сторону.

Би-би-си: Как вы считаете, что сейчас происходит с Россией? Это вопрос задает вам Виктор из Германии.

О.Б.: Нигде никогда за всю историю человечества страна не переходила от государственного капитализма, который мы называли социалистическим строем в нашей стране, к демократии. Такого опыта не было, поэтому все это было безумно трудно и сложно. Могу сказать только, что те меры, которые предпринял Егор Тимурович Гайдар в свое время с сотоварищами, эти семена, продолжают прорастать и по сегодняшний день, несмотря на яростное сопротивление многих власть предержащих. Крупный бизнес, несмотря на репрессии, развивается, с трудом, но развивается. Я знаю многих промышленников средней руки, вовсе не олигархов, а владельцев небольших фабрик, заводиков, которые работают не просто ради прибыли, а ради демократических идей. У них высочайшего класса производства, чистота, порядок, производительность труда. Как бы их не пытались обложить налогами, поймать на воровстве, которого у них нет, они продолжают работать. С другой стороны жизнь развивается, строятся огромные американского типа магазины, в которые есть все, самолетов только нет. Все это развивается в нужном направлении и благодаря реформам Гайдара, которых собственно было две: либерализация цен и приватизация. На этом наши реформы захлебнулись.

Би-би-си: Анатолий из Израиля пишет: «В Америке известные артисты кино, рок-звезды не боятся выходить на митинги и критиковать своего президента. Не вижу почти никого в России , кто бы осмелился это делать». Как вы прокомментируете это письмо?

О.Б.: Если при Борисе Николаевиче Ельцине, который поощрял свободу слова, ни разу, ни один из журналистов, самых грязных, отвратительных, продажных (такие ведь тоже бывают) не подвергся никакой репрессии, то сейчас происходит процесс очень неприятный. Кто его инициирует, я не знаю. Но то, что идет охота за свободной прессой, за людьми, которые думают иначе, чем «полагается», это несомненно.

Би-би-си: Какой была ваша реакция, когда вы узнали об убийстве Анны Политковской?

О.Б.: Ну какая может быть реакция?… Ужас, ужас… Это чистой воды политика. Уничтожен один из немногочисленных журналистов, который писал искренне, нигде не пытаясь солгать. Возможно, в чем-то она ошибалась, я не знаю. Но мы все читали ее репортажи и статьи с захватывающим интересом. И, конечно, она серьезно влияла на общественное мнение в нашей стране. Вот, наверное, чтобы избавится от этого влияния, она и была уничтожена.

Би-би-си: Очень многие, зная о ваших грузинских корнях, спрашивают о конфликте между Россией и Грузией. Павел из Израиля спрашивает, что вы думаете о том, что «нагородили» политики Грузии и России, и как по вашему представлению это отразится на двух народах и их судьбах?

О.Б.: Любой нормальный человек, даже не обладающий грузинскими корнями как я, относился бы к этому с омерзением. Так делаю и я. Я переживаю чувство стыда за свою страну, вернее, за ту часть народа, которая поддерживает такого рода акции. Подобные скандалы с разведчиками, которые происходил и раньше — с Англией, к примеру, или с США, всегда улаживались дипломатическим путем. Это старая история, которая будет повторяться всегда, пока существует это мерзкое слово разведка.

В этом случае была раздута антигрузинская истерия. С какой целью? Мне кажется, страна, которая находится в состоянии стопора, стагнации и катится назад, пытается консолидировать народ на чем-либо. Очень трудно сплотить нацию подобно тому, как это сделал в свое время Рузвельт. Помните, его обращения у камина к американскому народу? Он сплотил нацию точной идеей во имя чего существует нация. Он призвал американцев собираться у сборных пунктов и строить национальные парки, дороги и электростанции. И люди пошли и стали это делать. И поэтому американцы гордятся своей страной, потому что она выстроена их собственными руками. К сожалению, у нас сейчас предложить такого никто не может, не решается. Видимо, то, что происходит сейчас — это попытка сплотить людей другим путем.

Би-би-си: Когда вы последний раз были в Грузии?

О.Б.: Я был в Грузии последний раз два года назад. Грузия стала жить значительно хуже, чем жила при советской власти. Она осталась в изоляции, уровень жизни значительно упал, люди сидели без света, без отопления, топились буржуйками.

Би-би-си: Но гостеприимство осталось?

О.Б.: Отношение к русским людям в целом очень хорошее. Я по улицам ходил, меня узнавали. Ходил на базары, там меня никто не узнавал. Но люди, услышав, что я из России, относились ко мне с большой симпатией, дарили какие-то чурчхелы на память. Они очень расположены к России. О чем там говорить? Связи России и Грузии, двух православных стран, неразрывны. Вспомним такие две разные фамилии, как Багратион и Сталин…

Би-би-си: В ваших воспоминаниях есть история о том, что ваш дедушка посадил Сталина в свое время, когда он еще не был Сталиным.

