Тайны ХХ века. “Не только история русского театра двадцатого века, но и история мирового театра немыслима без Мейерхольда. То новое, что этот великий мастер внес в театральное искусство, живет в прогрессивном театре мира и будет жить”. Назым Хикмет. Как жаль, что эти слова великого поэта о великом мастере театрального искусства были сказаны в 1955-м, а не пятнадцатью годами раньше!

Прозвучи эти слова тогда, подпишись под ними все те, кто его хорошо знал и работал с ним бок о бок, возможно, и не было бы Дела №537, утвержденного лично Берией и закончившегося приговором, подписанным Ульрихом.

…Чем объясняется невероятная спешка, связанная с арестом Мейерхольда, сказать трудно, но столичные энкавэдэшники даже не стали ждать возвращения Всеволода Эмильевича в Москву, а 20 июня 1939 года взяли его прямо в квартире на набережной Карповки. О том, как это случилось, рассказывает его давний знакомый И.А.Романович.

— Ту ночь он провел в квартире у Юрия Михайловича Юрьева. Их дружба началась еще со времен работы над “Дон Жуаном” в Александринском театре, — вспоминал он. — Накануне вечером Всеволод Эмильевич пришел к Юрьеву поужинать. Он был мрачен и почему-то все время расспрашивал о лагере, вдавался в детали жизни заключенных.

А через несколько часов будущего врага народа посадили в спецвагон и, проведя осмотр на “загрязнения и вшивость”, под усиленным конвоем отправили в Москву.

Вчитайтесь в эти строки дела, и вы поймете не только то, как сочинялись такие документы, но и кто этим занимался.

“Я, капитан государственной безопасности Голованов, нашел: имеющимся агентурным и следственным материалом Мейерхольд В.Э. изобличается как троцкист и подозрителен по шпионажу в пользу японской разведки.

Арестованный японский шпион Иошида Иошимасу еще в Токио получил директиву связаться в Москве с Мейерхольдом. Установлена также связь Мейерхольда с британским подданным по фамилии Грей, высланным в 1935 году из Советского Союза за шпионаж”.

Всеволода Эмильевича бросили в печально известную Внутреннюю тюрьму, которую в народе называли “нутрянкой”. Там все начиналось с заполнения анкеты арестованного. Я держу ее в руках и, видит Бог, не могу унять дрожи в пальцах: ведь этот леденящий кровь документ был пропуском в самый настоящий ад.

Из этой анкеты мы узнаем, что Всеволод Эмильевич родился в 1874 году в Пензе, по национальности — немец, образование — среднее. Отец, который был купцом, умер, мать — тоже. Жена — Зинаида Райх, актриса. Дети — Есенина Татьяна, 21 год, и Константин, 19 лет. И Татьяна, и Константин — дети Зинаиды Райх от ее брака с Сергеем Есениным. Всеволод Эмильевич — член ВКП(б) с 1918 года.

Через несколько дней начались допросы. Они шли днем и ночью. Уже через неделю следователи добились весьма ощутимых результатов: Мейерхольда вынудили написать собственноручное заявление самому Берии.

“Признаю себя виновным в том, что, во-первых: в годах 1923—1925 состоял в антисоветской троцкистской организации, куда был завербован неким Рафаилом. Сверхвредительство в этой организации с совершенной очевидностью было в руках Троцкого. Результатом этой преступной связи была моя вредительская работа на театре…

Во-вторых. В годы приблизительно 1932—1935 состоял в антисоветской правотроцкистской организации, куда был завербован Милютиной. В этой организации состояли Милютин, Радек, Бухарин, Рыков и его жена.

В-третьих. Был привлечен в шпионскую работу неким Фредом Греем (английским подданным), с которым я знаком с 1913 года. Он уговаривал меня через свою жену, которая была моей ученицей, бросить СССР и переехать либо в Лондон, либо в Париж”.

В принципе следствие можно было заканчивать и дело закрывать, так как Всеволод Эмильевич признался практически во всем, что ему вменялось в вину. Правда, он забыл, что является еще и японским шпионом, но ему об этом очень скоро напомнят.

И все же следствие решило выяснить детали, касающиеся вредительской деятельности Мейерхольда в области искусства.

