(НГ). Если устроить заочный рейтинг великих балерин двадцатого века, кандидаток будет предостаточно. В этом списке Уланова станет соперничать с Плисецкой, а Кшесинская – дышать им обеим в спину. Впрочем, в каждой стране перечень будет сильно различаться. Англичане непременно впишут в него Марго Фонтейн, французы не забудут Сильви Гиллем, американцы не смогут обойтись без Сьюзен Фаррел. Но в одном пункте все списки совпадут. Одно имя знают жители всех государств, где вообще есть балет, и даже тех стран, где его нет. Потому что это имя – Анна Павлова.

«Приготовьте мой костюм Лебедя»

По легенде, это была предсмертная фраза Павловой, когда она в 1931 году скончалась в Гааге. Балетный Лебедь стал ее творческим счастьем – и одновременно проклятием: с какого-то момента без «лебединого» антуража Павлова уже не воспринималась. Ее английский особняк Айви-Хаус встречал гостей прудом с лебедями – им подрезали крылья, чтоб не могли улететь. С лебедями балерина любила фотографироваться. Известен ее снимок, где фотограф обыграл действительное сходство – изгиб лебединой шеи и гибкость женской балетной фигуры.

Все началось в 1907 году, когда Павлова заказала петербургскому балетмейстеру Михаилу Фокину номер для благотворительного вечера. Музыкант-любитель, Фокин играл на мандолине и как раз тогда разучивал музыку Сен-Санса из «Карнавала животных». Впоследствии Фокин уверял, что номер он создал за несколько минут. «Это была почти импровизация. Я танцевал впереди, Павлова за мной. Потом танцевала она, а я ходил рядом и немного мял ей руки, поправляя детали поз». Так родились знаменитые 130 секунд танца. Павлова вышла на сцену в традиционной «пачке» белого цвета, отороченной лебяжьим пухом. Ее птица плыла по сцене в умиротворяющем покое. Тогда к названию «Лебедь» еще не приклеился ярлык «умирающий». Это случилось позже, когда Павлова, а вслед за ней и другие танцовщицы привнесли в танец мотивы безвременной гибели, а на груди Лебедя запылал пришпиленный к костюму камень цвета крови.

Госпожа Павлова 2-я

Так ее называли в ведомостях Мариинки, где она служила, и в газетных рецензиях. Это чтобы отличить Анну от однофамилицы, которая тоже трудилась в Императорском театре. Впрочем, балетоманы быстро научились отличать, кто на самом деле первый. Ее изумительно красивой лепки ноги поразили знатоков сразу, но смущала редкая худоба: в моде были балерины-пышки. Но время балерин склада Павловой уже было на подходе. И знаменитый плакат Валентина Серова – Павлова в арабеске – не просто так стал символом классического танца. Он запечатлел смену предпочтений, произошедшую в искусстве на рубеже веков. И спасибо модерну с его увлечением хрупкой, невесомой изломанностью линий: кто знает, как сложилась бы судьба тростиночки Павловой, появись она на сцене двумя десятилетиями ранее…

Анна Матвеевна Павлова – внебрачное дитя питерской прачки и богатого столичного финансиста Лазаря Полякова (на снимках Павловой видны ее большие еврейские глаза). Девочка, родившаяся 31 января 1881 года, в метрике прикрыта флером законного брака: отцом ребенка числится супруг матери, «запасной рядовой» Матвей Павлов. Анну отдали в казенную школу учиться балету. Потом была удачная карьера в Мариинском театре: она танцевала «Жизель» и «Дон Кихот», была храмовой баядеркой в Древней Индии и дочерью фараона в Древнем Египте. Российские достижения закрепил успех в европейских «Русских сезонах» Сергея Дягилева. Ревность Павловой к успеху любимца Дягилева, Вацлава Нижинского, стала главной причиной, по которой балерина бросила успешный проект и ушла из дягилевской балетной антрепризы. А заодно покинула и Мариинку, внеся в дирекцию императорских театров громадную неустойку за нарушение контракта. Так начались ангажементы Павловой – годы сольной «каторги в цветах» по всему миру.