О.Б.: Это все фантастика [смеется] … У меня отец был большой фантазер, он придумывал всякие такие дурацкие истории. Он говорил: «Основатель Москвы — это грузин!». Я спрашивал: «Почему грузин?» «Потому что его зовут Гурги Харгелидзе». А харгелидзе — это значит «долгорукий». Он был с большим юмором человек.

Би-би-си: Теперь поговорим все же о вашей актерской деятельности. Бывают ли случаи огорчений от того, что где-то не так сыграли? Этот вопрос задает вам Евгений из России.

О.Б.: Почти каждый раз! Были просто ощущения, что хочется покончить жизнь самоубийством после провала. Иногда было чувство, что ничего, вроде все хвалят, вроде не заметно, что я так плохо играл. Редко бывало ощущение счастья, сделанного дела, которое само по себе так хорошо сделалось, а я пошел на поводу у того человека, который возник вместо меня на сцене. Это бывало редко.

Би-би-си: Если редко, то, наверное, можете вспомнить, когда именно такое чувство возникало?

О.Б.: Конечно. Это роль Андрея Прозорова в спектакле Товстоногова «Три сестры». Это одна сравнительно небольшая роль в спектакле по пьесе Радзинского «Еще раз про любовь». Это советская пьеса «Кафедра», хотя и довольно примитивная, но я там придумал способ игры. Это чеховский «Дядя Ваня» Товстоногова, роль Ивана Петровича Войницкого. Это «Пиквикский клуб», я играл там мистера Джингля, вороватого бывшего артиста.

Би-би-си: Алексей Кузяев из России спрашивает: какого персонажа из художественной литературы или человека из реальной жизни вы никогда не стали бы играть?

О.Б.: Ну, сейчас в свои 72 года я могу сказать, что я никогда не сыграл бы Ромео. А что касается реальной жизни… Наверное такого, который абсолютно не похож на меня. Я не смог бы сыграть профессионального военного. Во мне нет этой военной жилки. Я бы мог сыграть штатского, попавшего в военную обстановку и носящего погоны, и , может быть, даже жертвующего своей жизнью ради родины. Но это был бы не военный человек, не профессиональный военный.

Би-би-си: Татьяна из США спрашивает, зачем вам надо было сниматься в «Мастере и Маргарите»? «Что это — поиграть в чертовщину напоследок или просто от непонимания самого главного, чему и служили всю жизнь — воспитанию душ?», — пишет она.

О.Б.: Странное дело. Замечательный роман Булгакова, знаковый роман. Один из великих романов советского времени. И образ замечательный. Естественно, когда мне предложили эту работу, я схватился за нее обеими руками.

Все говорят, что там есть какая-то мистика. Никакой там мистики нет. Этот рома был создан Булгаковым для того, чтобы люди, которые его прочитали, оглянулись бы вокруг себя и посмотрели вглубь себя глазами того же самого Воланда, который сидит в варьете и смотрит на эту массу людей, и подумали: боже мой, что же с нами происходит, почему мы такие? Что делать? Как-то надо из этого состояния выйти. И Воланд в ответ на вопрос — почему? Делает краткий вывод — квартирный вопрос их немного испортил. Под квартирным вопросом, я думаю, Булгаков имел в виду не только ситуацию с жилплощадью. Для этого и написан роман, который говорит о том, что помимо власти советской, НКВД или ГПУ, МГБ существует некая другая, высшая власть, которой подчинено все. И именно на эту власть надо равняться и выполнять ее предначертания. А все, что происходит сейчас — это временно и очень даже смешно.

Среди многочисленных хвалебных рецензий в нашей прессе было огромное количество ругательных статей, и касались они вовсе не качества игры или качества постановки, они касались именно этой идеологии. Это была бешенная ругань и со стороны попов православной церкви, и со стороны критиков, которые по странному недоразумению не носят фамилию Латунский. Эти люди вдруг неожиданно ужаснулись, что роман Булгакова, который уже давно все прочли, и он вошел в историю, вдруг опять возник, и Михаил Афанасьевич заговорил в полный голос. Они этому ужаснулись, испугались именно того, что общество вдруг посмотрит на себя и вокруг. И как говорил Радищев: и душа его страданиями человечества уязвлена стала. Вот этого они испугались.

Би-би-си: Вы остались довольны сериалом?

О.Б.: В принципе да. Конечно, можно было бы кое-что лучше снять, несколько иначе сыграть. Но что сделано, то сделано. И смотря на себя как на Воланда, я полагаю, что это именно тот персонаж, которого писал Булгаков. Воланд же никакой не сатана. Да, это существо откуда-то оттуда, этот человек работает помощником Иешуа Га-Ноцри, как это ни странно. Христос сеет добро, а Воланд карает за зло, он не сеет зло. Воланд талантливого, но необразованного поэта Бездомного напугал до такой степени, что тот стал доктором философии, он ему дал образование. Он покарал атеиста Берлиоза, отрубив ему голову. Он покарал стукача-кгбэшника барона Майгеля, при всех расстреляв его и выпив его кровь. Вот какие дела делал Воланд. Он пожалел Мастера и Маргариту, поняв, что талантливым, умным, честным людям в этой стране места нет, и дал им покой. Это не просто сатана, который сеет зло и совращает всех. Это совсем другое.

