Судьба спортивная способна, однако, на иронию абсурдную. Четырехкратного олимпийского чемпиона по спортивной гимнастике (а это уже из реестра атлетических легенд) Алексея Немова на улице мало кто узнавал. А вот это самое внезапно восхищенное «У-у-у, смотри кто идет!» Леша стал слышать после того, как на невезучей для нас афинской Олимпиаде не получил своего заветного пятого «золота». Предательски не получил. Но не предав, а, напротив, выручив коллегу-соперника, Немов получил то, что дороже любого золота: восхищение болельщиков — восхищение высшей пробы мастерством спортивным и достоинством человеческим. И потому, хотя ну никак не вяжется с его природным мальчишеским озорством стоящее в нашей рубрике слово «легенда», он, безусловно, из этой когорты. Немов из тех, кто способен не на медаль любой ценой, а на медаль, цена которой благородство.

Все эксперты в своих афинских заключениях были единодушны: то, что произошло после выступления Немова на перекладине, войдет в историю спорта как случай беспрецедентный. «Беспрецедентная техника, техника ХХI века, — изумлялись комментаторы, — такую сложность связок не выполняет сейчас ни один гимнаст в мире»… Доскок, малюсенькая помарочка. Но судьи выставляют предательски заниженную оценку. На трибунах — неистовство: свист, вытянутые кулаки, повернутые большим пальцем вниз. И так 12 минут. Судьи поднимают оценку на малюсенькую долю балла. Неистовство трибун, на которых не так много россиян, продолжается. Немов появляется на помосте и без малейшего намека на душевную боль (что, вероятно, посильнее всех физических травм, с которыми приходилось выступать) по-детски озорно и безыскусно посылает на трибуны воздушный поцелуй. Трибуны продолжают неистовствовать. А американец Пол Хэмм не может выйти на помост. Тогда на него снова выходит Немов и гипнотизирующе прижимает палец к губам: «Тише, прошу вас, успокойтесь!» Потом Алексей спокойно скажет: «В Афинах был не мой звездный час. Был звездный час Пола Хэмма».

— Леш, а правда, что Пол сам попросил тебя утихомирить публику?

— Честно говоря, не помню ни фига. Там столько народа было! Столько шума! А я весь был в своих мыслях. Смотрю: Пол весь — джю-джю — нервничает, его тренер тоже, ну я и пошел…

Вот это самое «джю-джю» и «ни фига» уж никак, казалось бы, не вяжется со стенами Дипломатической академии российского МИДа, где мы и беседуем с Алексеем Немовым. Оказывается, вяжется. По той простой причине, что Алексей — ее студент.

— Это случилось по вине нашего Олимпийского комитета, который решил поставить такой эксперимент со мной, Ольгой Брусникиной, Эльгаром Мамедовым, Мишей Неструевым и еще несколькими спортсменами. А благословил нас Евгений Максимович Примаков, который и сам учился в этом здании.

— Евгений Максимович благословил тебя по личному знакомству?

— Встречались в основном на приемах. А питает ли он ко мне личную слабость, сказать не могу. Летом Примаков пригласил нас к себе в палату, подарил свою книгу. К стыду своему, я еще ее не освоил — уж очень толстая. Но благословение Евгения Максимовича мне приятно вдвойне: и как человека, много сделавшего для страны, и как настоящего профессионала. А знание своего дела — это то, что я больше всего ценю в людях.

— Помнишь, что Евгений Максимович написал в своей рекомендации?

— Письменной рекомендации не было, а устно посоветовал в серьезном заведении серьезно учиться и основное внимание уделять иностранному языку.

— С каким инязыком поступал?

— С английским.

— Со словарем, без, свободно?

— Без и не свободно. Учил на протяжении нескольких лет на международном уровне — на соревнованиях набирался слов. Практики много, а грамматики никакой. Кстати, практиковался у Пола Хэмма, когда после Олимпиады 2000 года в Сиднее вместе два месяца ездили по Америке. Разговаривали только по-английски, хотя и не без помощи пальцев.