Великолепный чёс

Неуравновешенная в жизни, на сцене Павлова демонстрировала железную волю. Она могла танцевать где угодно, оттого ее выступления проходили и на лучших сценах мира, и в условиях, при которых хороший хозяин не выведет гулять собаку. Но Павлову это не смущало. Пожалуй, она первой из балерин поняла, что талантом и творчеством можно не только гордиться, подниматься с ними в эмпиреи, но и воспринимать практически – работать, как лошадка, и прилично зарабатывать.

То, что много лет делала Павлова, на современном языке называется «гастрольный чёс». Биографы с благоговейным ужасом описывают, как Павлова работала в мюзик-холле после костюмированных собачек и перед дрессированными «герлс» или танцевала в наскоро приспособленных для танцев австралийских сараях для стрижки овец. И так двадцать лет. По восемь-девять спектаклей в неделю. Без сна и отдыха. Павловой было легче танцевать в таких местах, ездить в Мексику или Индию, где слыхом не слыхали о балете, но при этом быть хозяйкой собственной судьбы.

Она просто делала свое дело. Но в результате перекроила грядущую историю искусств. Многие крупные балетмейстеры и танцовщики прошлого столетия пришли в профессию только оттого, что в их захолустье приезжала с гастролями Павлова, открыв необразованным провинциалам колдовской магнетизм танца.

Деспотизм на пуантах

Она придумала себе особый стиль одежды – многослойные тонкие покрывала, которыми обматывала тело. В быту была деспотична. Девушек своей труппы заставляла заниматься самообразованием в моменты долгих переездов с одного континента на другой. И в поездах можно было видеть, как мадам крадется по вагону, заглядывая в книги, лежащие на коленях подопечных, а наученные горьким опытом девицы, завидя грозную хозяйку, прикрывают заготовленным томиком Толстого модный журнал. Павлова повелевала мужем (он же – менеджер ее компании) Виктором Дандре, бывшим петербургским дельцом, в свое время арестованным в Петербурге за растрату казенных денег. Дандре многие годы терпеливо сносил легендарные истерики примадонны, а после смерти жены написал о ней воспоминания.

Мучила ли ее ностальгия? Вряд ли. Павлова уехала из России задолго до семнадцатого года. Ее всегда манили странствия и вольные хлеба. А тоску по родине гражданка мира утоляла с помощью борща и каши, поданных русской прислугой в английском доме.

Если сегодня смотреть ее танец на некачественной немой кинопленке (других нет) – возникает двойственное ощущение. Ее техника кажется примитивной, а манера держаться – сентиментальной. И трудно осознать, что эта не очень-то броская по меркам сегодняшнего дня танцовщица приводила публику всего мира в телячий восторг и во многом определила развитие женского классического танца. Но если внимательно вглядеться, возникает ощущение «особости» ее движений (иначе не скажешь). Может быть, все дело в том, что подметил в Павловой дирижер ее труппы? «Она была эмоционально организована, судьбой организована для ритмического самовыражения. Она была подобна динамо: постоянно отдавая энергию, возобновляла ее изнутри. Но то, что она делала, было бы невозможно даже для самого мускулистого атлета без ее сверхъестественной нервной силы. Ее энергия была неистощимой энергией гения». Считается, что Павлова привнесла в старые балеты XIX столетия новые смыслы века XX. Например, психологизм. Или то понимание танца, что воспевали новейшие писания модного философа Ницше: «Все тяжелое должно стать легким, всякое тело – плясуном, всякий дух – птицей; поистине это есть мои альфа и омега».

После Павловой балерина перестала восприниматься как движущееся устройство для эротических томлений, созданное для демонстрации красивых ножек, достойного бюста, осиной талии и кокетливых манер. Павлова привнесла в развлекательное искусство невиданную глубину трактовок. И трансформация знаменитого Лебедя от милой имитации птичьих повадок до экзистенциальной трагедии – тому вечное доказательство.

Майя Крылова

27.01.2006

Независимая газета