Об этих стариках вспоминают не часто, в лучшем случае раз в год. А то и реже… В Киеве их собирают в конце сентября, в годовщину трагедии Бабьего Яра. 65 лет назад, 29 сентября 1941 года, как только началась фашистская оккупация города, здесь начались массовые расстрелы киевлян. Бабий Яр стал братской могилой более ста тысяч человек, из них более половины — евреи. Холокост, как называют катастрофу еврейского народа, и Бабий Яр давно уже стали синонимами.

Для украинских стариков, собранных накануне траурной даты в киевской мэрии, во всяком случае для большинства из них, Бабий Яр вовсе не отвлеченный образ. Эти старики и старухи, самому младшему из которых глубоко за 70, — праведники мира. Так называют евреи людей других национальностей, спасших во время холокоста с риском для своей жизни хотя бы одного еврея. Таких людей по всему миру тысячи. В Израиле, в музее катастрофы «Яд Вашем» в честь каждого праведника мира посажено дерево.

Старики чинно, некоторые с трудом, усаживались за накрытые столы. К еде никто не притрагивался. Некоторые стулья оказались свободными, добраться до торжественного приема у киевского головы смогли не все. Но все равно их было много, около ста человек. Значит, эти люди спасли не меньше ста человек.

Нет, немного не так… В том ужасном 41-м большинство этих стариков были детьми, в крайнем случае юношами или девушками, жившими со своими родителями. И настоящими праведниками были их мамы и бабушки. Взрослых мужчин ведь дома оставалось мало, шла война. Подойди к любому из сидящих в этом зале и услышишь свою, ни с чем не сравнимую историю. Один старик выглядел каким-то одиноким. Одетый по-домашнему, совсем не торжественно, в теплой клетчатой рубашке, он сидел у краешка стола и явно был здесь ни с кем не знаком.

Владимир Никитович Кучерявый. В 41-м ему было семь лет, и его семья, где было шесть детей, жила в селе Дацьки, на Житомирщине.

Его рассказ на редкость бесхитростен.

— Эта евреечка была мамина знакомая, но я до сих пор не понимаю, как мама решилась ее спрятать у нас, ведь столько детей в доме было. Немцы ведь — я помню эту листовку, они ее у нашего колодца, на самой дороге повесили — за укрывательство еврея только на одну ночь грозили расстрелом. Мама обошла тогда каждую хату в нашем селе, падала на колени, просила не выдавать ее. У этой евреечки была дочка, на год младше меня, они с мамой убегали в кусты, когда у дома появлялся полицай. Он был пьяница и как-то дознался, что у нас прячутся. Пришел к своей любовнице, бабе с нашего села и за чаркой самогона стал хвастаться, что вот, арестует сейчас двух жидочков.

А та ему: «Ну хорошо, тогда завтра ты сам пойдешь пасти моих гусей». — «Как это?» — не понял полицай. — «А так, — отвечает ему баба, — ты же жидовкину детку и хозяйского сынка возьмешь, а они-то за моими гусями ходят. Ты лучше подожди до осени, когда резать гусей буду… А сейчас давай еще по чарочке».

— Так гуси-то нас и спасли, — говорит Владимир Никитович, — а в другой раз — случай. Пришел полицай однажды чужой, не успела евреечка наша спрятаться, так она взяла и перегнулась лицом в колодец, как будто ведро туда упавшее доставать. А она полненькая была, ну и задница у нее такая… Полицай идет мимо и как от всей души с размаху плетью ее шарахнет, она только всколыхнулась, но молча. Полицай и ушел. Эта евреечка, знаете, хитрая была, все время мешочек с соломой на груди носила…

— Это зачем же, мешочек, — спрашиваю.

— Так когда же немцы евреев стреляли, они не всегда яму-то потом закапывали. Нужно было перед стрельбой в яму сначала мешочек кинуть, на него — ребенка, а потом самой спрыгнуть успеть рядом со стенкой. Чтобы потом постараться выползти. Все же знают, ямы эти после расстрелов шевелились, живые были…

— И как мама моя решилась свою знакомую у нас держать, и сейчас не пойму, — снова повторяет Владимир Никитович. И потом, чуть помолчав: — А диплом и медаль праведника на всю семью из Израиля дома лежит, да только я один из той семьи остался.

…Людмиле Игнатовне Заворотней в 41-м было уже 22 года. Сейчас ей 87, и рядом с ней за столом сидит ее родная сестра на девять лет младше. Хата у Заворотних была буквально в 200 метрах, а огород над самым Бабьим Яром был, тогда — на далекой киевской окраине. Сестры хорошо помнят тот день, 29 сентября.

