Люди во времени
Спрос на палачей.1 января 1573 года погиб в бою Малюта Скуратов. «Не месть, но справедливость». 31 декабря 1908 года родился Симон Визенталь. Бессмертие Лолиты. 1 января 1935 года родилась Долорес Гейз, она же набоковская Лолита.
1 января 1573 года при осаде ливонской крепости Пайде погиб в бою Малюта Скуратов.
С этим именем связаны столь прочные и тяжелые ассоциации, что подчас забывают: человек, носивший его, звался, собственно, вполне цивильно, Григорием Лукьяновичем Бельским, а имя Малюта – всего лишь «мирское имя», вроде прозвища, данное почти наверняка за малый рост. Скуратов – прозвище отца Малюты, полученное, очевидно, из-за скверного состояния кожи («скура» – потертая замша). В принципе это не так уж и важно, тем более что «Малюта Скуратов» звучит, что ни говори, страшнее и больше соответствует репутации данного исторического персонажа.
Малюта – одна из редких фигур российской истории, которая даже за столь великой давностью лет не вызывает никаких противоречий в оценке – мерзавец был редкостный. Выбившись из вовсе не родовитых звенигородских дворян, Малюта был обязан своим высоким положением при дворе отнюдь не знатности и не богатству, а исключительно тому, что смог наилучшим образом угодить государю. У государя же, Ивана Грозного, помыслы были довольно однообразны: убить, запытать, сжечь, удушить, отравить – во имя высоких целей, разумеется, исключительно пользы для и ради процветания государства. Стало быть, царю требовался палач высокого уровня, безотказный, творящий расправу квалифицированно, с кайфом и без излишней рефлексии. В лице Малюты Скуратова он его и получил.
Впрочем, создается отчетливое впечатление, что Скуратов лютовал не за страх, а за совесть, получая истинное удовольствие от возможности кого-нибудь отправить к праотцам, причем желательно – не безболезненно и в одночасье, а сперва вдоволь помучив. К примеру, когда царь Иван в 1569 году порешил «наказать» Новгород за грешные помыслы – уйти под руку польского короля, – Малюта столь рьяно принялся исполнять приказание, что собственноручно «отделал душ» числом почти в полторы тысячи – это следует из, так сказать, регистрационной книги жертв, которую вел царь и которая называлась «Синодик опальных» – учет и контроль, конечно, прежде всего! За каким лихом Скуратову понадобилось бесчинствовать в Новгороде лично и с такой бешеной энергией – остается загадкой, если не предположить, что ретивый соратник Ивана просто-напросто хворал садизмом, в самом что ни на есть медицинском смысле. Скорее всего, так оно и было.
Ну а то, что митрополит Московский Филипп был точно так же собственноручно удушен Малютой подушкой – тут уж болезненное состояние психики ни при чем, это было почетное задание государя, даже и не обсуждавшееся. Вообще же, по Москве ходили слухи, что в палатах Малюты, в Александровой слободе, еженощно пытают – кого придется, ради процесса в некотором роде. Может, слухи ползли и неспроста.
Воздержимся, воздержимся от исторических параллелей и ограничимся настоятельно напрашивающимся выводом: в эпоху, когда востребованы палачи, они возникают откуда ни возьмись в наилучшем виде – садисты, самодуры, убийцы и негодяи. Малюта Скуратов был всего лишь одним из первых и очень уж заметных, оттого так и запомнился, оттого его имя стало нарицательным.
31 декабря 1908 года в местечке Бучач, находившемся в ту пору на территории Австро-Венгрии, родился Симон Визенталь.
О судьбе, ожидавшей его, юноша не знал, и вся его недюжинная энергия была направлена на оптимальное устройство жизни. А это было непросто: в Львовский политехнический институт он не попал по причине «пятого пункта», пришлось получать высшее образование в Праге. Добившись все же диплома, Визенталь открыл свое архитектурное бюро во Львове, женился и начал обустраивать быт. В это время в результате дележки Европы между двумя тиранами Львов оказался под началом Советов. Визенталь чудом избежал ареста, а отчим его так и сгинул на сибирских просторах. Одна беда сменила другую, и в Западную Украину вошли гитлеровские войска. Тут уже шанса уцелеть практически не оставалось: при большевиках риск репрессий был более или менее лотерейным, при нацистах – стопроцентным.