— Стало быть, троцкисты поддерживали вас материально за то, что вы проводили по их установкам вражескую работу?

— Я старался подорвать основы академических театров. Особенно сильный удар я направлял в сторону Большого театра и МХАТа, и это несмотря на то, что они были взяты под защиту самим Лениным… После 1930 года моя антисоветская работа еще более активизировалась, так как я возглавил организацию под названием “Левый фронт”, охватывающую театр, кино, музыку, литературу и живопись. Мое антисоветское влияние распространялось не только на таких моих учеников, но и на ряд представителей других искусств.

— Кто эти лица? Назовите их! — настойчиво потребовал следователь.

И Мейерхольд назвал. Понимал ли он, что делает? Отдавал ли себе отчет в том, что по каждому названному имени тут же начнется оперативная разработка, что каждый из его друзей может оказаться в соседней камере? Мы еще получим ответы на эти вопросы, а пока что он — воспользуемся тюремным жаргоном — безудержно кололся. Рассказывал, что его влияние распространялось на Сергея Эйзенштейна, который является человеком, озлобленно настроенным против советской власти; про своего ученика Эраста Гарина, который, якобы израсходовав большие средства, сработал фильм “Женитьба” по Гоголю; про режиссера Киевской киностудии Ромма, который поставил фильм по сценарию Юрия Олеши “Строгий юноша”, в котором было оклеветано советское юношество.

Именно этого и добивался следователь: ему нужно было сломать не только физически, но и морально не очень здорового 65-летнего деятеля искусств. Путаясь и сбиваясь, возвращаясь от одних событий к другим, Всеволод Эмильевич причисляет к антисоветски настроенным людям композиторов — Шостаковича, Шебалина, Попова, Книппера, прозаиков и поэтов — Сейфулину, Кирсанова, Брика, Иванова, Федина, а также многих актеров, художников и режиссеров.

Но самое удивительное признание Всеволод Эмильевич сделал на допросе, который состоялся 19 июля 1939 года:

— Я скрыл от следствия одно важное обстоятельство. Я являюсь еще и агентом японской разведки. А завербовал меня Секи Сано, который работал в моем театре в качестве режиссера-стажера с 1933 по 1937 год.

В те времена ни один иностранец не оставался без внимания спецслужб. Под весьма серьезным колпаком находился и Секи Сано. За ним не только наблюдали, но составляли отчеты о его поведении в Стране Советов. На основании этих отчетов была составлена справка, что никаких данных о принадлежности Секи Сано к разведорганам не установлено.

Гораздо сложнее обстояло дело с другим японцем — членом японской компартии и режиссером нескольких театров левацкого направления Иошидой Иошимасу. Своим идейным учителем он считал Мейерхольда, мечтал с ним познакомиться и не придумал ничего лучшего, как пересечь советско-японскую границу нелегально. Иошимасу думал, что его как коммуниста встретят с распростертыми объятиями, но его задержали как самого обычного шпиона.

Допрашивали его, судя по всему, с пристрастием, потому что Иошимасу оговорил всех, кого знал и кого не знал. О Мейерхольде он, в частности, сказал, что Всеволод Эмильевич давно работает на японскую разведку, что в Токио он известен под псевдонимом Борисов и что совместно с Секи Сано он ведет подготовку к теракту против Сталина.

Иошимасу вскоре расстреляли, а его показания подшили к делу Мейерхольда.

Прозрение

Но следователи понимали, что, хотя по советским законам признание является царицей доказательства, суду этого будет мало, поэтому они добывали компромат и на стороне.

Скажем, проходивший по другому делу известнейший журналист Михаил Кольцов чуть ли не на первом допросе заявил, что одним из осведомителей французского разведчика Вожеля был Мейерхольд. Причислил его к членам антисоветской организации и не менее известный писатель Исаак Бабель.

А вот что сообщил бывший профсоюзный деятель Яков Боярский:

“Всем известно, что Мейерхольд — формалист. Но если бы только формалист! Мало кто помнит о таком вопиющем факте, что именно он готовил режиссерский план массового действа к 300-летию дома Романовых. Позже он солидаризировался с Троцким и вместе с ним защищал от критиков Есенина.