— Не хотела бы видеть всего этого, а пришлось, — говорит Людмила Игнатовна, — я вышла в огород, корова наша истошно мычала, оттуда немцы ее стали гнать. И вот я увидела, откопали ступеньку немцы у ямы той, широкую такую, и стали отсчитывать людей туда, неправду говорят, что они не считали, всех подсчитывали, а потом из пулеметов их стали косить. А детей бросали в яму, не расстреливая. Крик стоял такой, что пулеметов не было слышно… Сама видела, как с подводы больных скидывали в яму тоже, даже не стреляя. Потом только ходили по яме и достреливали, если кто шевелился…

— Вы тоже ведь праведница, — спрашиваю старушку.

— Ну да, мы ж Исаака Бродского укрывали у себя, а потом еще Юру нашего, спортсмена. Ой, фамилия его из головы выскочила, он к нашим потом через линию фронта пробился. Помню, отдала ему свой свитер, шесть рублей стоил, это теперь у меня штук десять свитеров, а тогда один был. А Бродский, он у нас в магазине работал, сначала у Ани прятался, они ближе жили…

Анна Ивановна Бебих, сидит рядом. Язык не повернется назвать ее старушкой, скорее — элегантная женщина в годах.

— Я закончила после войны в Киеве университет, работала на радио, телевидении, у нас молчали долгие годы про Бабий Яр, про то, что евреев там убивали, — говорит она. — Но даже когда стало можно говорить об этом, другого-то не говорят…

— Чего другого?

Анна Ивановна смотрит на меня внимательно, как бы изучая. Потом встает из-за стола, подходит и, глядя мне прямо в глаза, говорит:

— Ну евреев стреляли наши же, западенцы. Мы ж сами видели расстрельные команды эти в Бабьем Яру, они ж были в черное одеты и говорили на украинском, но не так, как у нас в Киеве, по-другому… И вообще немцы никогда по домам не ходили, не выискивали евреев, только полицаи это делали.

Тут в разговор вмешивается еще одна праведница, Софья Григорьевна Яровая. Она только что выступала на торжественной части церемонии чествования праведников, вслед за киевским мэром Леонидом Черновецким.

— Знаете, почему я согласилась выступить?

И сама отвечает:

— Я хотела сказать, и я сказала это! Что это наши, украинцы, расстреливали… Но мы же и были праведники. Мы не думали, что это страшно, когда вывозили наших соседей-евреев из Киева, переодевали их, передавали из рук в руки родственникам. У нас были такие нормы совести, и нормальный человек не может спокойно пережить то, что он видел тогда.

Софья Григорьевна 40 лет работала в школе, была завучем, директором, она умеет хорошо говорить и не очень доверяет нынешним властям. Она считает, что те, кто у власти, предали Украину, как только отказались от партбилетов.

—А я не сдала его, — говорит старая учительница, приложившись к уху, чтобы никто не слышал, — и все еще член партии… Знаете, у нас не все идеи были тогда плохие, люди были просто не очень хорошие.

— А они всегда такие есть, — подхватывает разговор Людмила Игнатовна Заворотняя. — У меня подруга школьная была, так она, узнав, когда наши вернулись в Киев, что мы прятали евреев, пришла и говорит, знаете, так особенно: «Что, жида прятала? Жалко, что я не знала»… Больше мы с ней не встречались.

…Киевский мэр Леонид Черновецкий выступал без бумажки, сказал, что не готовился. «Нет таких слов, чтобы выразить то, что вы сделали, защищать других людей — это больше чем подвиг. Я сегодня же подумаю о том, что могу сделать для каждого из вас, тех, кто нуждается в помощи городской администрации». Вряд ли кто из праведников удивился, что мэр только в этот день, когда узнал про их подвиг, решил подумать о том, чем им можно помочь. Наверное, это был просто не слишком удачный оборот речи, ведь действительно про Черновецкого, богатого банкира, в Киеве говорят, что он лично занимается благотворительностью. Впрочем, эти украинские старики, похоже, люди гордые, и мало кто из них пойдет просить мэра о помощи. Они и так с благодарностью рассказывают о 40 долл. ежемесячной доплаты к пенсии, которые они получают от международных еврейских организаций.