Первым концентрационным лагерем для Визенталя и его жены стали Яновичи, откуда, чистым чудом, Циле Визенталь удалось бежать в 1942 году. Симон, предприняв попытку побега и сменив несколько лагерей, к концу войны оказался в Маутхаузене, что под Веной. Когда американские войска освободили заключенных, Визенталь лежал на нарах в бараке для умирающих и представлял собой скелет весом в сорок килограммов. Понадобилось активное врачебное вмешательство, чтобы вернуть к жизни этот почти уже труп. Свое спасение Визенталь почитал чудом и воспринял его как событие, накладывающее на него серьезные обязательства. Наверное, так оно и было. Не меньшим чудом было и то, что ему удалось найти жену, спасшуюся, очевидно, тоже не без вмешательства высших сил.
Итак, война закончилась, и мир для Симона Визенталя изменился до неузнаваемости: отныне его совершенно не интересовали его собственная судьба, устройство жизни, быт и карьера – после всего пережитого стало очевидно, что, дабы в мире восстановилось хоть какое-то равновесие, необходимо отделить овнов от козлищ, жертв от палачей и сделать так, чтобы последние не остались безнаказанными. Несомненна незыблемая логика, которой была подчинена вся дальнейшая, не случайно столь долгая жизнь Визенталя: если организаторы самого страшного за всю историю человечества геноцида будут чувствовать свою безнаказанность, стало быть, в мире царит зло и правит хаос. В противном случае преступники должны понести наказание – более того, они должны знать, что наказание это – неотвратимо. Получилось так, что архитектор из Львова стал символом и гарантией неотвратимости расплаты.
В первое послевоенное время Визенталь работал в контакте с Комиссией по военным преступлениям армии США, с Управлением стратегических служб и Управлением контрразведки Вооруженных сил США. Сведения, собранные им о нацистских преступниках на территории Австрии, пошли в дело при проведении процессов над нацистами в американской зоне оккупации.
В 1947 году Визенталь, собрав негустую кучку единомышленников, открыл в Линце (Австрия) Еврейский исторический центр документации, предназначенный для сбора материалов о деяниях нацистов, имея в виду будущие судебные процессы. Надо сказать, в конце сороковых создавалось впечатление, что у человечества на диво куцая память – казалось, что многим из живущих на земле, в том числе непосредственным свидетелям недавних событий, хочется поскорее забыть о свершившемся ужасе и оставить эту больную тему в покое. Но это не относилось к Визенталю – он ничего не мог и не хотел забыть, и был уверен, что каждый участник злодеяний должен быть по меньшей мере назван по имени и предан суду.
Кстати сказать, репутация Визенталя как «охотника за черепами» совершенно несправедлива: он меньше всего требовал расплаты по принципу «око за око» и вообще не выступал за смертную казнь. Ему представлялось достаточным – но и необходимым! – разоблачение и правый суд. Задача была вовсе не простой: никто из нацистских преступников не намеревался, сидя на месте, дожидаться возмездия: они меняли имена, страны, биографии, и их поиск и идентификация превращались в запутанное детективное расследование. К этому у Визенталя оказались немалые способности, и вскоре его имя стало жупелом для скрывавшихся военных преступников.
Когда в начале пятидесятых Визенталь вышел на след скрывавшегося с 1945 года Эйхмана, непосредственного автора «окончательного решения еврейского вопроса», разыскав его под чужим именем в Аргентине, это стало знаком, говорившем о том, что, пока Визенталь жив и работает, безнаказанным не останется ни один. Эйхмана выловили сотрудники Моссада, но поимка его не была бы возможной без изысканий визенталевского центра. Кстати сказать, Визенталь желал для Эйхмана отнюдь не повешения, а пожизненного тюремного заключения – неужели он рассчитывал, что человек, абсолютно лишенный совести, проведя остаток дней в тюрьме, сможет раскаяться в содеянном?.. Надо сказать, большинство нацистских деятелей, пойманных с помощью Визенталя, представ пред судом, не обнаруживали ни крупицы раскаяния: они беззастенчиво лгали, изворачивались и обнаруживали полнейшее непонимание того, что человечество воспринимает их как выродков – сами себя они таковыми явно не почитали. Похоже, когда Геббельс «освободил» нацистских деятелей от «химеры, называемой совестью», он проделал это весьма капитально.