Би-би-си: Многие наши читатели испытывают ностальгию по старому кино. Вспоминают, к примеру, малобюджетный «Курьер». А сегодня, пишут они, ничего кроме «Ширли-мырли» в прокат не выходит.

О.Б.: Я должен посоветовать этим читателям посмотреть другие фильмы, кроме «Ширли-мырли». Хотя и этот фильм неплохой. Он своеобразный, довольно любопытный. Это был некий опыт ухода от традиционного кинематографа. Но это было талантливо сделано. Во-вторых, есть фильмы такие, где я и не разделяю идеологию авторов, но они прекрасно сделаны. Например, «Коктебель» — замечательный фильм, «Возвращение» — прекрасный фильм. «Небо. Самолет. Девушка» Ренаты Литвиновой — замечательный фильм. «Жмурки» — бандитская картина, казалось бы, море крови, но это так смешно и так глупо, что ты начинаешь понимать, что все эти бандитские разборки гроша ломанного не стоят. И это талантливо очень сделано. Так что среди моря всякой дребедени, которая есть во всем мире, у нас создаются очень достойные картины.

Би-би-си: Дмитрий из России спрашивает, с болью или радостью вы смотрите на современный театральный мир в России?

О.Б.: Это очень сложный вопрос. Сейчас мы находимся в промежуточном состоянии, в системе, от которой мы ушли и в то же время еще не совсем вышли. Это состояние сбивает людей с толку. Многие думают: а может не надо было выходить. Другие думают: надо было, но только мы не достаточно энергично оттуда выходили. Люди еще не осознали новый мир, который возникает вокруг них. Раньше у всех художников театра и не только театра существовал определенный враг, который мешал им жить по-человечески. Это была советская система в том виде, в котором она выкристаллизовалась при Сталине и при Брежневе. Это был конкретный враг, который душил инициативу, который душил экономическое развитие. Сейчас вроде бы свобода появилась, мы ее завоевали, но все вроде не совсем так, как хотелось бы. А что конкретно, пока люди не очень понимают.

Почему? Что мешает? В наших душах, видимо, что-то мешает, а не просто система. Система же она не сверху к нам приходит, она же людьми вырабатывается. Видимо, в наших человеческих душах что-то есть, что мешает нам жить нормально и развиваться энергично. Задача театра, и искусства в целом, каким-либо способом докопаться до этой червоточины, которая есть в нашем обществе. Пока я вижу мало таких примеров, но есть. Причем совершенно, казалось бы, не политического свойства.

Я видел ряд спектаклей, например, в студии Московского художественного театра выпускники 4-го курса поставили замечательный спектакль по пьесе Володина «С любимыми не расставайтесь». Таких актерских работ, свежих, чистых, естественных, мхатовских, я давно не видел.

Би-би-си: Катя из Белоруссии пишет, что ее отец считает вас последним настоящим русским интеллигентом. «Скажите, пожалуйста, что для вас означает слово интеллигент, и какие, на ваш взгляд, главные составляющие этого качества?», — спрашивает Катя.

О.Б.: Во-первых, спасибо ей большое, но я все же думаю, что не последний. Очень много у нас интеллигентных людей и в Петербурге, и по всей России. Это очень трудное определение. Но вчера мне как раз повезло, в кавычках, я прочел в «Новой газете» определение Анны Политковской, где было сказано, что интеллигент — это человек с больной совестью. Мне кажется это самое подходящее определение. Что как не больная совесть заставила преуспевающего модного писателя по фамилии Чехов сесть в телегу и ехать на Сахалин? Зачем? Проводить перепись каторжан. Подумайте — без железных дорог, в телеге, больной туберкулезом, с мокрыми ногами, у костров ночевал… Почему? Видимо, совесть заговорила. Он как-то не мог смириться с тем, что люди живут там ужасно. Что заставляло Короленко писать письма Ленину, подвергаясь опасности страшных репрессий? Он писал то, что думал. Можно привести сотню таких примеров. И неважно каким образованием он обладал. Ведь человек с больной совестью может быть простым фермером, крестьянином или академиком со знанием 15 языков, это неважно.

Деятельность многих ныне у власти стоящих товарищей сводится к тому, чтобы эту совесть успокоить. Мне кажется, этого делать не надо, это большая ошибка. А когда вокруг раздаются возгласы — все хорошо, все в порядке, совесть начинает несколько засыпать. У Чехова, помните, в одном из рассказов есть: как бы хорошо, чтоб был человек с таким колокольчиком, который подходил бы утром к дверям богатых, спокойных людей и этим колокольчиком бы звонил, напоминая о том, что есть на свете нищие, сирые, больные, убогие, чтоб не засыпала наша совесть…

Би-би-си