(МК). Тотальная война вдруг началась между российской властью и правозащитниками сразу после новогодних каникул. Вступление в силу драконовского нового закона об общественных организациях. Странный шпионский скандал с камнем и туманные обвинения ФСБ в адрес главы Хельсинкской группы Людмилы Алексеевой. Решение Минюста добиваться ликвидации исследовательского центра по правам человека. Но, похоже, несмотря на всю свою зрелищность и скандальность, эта война не более чем внешнее выражение другой, гораздо более опасной схватки. Она идет в глубокой тайне в кулуарах Кремля. А ставка в ней — это ни больше ни меньше как судьба российской власти после 2008 года и будущий политический курс страны.

НПО без грима

    Мужественные строители гражданского общества против продажной авторитарной власти — так кое-кто пытается представить суть конфликта между Кремлем и НПО. Но в реальной жизни все гораздо сложнее. Как цинично заметил мне один бывший крупный правительственный чиновник: в стране, где коррупция является нормой, не может быть свободного от него сектора. НПО — не исключение. Они “нормальная” часть нашего общества со всеми его бедами и болячками.

    “Вся российская госсистема настроена на то, чтобы карать. Поэтому нашей стране правозащитники нужны как никакой другой. Но проблема в том, что среди всех правозащитников, с которыми я сталкивался, только процентов двадцать не преследовали свой меркантильный интерес”, — сказал мне бывший высокопоставленный сотрудник МВД, генерал-майор Владимир Ворожцов. Возможно, генерал был излишне резок. Но то, что в сфере НПО масса великих комбинаторов, — это непреложный факт.

    В российской глубинке полным-полно общественных организаций, выполняющих функцию “обналичивателей”. Схема их деятельности проста до безобразия. Допустим, некая фирма делает крупное пожертвование в фонд защиты котов. “Коты” небольшой процент от суммы оставляют себе, а остальную массу скрытно возвращают фирмачам. В результате у тех появляется большой объем неучтенной налички. Более изощренные схемы позволяют с помощью НПО уходить от налогов. Целый ряд общественных организаций в реальности являются лоббистскими структурами. И вся их деятельность на благо гражданского общества сводится к организации “деловых семинаров” для чиновников где-нибудь на Багамах.

    Есть в сфере НПО еще менее безобидные конторы. Не секрет, что многие организации по “защите прав заключенных” на самом деле работают на криминальный мир. Ну а про “религиозные фонды”, занимающиеся насаждением ваххабизма, все и так наслышаны.

    Свои проблемы и у социальных общественных организаций по защите прав больных. Как правило, коррупции в этой сфере мало. Но зато здесь есть большое количество людей с психическими отклонениями. По словам знатоков, по-другому в современных российских условиях быть просто не может. Мол, кто еще возьмется за эту тяжелую, неблагодарную и эмоционально опустошающую работу.

    Отдельная песня — это общественные политические НПО оппозиционного плана. Что бы там ни думали в Кремле, в этих организациях огромное количество честных, идейных и фанатически уверенных в своей правоте людей. Ну и у этой категории тоже есть свои профессиональные “болезни”.

    Самая удивительная из них — потрясающая нетерпимость к иному мнению. Несколько месяцев назад мне довелось дискутировать в эфире радио “Свобода” с известной правозащитницей Анной Политковской. Я позволил себе несколько раз не согласиться с мадам. В ответ она осыпала меня проклятьями и обозвала слугой режима. А в перерыве и вовсе заявила: “Вы идиот!”

    К сожалению, такое поведение в этой среде не исключение, а скорее правило. Есть здесь, конечно, и люди, исповедующие идеальную идеологию не только на словах, но и на деле. Например, по мрачной иронии судьбы своей договороспособностью и готовностью вступать в диалог отличается Людмила Алексеева. Да, та самая Алексеева, что стала сейчас объектом обвинений ФСБ по поводу ее “связей” с английскими шпионами.

    Другую свою фирменную особенность многие наши правозащитники делят с кучей работающих в России иностранных дипломатов, журналистов и сотрудников НПО. Это гипертрофированная политическая корректность, приобретающая иногда просто анекдотические формы. В конце 90-х годов в Чечне был похищен подданный Франции. Вскоре посол этой страны прибыл к главе МВД Анатолию Куликову с вопросом: что делается для освобождения нашего гражданина? Вот что вспоминает об этом разговоре участвовавший в нем Ворожцов: “Все термины, произносимые министром: террористы, бандиты, убийцы (когда речь шла о конкретных зверских казнях заложников) — переводчица посла с завидным постоянством переводила как “повстанцы” и “борцы за независимость”.