Пагубно влияет на Мейерхольда его жена актриса Зинаида Райх. Дошло до того, что однажды нарком просвещения Бубнов был вынужден пригласить ее к себе и сделать внушение, объяснив, как сильно она своим поведением вредит Мейерхольду”.

Думаю, что настала пора рассказать об этой неординарной женщине и об этом странном, по мнению многих друзей дома, браке.

Родилась она двадцатью годами позже Всеволода Эмильевича в солнечной Одессе. Ее отцом был выходец из Силезии Николаус Райх. Будучи матросом, на одном из иностранных судов он попал в Одессу, встретил неотразимо прекрасную одесситку, тут же женился и навсегда остался на новой Родине. От этого брака родилась ненаглядная Зинаида. После окончания гимназии Зинаида укатила в Петербург, выучившись на машинистку, и в 1917-м поступила на работу в редакцию газеты “Дело народа”.

Именно там Сергей Есенин смертельно влюбился в волоокую южанку. В конце лета, после совместной поездки к морю, они обвенчались. Как показало время, молодые явно поторопились: слишком разными они были людьми. Не спасло даже рождение двоих детей. В 1920-м Зинаида Райх, одна-одинешенька, с двумя детьми на руках, оказалась в Москве.

Есть несколько версий того, как она познакомилась с Мейерхольдом, но одна из них, как мне кажется, наиболее правдоподобна. Всеволод Эмильевич был давным-давно женат, у него трое взрослых дочерей, и вот однажды Екатерина Михайловна Мунт, актриса, ставшая женой Мейерхольда еще тогда, когда они были студентами Филармонического училища, привела в дом Зинаиду Райх — в качестве то ли экономки, то ли компаньонки. Зинаида стала студенткой Высших театральных мастерских, которыми руководил Мейерхольд.

Екатерина Михайловна переложила на нее большую часть забот, в том числе и главную — уход за мужем. Закончилось все это летом 1922-го: Всеволод Эмильевич развелся с матерью своих детей, стал мужем Зинаиды Райх и отчимом детей Есенина. Но скандалы и ссоры в доме не стихали ни на минуту. Зинаида Райх постоянно влезала в театральные дела мужа, всячески обостряя конфликты с актерами.

Люди начали уходить из театра. Покинула мастера даже одна из его лучших учениц — Мария Бабанова. Это было началом конца. У Мейерхольда настал период провалов и неудач, завершившийся закрытием театра.

Вокруг Всеволода Эмильевича мгновенно образовалась пустота. С ним перестали здороваться, его обходили стороной.

…Пока из Мейерхольда тянули жилы на допросах, кто-то решил заняться его женой: 15 июля 1939 года Зинаида Райх была зверски убита, причем прямо в своей квартире. Версий этого преступления много — от любовника до сотрудников НКВД, от театральных знакомых до простых грабителей, но ни одна из них не считается доказанной.

Всеволод Эмильевич об этом, конечно же, не знал, а так как его перестали вызывать на допросы, он решил написать собственноручные показания. Тридцать одна страница написана рукой Мейерхольда. Собственно говоря, это даже не показания, а своеобразный творческий отчет Мастера.

То ли под влиянием этих воспоминаний, то ли он просто встряхнулся, но в начале октября к Всеволоду Эмильевичу пришло самое настоящее прозрение: он понял, что творит нечто непотребное. И на очередном допросе он решительно заявил, что все его показания не соответствуют действительности.

Дальше — больше! Потребовав бумаги, Всеволод Эмильевич пишет, что Эренбург в троцкистскую организацию его не вовлекал, с Пастернаком, Шостаковичем, Олешей и другими своими знакомыми антисоветских разговоров не вел, и уж, конечно же, ни о каком терроре не могло быть и речи.

Казалось бы, все показания, данные ранее, полностью дезавуированы и дело надо закрывать. Не тут-то было! 27 октября 1939 года Мейерхольду предъявили обвинительное заключение.