После поимки Эйхмана Визенталь перенес свою деятельность в Вену и приступил к методичному созданию картотеки на нацистских преступников. Цифры, которыми приходится оперировать, описывая работу Визенталя, поражают: более тысячи ста нелюдей, которыми, несомненно, являлись его «подопечные», были не только обнаружены, но и педантично «задокументированы». Среди них оказались Франц Штангль, комендант Треблинки и Собибора, Карл Зильбербауэр, гестаповец, погубивший Анну Франк, Хельмина Браунштайнер, юная монстриха из Майданека, наслаждавшаяся убийством детей, шеф лионского гестапо Клаус Барбье – и множество других, с менее громкими именами, но не менее преступных.
Есть высшая логика в том, что Симону Визенталю была дана столь долгая жизнь, чтобы быть уверенным перед концом: преступники не пережили его, и если им удалось уйти от суда на земле, то уже предстали перед Высшим судом, который не будет к ним снисходительным. Визенталь ушел спокойным, выполнив дело своей жизни и оставив нам наказ: не месть, но справедливость.
1 января 1935 года родилась Долорес Гейз, она же набоковская Лолита.
Рождение литературной героини можно всерьез отмечать лишь в том случае, если благодаря таланту, а в этом случае гениальности автора, образ прорастает в жизнь и становится настолько убедительным, что читатели верят в его реальность и относятся к нему, как к человеку из плоти и крови. С Лолитой так и получилось. Можно даже порассуждать, какова была бы семидесятилетняя Долорес, доживи она до сих, довольно уже преклонных лет, как бы она относилась к истории своего детства, что сказала бы о Гумберте Гумберте – вспомнила с теплотой или считала бы его погубителем своей жизни…
Как бы то ни было, Лолитино рождение определило не только судьбу Гумберта Гумберта, несчастного литератора, заплатившего, в сущности, жизнью за возможность реализовать свои болезненные мечты, но и судьбу писателя Владимира Набокова, которого вышедшая в Париже в 1955 году «Лолита» в мгновение ока сделала знаменитым и богатым. А если посмотреть дальше или глубже – появление на свет «Лолиты» резчайшим образом изменило всю картину творчества Набокова. Ни для кого не секрет, что Набоков – гений. Так же мало тех, кто не видит, что он – гений мастерства, но не гений души. Во всяком случае, во всех его книгах, исключая лишь, пожалуй, «Другие берега», виртуозность витого текста настолько затмевает пульсацию живой души писателя, что невозможно этого не почувствовать и не ощутить легкую обиду – тебя словно бы обвели вокруг пальца, как будто поманили за собой в прекрасный дворец, а самую главную, самую волшебную дверь, где таятся подлинные сокровища, захлопнули перед носом. Ведь читатель, если он не фанатичный постмодернист по убеждениям, всегда ищет в книге хоть немного горячей крови – в этом, конечно, есть некоторый вампиризм, но что ж поделать, если настоящее чтение в этом и состоит.
Бог ведает, почему – здесь слово, скорее, за психоаналитиками, – но получилось, что почти единственная книга Набокова, напитанная истинной кровью и истинной страстью, это – сыгранная на грани фола, да и посейчас остающаяся для добропорядочных людей несколько сомнительной, история любви взрослого к ребенку, история отчаяния и неутоленной, в сущности, страсти, потому что невозможно насытить истинную страсть, утоляя лишь тело. Последняя старая истина автору прекрасно была известна, потому так безнадежно прекрасна книга и так надежно бессмертна маленькая Лолита.
Ведущая рубрики
Еженедельная независимая газета РУССКАЯ ГЕРМАНИЯ
В Берлине — РУССКИЙ БЕРЛИН
В регионе Рур/Рейн — РЕЙНСКАЯ ГАЗЕТА
N- 52/2005 02.01 — 15.01
***