    В конце концов Ворожцов возмутился. Посол поинтересовался у своей переводчицы, из-за чего сыр-бор.

    — Этот ортодоксально настроенный генерал требует, чтобы я называла повстанцев террористами. Это же смешно!

    — Да, конечно, вы правы!

    Иностранцы ведут себя так, потому что в большинстве стран Запада политкорректность стала чем-то вроде религии. Мотивация наших адептов политкорректности несколько другая. “Большинство наших старых правозащитников вышло из мест лишения свободы, и, естественно, у них измененное сознание, — считает Владимир Ворожцов. — Они уверены, что чем слабее государство, тем свободнее человек. В начале 90-х годов в качестве эксперта Верховного Совета РСФСР я вступил в спор с тогдашним председателем парламентского комитета по правам человека Сергеем Ковалевым. Я выступал за то, чтобы потерпевшим было дано право оспаривать в суде меру пресечения обвиняемых. А Ковалев был резко против. А как можно расценивать тот факт, что в 1993—1994-х годах из отчетов уполномоченного по правам человека Ковалева был практически исключен раздел об их нарушениях в дудаевской Чечне?”

    Что же, набор “родовых” отрицательных качеств более чем впечатляющий. Но, видимо, ситуацию стоит воспринимать как данность. “Если политика — это искусство возможного, то правозащита — это искусство идеального, то есть, по сути, невозможного. Ведь идеал в реальной жизни недостижим, — сказал мне один из руководителей организации “Открытая Россия” Александр Осовцов. — Именно поэтому многие правозащитники — это нетолерантные и не самые приятные в общении люди. Но несмотря на это, они полезнейший и будоражащий элемент в жизни общества. Если все будет по уму и без крайностей, то жизнь станет очень средней и медленной”.

    Точнее, наверное, не скажешь. Например, было бы лучше, если бы правозащитой в Чечне занимался исключительно Рамзан Кадыров и федеральные военные? А узнали бы мы о трагедии в Челябинске, если бы не Комитет солдатских матерей? Собственно, с мыслью о крайней полезности НПО для страны не спорят даже в госаппарате. Напротив, этот тезис, словно заклинание, произносят все чиновники — от президента до боссов силовых структур. Но беда в том, что для многих из этих людей это остается именно ритуальным заклинанием, лишенным всякой смысловой нагрузки.

Война с фэнтези

    “Новый закон о неправительственных организациях — это реакция не серию “цветных” революций. Ведь они были госпереворотами нового типа — революциями НПО. Поэтому закон абсолютно необходим. Он призван усилить суверенитет страны”, — заявил мне близкий к Кремлю политолог и член Общественной палаты Сергей Марков.

    Марков сказал вслух то, о чем многие предпочитают молчать. Как это ни смешно, но кое-кто в нашем политическом классе искренне верит в возможность в России “оранжевой революции”. Безбашенные демократы относятся к этой перспективе с радостью. А обитатели коридоров власти, естественно, со страхом.

    Конечно, все это из области политической фантастики. Болезненные реформы 90-х годов привили большинству россиян стойкий иммунитет к лозунгам “рафинированной демократии”. В нынешних условиях в стране возможны лишь верхушечные перевороты да дикие народные бунты под ксенофобскими и другими не слишком привлекательными лозунгами.

    Но борьба с “оранжевой революцией” сейчас превратилась в России в целую индустрию с многомиллионным оборотом. Именно для этого ведь существуют организации типа “Наши” или “Молодая гвардия Единой России”. Именно на этом сейчас кормится многочисленная околокремлевская идеологическая обслуга. Естественно, вся эта публика не заинтересована в том, чтобы их “фэнтези” лопнуло как мыльный пузырь. Поэтому ситуация вокруг НПО целенаправленно запутывается.

    “В чем грех Алексеевой и других? — спросил я Сергея Маркова. — Они что, шпионы или агенты влияния?” Ответ звучал так: “Конечно, они не шпионы и не агенты. Алексеева или “Мемориал” не делают ничего плохого. Но их приоритеты устанавливаются за рубежом. И это снижает суверенитет страны. Например, конфликт в Чечне Алексеева и “Мемориал” рассматривают не на основе сложившегося в России консенсуса. Какого? О том, что нарушение прав человека — это, конечно, плохо, но власть бандитов — еще хуже… В том числе из-за зарубежного финансирования наиболее влиятельные НПО в России уже давно стали частью глобальных неправительственных сетей”.

