* «Ермак, объятый думой» 6 августа 1585 года погиб завоеватель Сибири, атаман Ермак Тимофеевич. * Рыцарь бедный 5 августа 1932 года во Франции умер поэт Саша Черный. * Не ходите, девки, замуж! 9 августа 1669 года родилась Евдокия Федоровна Лопухина, первая жена Петра Великого, последняя русская царица.

   6 августа 1585 года, на реке Иртыш, в бою с отрядом хана Кучума погиб завоеватель Сибири, атаман Ермак Тимофеевич.

   Вообще-то, история, касающаяся деяний Ермака, довольно темна. Прежде всего, нельзя не обратить внимание на то, что, прославленный в легенде, живущий в народной памяти как герой и первопроходец, канонизированный и воспетый Ермак, в сущности, был обыкновенным бандитом, промышлявшим вульгарным пиратством. С одной стороны, конечно, как и подобало вольному казаку, он охранял российские границы от набегов «хазар неразумных», с другой – отнюдь не брезговал самыми что ни на есть русскими, и даже царскими, караванами, если на них ожидалась богатая добыча. Собственно, судить о деятельности Ермака с точки зрения нынешних юридических и моральных норм – дело абсолютно зряшное, поскольку даже само слово «атаман», несущее сегодня отчетливый негативный оттенок, обозначало всего лишь главу некоторого казацкого образования. Кроме того, разбой на морях и реках, не только на Руси, но и в тогдашней Западной Европе, был занятием если и не почтенным, то, в общем, почти легитимным – многие из пиратов обретали должности и чины, и ничем особенно зазорным их разбойное прошлое не считалось.

   Кроме того, побуждения, толкнувшие Ермака к освоению Сибири, тоже не выглядят прозрачно ясными и вытекающими только лишь из познавательного интереса и патриотического пыла: отряд Ермака был преследуем опричниками Малюты Скуратова, и его союз со Строгановыми, обосновавшимися на Чусовой, с которого, собственно, все и началось, был вынужденным – казаки искали защиты. Строгановы же, лишь недавно получившие жалованную грамоту на эти земли, нуждались в военной поддержке, и неважно, какого толка.

   Согласно архивам Строгановых, в 1581 году Ермак, во главе отряда из 800 казаков, буйного и плохо управляемого, перешел Уральский хребет и захватил городок Сибирь, столицу Кучумова ханства, о чем немедленно отправил реляцию не только Строгановым, но и Ивану Грозному. Судя по реакции царя, Ермак изрядно преувеличил масштабы своих завоеваний, поскольку глава государства ужасно обрадовался и снял все свои претензии к удалому казаку, послав ему подкрепление, которое, впрочем, сильно запоздало, и поименовав атамана «князем Сибири».

   Кстати, до сих пор еще не подтвержден даже тот факт, что Ермак погиб именно «на диком бреге Иртыша» – в этой полулегенде-полуистории остается масса белых пятен, в том числе и обстоятельства гибели атамана. Вроде бы он утонул, прямо как впоследствии Василий Иванович, однако, есть свидетельства, что причиной смерти явилась смертельная рана в горло, полученная им в бою. Впрочем, вполне возможно, что сперва была рана, а потом захлестнувшая раненого волна. Все может быть. Может быть, что Ермак и на самом деле – внучатый племянник Христофора Колумба, как в последнее время утверждают некоторые исследователи. В принципе, при такой бешеной многовековой популярности – уже все равно, что там было на самом деле.

   5 августа 1932 года в местечке Лаванду, во Франции, умер поэт Саша Черный.

   Умер он от сердечного приступа, но сердце прихватило не на ровном месте: Александр Михайлович помогал соседу тушить опасный пожар, перегрелся, перенапрягся – и вот. Было ему всего пятьдесят два года. Его фокстерьер Микки, поняв, что хозяина не стало, лег к нему на грудь и тоже испустил дух. На могильной плите, согласно завещанию, высечено из Пушкина: «Жил на свете рыцарь бедный».

   История с тушением чужого пожара крайне показательна для характеристики поэта – высмеивающий все и вся, безжалостный к пошлости и тривиальности, он был человеком необыкновенной душевной нежности, отличался повышенной чувствительностью к чужому страданию, и с гораздо большей легкостью готов был рисковать жизнью, нежели остаться в стороне от горя.