Но Всеволод Эмильевич не сдается. Прямо из Бутырки он пишет пространную жалобу прокурору Союза ССР:

“До сих пор я безоговорочно подписывал все протоколы допросов, делая это против своей совести. Теперь я от этих вынужденно ложных показаний отказываюсь, так как они явились следствием того, что ко мне, 65-летнему старику, применялись такие меры физического и морального воздействия, каких я не мог выдержать, и стал наводнять свои ответы чудовищными вымыслами…

Прошу вызвать меня к себе. Я дам развернутые объяснения и назову имена следователей, вынуждавших меня к вымыслам”.

Прокурор, как и следовало ожидать, выслушивать “развернутые объяснения” не пожелал. Тогда Мейерхольд обратился к Берии. Реакция та же…

Промолчал и тот человек, которого иногда называют гуманистом и правдолюбцем, — я говорю о главе правительства той поры Вячеславе Молотове. А ведь письмо, которое отправил ему Мейерхольд, могло стать началом серьезного расследования методов работы НКВД.

Письмо довольно длинное, и из-за тюремных ограничений в бумаге написано в два приема, поэтому приведу лишь некоторые, в самом прямом смысле слова кричащие строки:

“Лежа на полу, лицом вниз, я извивался, корчился и визжал, как собака, которую плетью бьет хозяин. И так — каждый день. Через неделю я понял, что единственным избавлением от этих страданий может быть смерть. Чтобы ее приблизить, я пустил в ход самооговоры…

Как же меня здесь били — меня, больного, 65-летнего старика! Меня клали на пол лицом вниз и резиновым жгутом били по пяткам и по спине. Когда я сидел на стуле, той же резиной били по ногам — от колен до верхних частей ног. В последующие дни, когда эти места были залиты обильным внутренним кровоизлиянием, били по этим красно-синим кровоподтекам — и боль была такая жуткая, что, казалось, на меня лили кипяток”.

Как я уже говорил, этот крик о помощи не был услышан. А 1 февраля 1940 года состоялось закрытое судебное заседание Военной коллегии Верховного суда Союза ССР. И хотя Всеволод Эмильевич виновным себя не признал, свои показания не подтвердил и заявил, что во время следствия его избивали, суд приговорил Мейерхольда к высшей мере наказания — расстрелу. На следующий день приговор был приведен в исполнение.

“Мейерхольд самобытен… я даже думаю, что он гениален”

Эти слова много лет назад сказал о Мейерхольде другой великий режиссер — Евгений Багратионович Вахтангов. Несколько позже он выразил эту мысль более развернуто: “Все театры ближайшего будущего будут построены и основаны так, как давно предчувствовал Мейерхольд. Мейерхольд гениален. И мне больно, что этого никто не знает. Даже его ученики”.

Что касается учеников, то с выводом Вахтангов явно поторопился.

Итак, год 1955-й… Приемная дочь Мейерхольда Татьяна Есенина обращается к тогдашнему главе правительства Георгию Маленкову с просьбой о пересмотре дела отчима. Маленков переадресовывает письмо Генеральному прокурору СССР Роману Руденко и поручает ему заняться делом Мейерхольда…

Машина завертелась прямо-таки на бешеных оборотах! Подняли протоколы допросов, собрали справки обо всех упоминавшихся в деле лицах и, что особенно важно, обратились ко всем, кто знал Мейерхольда, чтобы они дали свои отзывы о Всеволоде Эмильевиче.

Как же повели себя эти люди потом, когда их стали приглашать к военному прокурору? Доблестно! И хотя уже не было ни Сталина, ни Берии, идти к прокурору все же боязно. Но они шли! Около сорока человек явились тогда к прокурору, а потом прислали свои письменные отзывы. Среди них были Дмитрий Шостакович, Илья Эренбург, Григорий Александров, Борис Пастернак, Александра Яблочкина, Эраст Гарин, Николай Охлопков, Борис Захава, Юрий Олеша, Сергей Образцов, Рубен Симонов, Сергей Юткевич, Мария Бабанова, Николай Эрдман, Виссарион Шебалин, Николай Акимов и многие, многие другие.

Вскоре приговор Военной коллегии был отменен, и дело, за отсутствием состава преступления, прекращено.

Московский Комсомолец

от 03.10.2006

Борис СОПЕЛЬНЯК

Московский Комсомолец