    Звучит все это весьма устрашающе. Но в этой аргументации можно без труда найти слабые места. Является ли уголовным преступлением несогласие с консенсусом? Вряд ли. И, кстати, когда нарушаются права человека — это разве порядок? Как можно бороться с установкой приоритетов за рубежом? С помощью трепанации черепа, что ли?

    Ну и самый щекотливый момент. В нашем федеральном бюджете на 2006 год предусмотрена финансовая помощь организациям, защищающим права русскоязычных в Латвии. Не является ли это финансированием политической деятельности НПО из-за рубежа? А если ответ “да”, то как это можно расценить, если не как вопиющую демонстрацию двойных стандартов? Тех самых двойных стандартов, в которых мы обвиняем Запад?

    На самом деле никакого фундаментального противоречия здесь нет. Наши горе-законодатели попали в логическую ловушку потому, что не озаботились дать определение понятию “политическая деятельность”. “В английском языке есть два разных термина. Politics означает борьбу за власть, а policy — влияние на содержание политического процесса, — комментирует ситуацию Александр Осовцов. — На Западе зарубежное финансирование первого запрещено, а второго — нет. У нас же получилось, как у Джерома К. Джерома — бульдог, животное на редкость объективное, набросился на всех сразу”.

    Марков как умный человек все это прекрасно понимает. Поэтому его финальный вердикт по поводу нового закона об НПО прозвучал предельно двусмысленно: “Обрезать нашему НПО зарубежные каналы финансирования — это такой же тупиковый путь, как в свое время глушение западных радиоголосов. Российские НПО невозможно вырезать из глобальных сетей. Надо, чтобы было не меньше зарубежного, а больше российского финансирования. В новом законе есть масса проблемных моментов. Его главная цель — укрепление суверенитета страны — пока не достигнута”.

    Если так новый закон оценивает сторонник Кремля, это не может не настораживать. Что же реально изменит этот документ? Сначала о том, что теперь с его помощью станет возможным. Закрыть любое НПО теперь можно на раз-два-три. Только один пример. Иностранному НПО может быть отказано в регистрации , если его деятельность угрожает “самобытности” России.

    Но и жизнь тех НПО, которые не попадут под раздачу, станет более сложной. “Даже если в общественной организации состоит пять человек, она должна четыре раза в год представлять бухгалтерские отчеты и содержать в своем штате бухгалтера, — сказал мне Сергей Марков. — Слишком высокий уровень администрирования выталкивает НПО в серую зону”.

    Но удастся ли при этом наладить нормальный контроль над “проблемными” НПО и выявить среди них криминогенные? Ответ, похоже, отрицательный. “850 чиновников Минюста просто физически не смогут проконтролировать сотни тысяч НПО, — заявил известный экономист Александр Аузан. — Они будут заниматься избирательными действиями. Мотивов у этих действий скорее всего будет два: указания сверху и деньги. Решить реальные проблемы не удастся. Короче, выстрелили не туда и создали очередную кормушку для чиновников”.

    Г-на Аузана, конечно, вряд ли можно назвать незаинтересованным наблюдателем. Но так думают не только правозащитники. Я целенаправленно “пытал” своих знакомых из силовых структур: поможет ли новый закон борьбе с экстремистскими организациями? Вот самый оптимистичный ответ, которого мне удалось добиться: “Некая положительная роль, конечно, есть. Но новый закон поможет лишь в той мере, в какой его будут исполнять чиновники Минюста”. Согласитесь, звучит не очень ободряюще.

Кому выгодно?

    Почему же власть пошла на принятие заведомо скандального и неэффективного закона и прочие странные телодвижения в отношении НПО? “Ваш вопрос очень рационален. Но при нынешнем уровне возвеличивания государства рациональность из жизни уходит. Она перестает быть сколько-нибудь значимым фактором при принятии решений”, — выдвинул свою версию Александр Осовцов.

    Такая точка зрения, естественно, имеет право на существование. Новый закон и связанные с ним события уже объективно ударили по национальным интересам России. Внешний имидж нашей страны в очередной раз обрушился. Как точно заметил Александр Аузан: “Важные для нас вопросы типа назначаемости губернаторов в мире решаются совершенно по-разному. Но когда речь идет о захвате бюрократией контроля над НПО, во всех нормальных странах двух мнений быть не может”.