26 сентября в Киев для участия в организованных при поддержке президента Российского еврейского конгресса Вячеслава Кантора памятных мероприятиях в связи с 65-летием трагедии Бабьего Яра съезжались высокие гости.. Прибыли президент Израиля Моше Кацав, президенты Хорватии и Черногории Степан Месич и Филип Вуякович. Ждали Владимира Путина, но вместо него прилетел спикер Совета Федерации Сергей Миронов. В Украинском доме они собрались, чтобы открыть приуроченную к траурной дате выставку. Самой заметной деталью церемонии оказалась длительная беседа президента Украины Виктора Ющенко с премьером Виктором Януковичем. Лидеры страны, видимо, только здесь смогли лично обсудить результаты поездки украинского премьера в Брюссель и в Москву, которые вызвали бурю политических эмоций на Украине.

Слова, сказанные президентом Украины во время этой церемонии, цитировали все агентства: «Бабий Яр должен стать своеобразной прививкой от агрессивной и кровавой ксенофобии. Так важно поэтому утверждение пространства демократии и верховенства закона, что стало целью «оранжевой революции», в пространстве свободы нет места для ненависти и нетерпимости».

На выходе из Украинского дома несколько мужчин среднего возраста и интеллигентной наружности раздавали листовки. На украинском и на русском заголовок листовки гласил: «Хмельницкий—Петлюра—Бабий Яр». Внизу подпись: «Союз анархистов Украины». В самом же тексте выражалось недоумение политикой президента Украины, горюющего по поводу уничтожения евреев и в то же время «раздающего ордена Богдана Хмельницкого, считающегося официальным героем», того, кто «с необычайной жестокостью вырезал две трети еврейского населения Украины».

Из листовки можно узнать, что «президент Ющенко издал указ о чествовании Симона Петлюры, войска которого ответственны за четверть из 200 тыс. евреев, уничтоженных на Украине в 1918—1921 годах». Войска Махно и Красная Армия расстреливали погромщиков, сообщают украинские анархисты, Петлюра, руководитель геноцидной армии, не отдал под суд ни одного погромщика. Союз анархистов Украины «обжаловал в суде указ президента о чествовании Петлюры и требует прекратить рекламу организаторов геноцида как национальных героев». Печерский суд Киева принял иск анархистов к рассмотрению.

Овраг смерти

Бабий Яр — большой овраг в северо-западной части Киева. 19 сентября 1941 года немецкие войска вступили в город, а спустя несколько дней в Киеве начались взрывы и пожары, организованные советскими подпольщиками, уничтожили сотни немецких солдат. Германское командование, выполняя директивы Берлина, возложило ответственность за теракты и поджоги на еврейское население Киева. За несколько дней до начала казней немцы расклеили по городу объявления: «Все жиды Киева и окрестностей должны явиться 29 сентября к восьми часам утра на угол улиц Мельника и Дохтуровской с документами, теплой одеждой и ценными вещами. Кто не подчинится, будет расстрелян». По городу ездили машины с громкоговорителями, призывая евреев взять с собой драгоценности и деньги, объясняя, что их собираются отправить в Палестину. Со сборных пунктов евреи группами конвоировались в Бабий Яр, располагавшийся тогда за чертой города. После первых двух дней расстрелов нацисты рапортовали в Берлин о казни 33 771 еврея. Их тела были погребены во рву 60 метров длиной и около 3 метров глубиной. 12 октября число уничтоженных людей уже достигло 51 тыс. Всего в Бабьем Яру убили более 100 тыс. детей, женщин, стариков и мужчин; их расстреливали голыми из пулеметов днем и ночью. Всего в Киеве, где до войны проживали около 800 тыс. человек, был уничтожен каждый десятый. Большая часть евреев не эвакуировалась из Киева, ведь командование Красной армии неоднократно заявляло, что Красная армия сумеет отстоять столицу Украины. В выявлении евреев немцам активно помогали украинские националисты. Некоторые из них впоследствии были расстреляны немцами на том же месте. Бабий Яр как место массовых казней просуществовал ровно два года — с 29 сентября 1941 года по 29 сентября 1943-го. Вопрос о создании на месте гибели киевских евреев памятника долгие годы обсуждался на всех уровнях советской бюрократической машины, фатально и насквозь пропитанной ядом антисемитизма, ведь с конца 40-х само слово «еврей» почиталось неприличным. В защиту идеи памятника выступили писатели Сергей Смирнов и Феликс Кузнецов, остальные предпочли отмолчаться. Поэт Евгений Евтушенко своим » Бабьим Яром » потряс советскую и мировую общественность, и власти дали разрешение на создание памятника, но не евреям, а просто казненным на этом месте советским гражданам.

Александр ЛИБЕРМАН

Аркадий ДУБНОВ, Киев

Время новостей

N°177

28 сентября 2006

Время новостей