   Как это обычно и бывает, особенности личности Александра Михайловича Гликберга были обусловлены историей его детства и семейной ситуацией. Вопреки традиции (или мифу), во вполне еврейской семье Гликбергов отнюдь не процветало чадолюбие. Отец-провизор все больше разъезжал по делам, его просто не хватало на воспитание детей, мать же, похоже, была эгоистичной истеричкой, и дети ее явно раздражали, так что повышенным вниманием и излишней опекой в доме и не пахло. И даже наоборот. Когда подростком Александр сбежал из дома, отправившись в Петербург, набедовался там и попросил о родительской помощи, мама с папой просто не ответили на его отчаянные письма, дав Саше понять, что со своей жизнью он должен разбираться сам.

   И сгинуть бы Александру Гликбергу на дне, если бы не счастливая случайность: начинающий журналист Александр Яблоновский в петербургской газете «Сын отечества» опубликовал о брошенном на произвол судьбы мальчике заметку, по которой Сашу разыскал Константин Константинович Роше, видный житомирский чиновник, человек сострадательный и недавно потерявший сына. Роше не ограничился разовой помощью, а взял Гликберга к себе в дом, что, конечно, кардинально переломило его судьбу. Возможно, представление о действенном сострадании Александр усвоил именно благодаря своему названому отцу. От него же он почерпнул первые сведения о поэзии, под его же влиянием создал свои первые стихотворные опыты. Вся дальнейшая биография Александра – это уже биография поэта. И хотя печататься он начал лишь в 1904 году, предшествующие несколько лет взрослой жизни – осмысление реальности под углом поэзии и попытки четко определить для себя этот угол.

   Иронический склад ума был присущ Александру как генетически, так и по описанному выше раннему опыту – пожалуй, ирония была единственным спасением от отчаяния и полного мрака в видении жизни. Однако эта ирония, обращенная на социальные реалии, выглядела до того шокирующей, что первая же публикация политической сатиры «Чепуха» в журнале «Зритель», номер 23 от 27 ноября 1905 года, привела к скандалу и закрытию журнала – зато подарила публике и самому поэту бессмертный псевдоним – Саша Черный. Сборник «Разные мотивы» в 1906 году тоже был запрещен цензурой, и вообще дело выглядело так, что поэт становился персоной нон грата. Впрочем, переждав пару лет – в это время он слушал лекции в Гейдельбергском университете, наскоро залатывая прорехи в образовании, – он нашел свою нишу в «Сатириконе», где пришелся как нельзя более ко двору. Эти три года (1908-1911) были очень плодотворными для поэта в его поисках «маски», от лица которой можно было говорить правду о жизни и обществе как бы изнутри, «от первого лица». Масочка, по определению Корнея Чуковского, получилась жутковатая, но разве среди ликов жизни мало жутких физиономий?

   Саша Черный, при кажущейся открытости, был, в сущности, человеком очень замкнутым, и в его биографии немало мест, где трудно нащупать логику событий. Например, неизвестно с достоверностью, отчего он ушел из «Сатирикона» – причины, лежащие на поверхности, не объясняют этого шага – ведь он был баловнем и любимцем публики, и каждое его новое стихотворение мгновенно расходилось не только в экземплярах журнала, но и заучивалось наизусть.

   Впрочем, мирной жизни оставалось совсем чуть-чуть, и с началом Первой мировой «рядовой Гликберг» отправился служить в 13-й полевой госпиталь в район Варшавы. Естественно, с такой повышенной чувствительностью к чужой боли и в таком месте службы, Александр Михайлович немедленно свалился в тяжелую депрессию, и лишь преданная жена, Мария Ивановна, добившись перевода в другую часть, под Псков, спасла ему если не жизнь, то рассудок.

   С приходом к власти Временного правительства Саша Черный, почти анекдотическим образом, оказался заместителем комиссара Совета солдатских депутатов Северного фронта – ситуация, конечно, совершенно противоестественная, поскольку к административной деятельности поэт был ни в коей мере не пригоден. Впрочем, недолго эта деятельность и продолжалась – вскоре грянул Октябрьский переворот, и тут Саше Черному стало предельно ясно, что в этой стране делать ему больше нечего. Остается лишь порадоваться адекватности и трезвости восприятия поэта, поскольку с его манерой выворачивать наизнанку реальность, демонстрируя ее неприглядные стороны, оставшись на родине, он бы мигом угодил в Соловки или прямиком на Лубянку.