    Но скорее всего в данном случае Осовцов ошибается. Все признаки указывают на то, что действия многих обитателей коридоров власти полностью осознаны и рациональны. О ком именно идет речь? Чтобы это понять, достаточно ответить на извечный вопрос: кому выгодно?

    “Это выгодно Минюсту. Он получил новые чиновничьи ставки и возможность существенно увеличить свое влияние”, — считает Александр Аузан. Занимающий кресло шефа Минюста аж с 1999 года Юрий Чайка — это, конечно, весьма уважаемый человек. А глава Росрегистрации Сергей Мовчан и вовсе был сослуживцем Путина по питерской мэрии. Но, при всем почтении к этим господам, их аппаратного веса все же недостаточно для столь масштабных свершений.

    Зато аппаратного веса хоть отбавляй у другой группы царедворцев. Большинство российских политигроков уже свыклось с тем, что Путин твердо намерен покинуть президентское кресло в 2008 году. Все гадают лишь о том, чем именно займется ВВП после Кремля. Например, возглавит ли он строительство североевропейского газопровода или ему будет уготована какая-нибудь другая роль? Но в стране есть группа высокопоставленных политиков из силового клана, для которых подобное развитие событий означает катастрофу. Даже если новым президентом станет выбранный Путиным преемник либеральных взглядов типа Медведева, они в лучшем случае потеряют львиную долю своего влияния.

    Для этих людей сейчас открыт один-единственный путь. Действовать по принципу “чем хуже, тем лучше”: ссорить Путина с Западом и всячески нагнетать напряженность другими способами. Что они от этого выиграют? Очень многое. Россия может превратиться в страну, в которой даже относительно демократическая передача власти станет невозможной. Или пока еще незасвеченный кандидат в президенты от силовиков может превратиться в фаворита в гонке наследников.

    На первый взгляд подобная версия кажется фантастической. Но бросим взгляд на то, что происходит вокруг. Первого января Россия стала председателем “Большой восьмерки”. Интересам страны отвечает, чтобы наше председательство прошло без скандалов. Вместо этого сначала устраивается шокировавшая Запад газовая война с Украиной, в которой Россия изначально не имела шансов на победу. Затем с помощью шпионского скандала Путину портят отношения с его ключевым западным партнером — британским премьером Блэром. Хотя в отношениях между дружественными державами принято не выводить шпионские страсти на политический уровень. Ведь друг за другом шпионят даже союзники. Но даже на этом все не останавливается. Накаты на правозащитников следуют один за другим. Запад словно испытывают на прочность. Мол, когда они наконец сорвутся и объявят Путина врагом цивилизованного мира?

    Возникает закономерный вопрос: а как же сам Путин? Ведь президент весьма рациональный человек. Он ориентирован на партнерство с Западом и не склонен поддаваться манипулированию. Путин, похоже, стал заложником нынешней российской госсистемы. Как уже многократно писал “МК”, все властные полномочия сходятся в руках одного человека. Он физически неспособен досконально разбираться в каждой проблеме. Значит, президенту приходится принимать даже наиважнейшие решения, основываясь на мнении своих советников.

    Очень хотелось бы закончить этот материал на оптимистической ноте. Но не получается. Несмотря на явную неохоту капитана, российский государственный корабль медленно, но верно разворачивается в сторону самоизоляции и конфронтации с Западом. Удастся ли кому-нибудь заставить его поменять курс?

    Кто кому врет

    В прошлый четверг депутаты ПАСЕ признали закон об НПО не соответствующим европейским правовым нормам. Тогда же встал вопрос, а не обманывали ли нас высшие российские чиновники, когда рассказывали, что закон согласован с Советом Европы.

    Генеральный секретарь Совета Европы Терри Дэвис в интервью “МК” рассказал, что его эксперты изучили закон и отослали свои поправки, но приняты ли они, еще не известно, так как новая редакция закона пока не переведена с русского языка.

    Вчера “МК” снова позвонил в Страсбург, чтобы узнать, в какой стадии находится изучение закона.

    — Анализ закона — на завершающей стадии, и уже на этой неделе мы опубликуем наши выводы, — заявил “МК” один из высших чиновников в секретариате Совета Европы. — Мы не знаем, с чего депутаты ПАСЕ взяли, что ни одна из наших поправок не была принята. Как только мы изучим закон, Генеральный секретарь выступит с заявлением.

Московский Комсомолец

от 31.01.2006

Михаил РОСТОВСКИЙ

Фото AP

Московский Комсомолец