Люди во времени: Сергей Уточкин, Евгений Баратынский
* 12 июля 1876 года родился мальчик, который стал знаменитым Сергеем Уточкиным, вторым русским летчиком и первым покорителем неба. * 11 июля 1844 года в Неаполе скоропостижно скончался русский поэт Евгений Баратынский
12 июля 1876 года в церковной книге Успенской церкви Херсонской духовной консистории в Одессе была сделана запись «у одесского 2-й гильдии купца Исая Кузьмина сына Уточкина и его законной жены Аустиньи Стефановны, оба православные, родился сын Сергей» – мальчик стал знаменитым Сергеем Уточкиным, вторым русским летчиком и первым покорителем неба, если считать по азарту, безоглядности и популярности в народе.
Родители умерли рано, и ребенок воспитывался «в людях», не испытывая, правда, серьезных материальных невзгод, поскольку отец оставил кое-какие средства, но лишенный любви и истинной заботы, что, возможно, сказалось на его будущем. К тому же в семье, где он воспитывался, произошла трагедия: отец семейства повесился, жена же, обнаружив тело мужа, сошла с ума и зарезала своих детей. Кажется с тех пор, потрясенный случившимся, Сергей начал мучительно заикаться. Вообще, несмотря на немалые спортивные достижения, Уточкин был исходно человеком с неустойчивой психикой, повышенной чувствительностью, и его судьба в какой-то мере была предопределена этими грустными обстоятельствами. А спортивные успехи Уточкина действительно были выдающимися: он занимался боксом, борьбой, плаванием, фехтованием и чем только еще не занимался, стремясь в любом виде спорта непременно завоевать пальму первенства, – честолюбие и стремление в лидерству у него были неутолимыми. Зачастую ему это удавалось: скажем, в велоспорте ему не было равных – чемпионом России он, во всяком случае, стал, а кроме того, вышел на международную арену, завоевав Большой приз на международных соревнованиях в Лиссабоне. Это же неуемное стремление к успеху, похоже, толкнуло его сперва за руль автомобиля, бывшего тогда воплощением прогресса и забавой для самых отчаянных, а потом и в воздух. Легенда о том, что Уточкин – российский первопроходец в воздушной стихии, неверна, первым был все-таки Михаил Ефимов, но Уточкин был азартней, живописней, колоритней и очень быстро стал в стране любимцем публики и «главным летчиком» – отчасти, быть может, в силу своей озорной и свойской натуры, подкупавшей всех, с кем общался этот компанейский заика. От Ефимова он отличался еще и тем, что, в отличие от первого, прошедшего вполне добротную профессиональную подготовку в Париже, Уточкина летать никто и никогда не учил – он осваивал воздушный корабль на чистом вдохновении и бешеном желании летать – и ведь полетел!
Естественно, как всякий, творивший историю воздухоплавания, тем более на ее заре, Уточкин без конца попадал в аварии. Одна из них, во время перелета Петербург – Москва, кончилась для него довольно грустно: он переломал себе все, что было возможно, и вообще чудом остался в живых. По одной из версий, именно тогда, в больнице, мучимый болями, он «подсел» на наркотики. Впрочем, нельзя исключить, что это – лишь советская версия, призванная максимально «причесать» нескрываемую истину: Уточкин был завзятым наркоманом, с надломленной психикой, и что тут было причиной, а что следствием, установить не представляется возможным.
В конце концов, прожив необыкновенно яркую, но обидно короткую жизнь, не дожив до сорока, Уточкин скончался в Петроградской больнице Николая Чудотворца, оставив о себе, несмотря ни на что, веселую добрую память.
11 июля 1844 года в Неаполе скоропостижно скончался поэт Евгений Абрамович Баратынский. Умер он во время путешествия, и тело пришлось морем переправлять в Петербург, чтобы там, в присутствии всего лишь нескольких близких друзей, предать земле.
Баратынский прожил на свете всего сорок четыре года – по тем временам это представлялось не столь уж и коротким веком, однако, несомненно, смерть откромсала у его творчества, не говоря уже о жизни, немалую и, может быть, наиболее значительную часть. Происходил он из древнего польского рода, с конца XVII века обосновавшегося в России. Отец был свитским генералом Павла I, мать – фрейлиной императрицы Марии Федоровны. Воспитание Евгений получил отменное, однако с дальнейшим образованием вышла заминка: из Пажеского корпуса он был исключен за не вполне невинные шалости – как бы и не за кражу. Однако его карьеру испортило не столько это, сколько независимость суждений и широта взглядов, известные в верхах и отнюдь не приветствовавшиеся императором. Нет, к открытым оппозиционерам Баратынский не принадлежал, как и не числился в рядах декабристов, но его симпатии, несомненно, были на их стороне, и произошедшее в России в декабре 1825 года тяжело отразилось на его душевном состоянии – было ощущение конца всех надежд и полной безнадежности.
Впрочем, как ни цинично это звучит, возможно, эта удрученность пошла на пользу его стихам, поскольку самой ценной их стороной – кроме необыкновенной музыкальности – была их глубина и философичность, возможность осмысливать бытие в форме стиха, что мало кому удается, и что ставило Баратынского, возможно, незаметно для него самого, на совершенно особое место в русской поэзии XIX века. Поэт же был необычайно скромен и говорил о своей музе едва ли не в уничижительных тонах: «Мой дар убог и голос мой не громок…», «Не ослеплен я музою моею: Красавицей ее не назовут…». В то же время, как это чаще всего бывает, его постигали догадки об истинном масштабе дара, врученного ему Творцом. Словом, ранняя смерть Баратынского была потерей для русской литературы огромной, хотя, быть может, не осознанной вполне современниками – в тени Пушкина масштабы других дарований терялись и искажались, и потребовалось немалое время, чтобы место Баратынского было в должной мере оценено и осмыслено.
Ведущая рубрики
«Русская Германия»
N- 27/2006 10.07 — 16.07
***