   Эмигрантский маршрут привел его через Берлин, Рим и Париж, на побережье Франции. Надо сказать, творчество Черного в эмиграции – прекрасное опровержение тезиса «патриотов» о необходимости бесперебойно «припадать к истокам» и прочим атрибутам «р-р-родины» для полноценной и успешной литературной деятельности: поэтическая лира Саши Черного именно в изгнании зазвучала в полную силу и приобрела необыкновенное богатство обертонов. Нельзя, впрочем, забывать: русская диаспора в Европе в ту пору была настолько представительной, что создавала вполне полноценную среду литературного обитания. Саша Черный сотрудничал в газетах и журналах, регулярно выступал с чтениями, писал и выпускал книги – «Жажда» (1923) и «Детский остров» (1925). Написал любопытнейшие «Солдатские сказки», вышедшие в свет уже после его кончины, создал совершенно очаровательную книгу «Дневник Фокса Микки», где заговорил голосом своей собаки. Его единственное «любовное» стихотворение «Мой роман» (Париж, 1927 год) – героиней которого является трехлетняя Лиза, дочка консьержки, – по пронизывающей искренности, музыкальности, тонкой печали и изысканной простоте безоговорочно принадлежит к шедеврам русской лирической поэзии.

   Сегодня, когда ироническая поэзия завоевала себе устойчивую и обширную платформу в литературной реальности, роль Саши Черного не только не утрачивается, но и возрастает день ото дня. Впрочем, блестящий поэт, одно из лучших украшений Серебряного века, не нуждается даже и в продолжателях – он есть и будет сам по себе.

   9 августа 1669 года родилась Евдокия Федоровна Лопухина, первая жена Петра Великого, последняя русская царица.

   Брак юного Петра и красавицы Евдокии был решен матерью жениха – сам он особого интереса к мероприятию не выказывал. Свекровь привлекала, прежде всего, родословная Лопухиной, бравшая начало, как-никак, из XI века. Да и девушка была строгих правил. Кстати сказать, именно это свойство роковым образом определило семейное будущее: Петр, с его бешеным темпераментом и энергией, совершенно не собирался вписывать свой быт в тесные рамки московских традиций, в которых была воспитана молодая жена и в которых она стремилась остаться. Может быть, поэтому, а может быть, оттого, что в основе союза молодых людей изначально не лежало взаимное чувство, Петру очень скоро прискучило семейное счастье, и он продолжил свои привычные занятия, занимаясь судостроением гораздо более, нежели домашним укладом. Молоденькой царице, конечно, было невыносимо скучно коротать время среди челяди, на что она, не стесняясь, пеняла мужу, вероятно, еще более его раздражая. К тому же, спустя недолгое время Петр обрел новый объект приложения мужского интереса – красотку Анну Монс из немецкой слободы, так что утлый челн брака Петра и Евдокии дал уже безнадежный крен.

   Самый разумный (для Петра) выход – отправить жену в монастырь, естественно, совершенно не устраивал Лопухину, и уговоры ничего не дали. Тогда Петр употребил власть, и Евдокия, как миленькая, постриглась в монахини – а куда бы она делась? Впрочем, в Суздальском Покровском монастыре как инокиня она пробыла всего полгода, потом стала жить там мирянкой и даже завела сердечного друга. Но после процесса царевича Алексея, когда выяснилось, что он состоял с матерью в тайной переписке, ее отправили в Ладожский Успенский монастырь, на гораздо более строгих условиях, а в 1725 – в Шлиссельбургскую крепость.

   Только в конце жизни Евдокия Федоровна оказалась в Москве, сперва в Вознесенском, а потом в Новодевичьем монастыре, но там уже пользовалась царскими почестями и привилегиями. В общем-то, вся вина Евдокии Лопухиной состояла в том, что она не могла простить мужу его предательства – а вот не надо выходить замуж за венценосцев!

Ведущая рубрики

Влада ЛЯЛИНСКАЯ

N- 31/2006 07.08 — 13.08

"Русская Германия"