Валерий Леонтьев — полноправный лидер отечественной эстрады. Его стабильность и работоспособность поражают зрителей и поклонников и в России, и в Беларуси. В плотном графике певца он сумел выкроить время для «СОЮЗа».

— Ваше детство прошло в семье оленеводов. Смогли бы сегодня, будь такая необходимость, запрячь оленя?

— Вряд ли… Так давно это было, в глубинном детстве. Порой кажется, что и не со мной…

— А от каких привычек не отказываетесь сегодня?

— Например, на гастроли всегда беру с собой кипятильник. С молодых лет. Хотя сегодня вроде бы и ни к чему. Кочевая жизнь учит выживанию — могу в гостиничном номере сварить картошку в кружке с помощью кипятильника. Вообще люблю картошку! Да если с хорошей селедочкой, с огурчиком!

— Как отдыхаете после гастролей?

— Дома всюду подушки. Так устаю, что порой хочется упасть там, где стою. И падаю. В тишине у камина наслаждаюсь прозой Пруста или Маркеса.

— Вы и сами собирались заняться литературой?

— Наверное, слишком часто об этом говорю, вот все и ждут некую книгу. Хотел бы написать, что видел, с кем встречался за долгие годы. Но не мемуары, нет! Наверное, облек бы все в форму романа, где героем стал не я. Такую книгу не напишешь в поездах и самолетах. Я ведь и о полноценном сне только мечтаю. К тому же мечтаю роман именно написать, а не наболтать человеку, который потом все это оформит.

— На самом первом своем песенном конкурсе вы выступали на костылях, позже с травмой колена в больницу попали. Что за напасть такая?

— Тогда, в 1971 году, я пел еще в самодеятельности. Ставка была высока: если бы попал в число 15 лучших, бесплатно поехал бы учиться в Москву. И вот накануне на репетиции неудачно упал. Выступать пошел в гипсе на костылях. В итоге был назван лучшим — уж не знаю, за гипс ли или за пение. Но победил! Поехал учиться в столицу и стал артистом филармонии.

— Жизнь, наверное, могла сложиться и по-другому: ведь вы еще и на все руки мастер — портной, каменщик.

— Это правда. Когда было семнадцать — девятнадцать, перетаскивал тяжести с места на место, мне даже нравилось. В станице Арапская «вложил» свои кирпичи в здание средней школы. Когда еду из Краснодара в Анапу, школа видна с трассы, я смотрю на нее с гордостью… Потом года два работал тесемщиком-смазчиком на льнопрядильной фабрике. Но все свободное время занимался в художественной самодеятельности.

— Интересуетесь, что пишет о вас пресса?

— У меня выработался иммунитет к тому, что пишут. Музыкальная журналистика как жанр, по-моему, уже не существует. В последние лет десять мне ни разу не попался материал, который бы грамотно исследовал современный шоу-бизнес. Зато появляются внебрачные дети, другая чушь… А в Интернет и вовсе не заглядываю, несмотря на обилие официальных и неофициальных сайтов. Разве что иногда, когда в офисе директор говорит: «Смотри, смотри, что пишут про тебя!» Я воспитал себя так, чтобы не принимать близко к сердцу ни чрезмерную похвальбу, ни всякие наветы, словесный «мусор». Так жить легче.

— Как реагируете, когда видите себя по телевизору, слышите на радио?

— Вслушиваюсь прежде всего в звучание. В студии — одно, дома — другое, по радио — третье. Самолюбования нет, есть куча претензий к себе. Сложнее с телеэфирами. Ведь там многое зависит от оператора, монтажера, есть ли выразительный план, видны ли глаза… Вот это я и оцениваю.

— А творческие муки бывают?

— Основные муки случаются от нехватки времени. Сплошная гонка. Надо хорошо записать песню, пожить с этим неделю, потом вернуться, доделать. В основном же получается в режиме аврала.

— Огрехи, мне кажется, видны только вам. Число поклонников-то, кажется, не убывает…

— Было время, я жил в Москве на Лесной улице, возле Белорусского вокзала. Обыкновенный дом, обыкновенный подъезд. Но вот для поклонников, фанатов и просто любопытствующих был очень притягателен… Приходили люди с вокзала. Обычная ситуация — в четыре утра раздается звонок в дверь: «Хотим поглядеть на тебя!» Ни сна, ни отдыха! Можете себе представить, как ненавидели меня соседи?! Сегодня, к счастью, я избавлен от этого, живу в охраняемом доме, посторонний не войдет.

— У вас квартиры в Москве и в Майами, есть дача, любимая работа. Звезды в таком случае жалуются на свое одиночество. А вы жалуетесь?

— За свою занавеску никого не пускаю. Но на одиночество отнюдь не жалуюсь. Подобная декларация предполагает обычно сочувствие слушателя. А зачем оно? Одиночество — творческая необходимость. Испил его до конца — и написал пронзительную картину или спел песню, берущую за душу. Так что не жаловаться надо, а благодарить Создателя, что позволяет тебе иногда, все пережившему, быть пронзительным, притягательным, способным к сопереживанию.

«Российская газета» №76 (4042), 13.04.06