— В академических залах чувствуешь себя, как в спортивных?

— Нет, конечно. Иногда сижу на лекциях и думаю: что я здесь делаю? Тяжеловато сидеть, слушать, да еще конспектировать. Легче три раза в день тренироваться. Такие вот мысли посещают. Но все это ерунда: надо собраться, учиться и терпеть. Терпение и труд все перетрут, правильно?

— И ты станешь большим дипломатом. Есть такое желание?

— Еще не знаю. Вообще не люблю загадывать на будущее. Меня удивляют люди, которые свои планы на пятилетки строят. Вот однажды после чемпионата мира сидели мы в номере с моим соперником Виталием Щербой и он мне на компьютере показывал, сколько золотых медалей на Олимпиаде 1996 года в Атланте выиграет. Я как младший ничего ему не сказал. Хотя сильно недоумевал. Оказалось, правильно: Виталию выпала лишь «бронза».

— А как ты относишься к тому, что в последнее время наши спортчиновники медали еще до олимпиад считают? А после и считать-то, как в Афинах, нечего…

— Плохо, мягко говоря. Но, наверное, наша политика, и не только в спорте, строится сейчас на том, чтобы докладывать президенту и всей стране, где мы что-то можем, а где нет. А не надо докладывать, надо просто делать свое дело спокойно. Каждый должен делать свое дело: спортсмен выступать, тренер — его учить, врач — лечить. Вот и я сейчас стараюсь не задумываться, стану послом или нет. Начал учиться — надо получить диплом, а сейчас — сдать сессию. Надо идти шаг за шагом, а там жизнь сама тебя натолкнет на какое-то место.

— Не от того ли сделал шаг в Дипакадемию, чтобы за кордоном работать? Ведь во многих твоих интервью читала, что была у тебя задумка уехать на зарубежное тренерство?

— Враки это. Я так часто ездил в Америку, что, если бы захотел, давно там остался. А последние три года каждое лето всей семьей нас приглашают в спортивный лагерь Вудворд-кэмп. Я там и детей тренирую, и сам форму поддерживаю. Я никуда не хочу уезжать. У меня здесь, слава богу, все в порядке — спасибо зарядке!

— Чувствуешь ли в себе дипломатические качества? Ведь твой тренер Евгений Григорьевич Николко отмечал в тебе не совсем соответствующие свойства: «Задиристый, нахальный, вспыльчивый, горячий, — записано в его дневнике, — иногда в сердцах может и меня послать».

— Да, есть такое. Но это — на тренировках, когда жуткие физические нагрузки, да к тому же тут болит, там болит. Раз семь к снаряду подходишь и ничего не получается — вот тогда да, даже в драку иногда бросался. А в жизни я вроде спокойный. Вот не знаю, насколько дипломатичный. И хотя в названии «Олимпийские игры» мне больше нравится слово «игры», подыграть, чего, вероятно, требует дипломатия, подхитрить не могу: говорю то, что думаю.

— Помимо нового дела, как дается тебе самый сложный для большого спортсмена этап — жизнь после спорта?

— Замечательно! Но, честно говоря, тяжеловато. Хотя уходить решил еще до Афин. Если бы помоложе был, можно было бы еще покувыркаться. Но три олимпиады держаться на таком уровне, да с такими травмами — хорош уже! Правда, многие хотят, чтобы я вернулся. Так что чем черт не шутит…

— Неужели? В 29 то лет?

— А что? Вот Саша Сафошкин восемь лет отработал в цирке, а потом опять вернулся в гимнастику. И недавно на чемпионате мира выиграл «серебро» на кольцах — увы, единственную нашу медаль.

— Форму поддерживаешь?

— Так, раз в неделю в зал езжу. А чтобы былую форму набрать, минимум полгода надо. Но вот недавно правила поменяли. Так что с тренером посмотрим, что сможем сделать.

— Значит, все-таки хочешь отсудить афинское «золото»?

— Честно говоря, хотел уйти достойно — с какой-нибудь афинской медалью. Лучше, конечно, золотой. У меня их четыре. А хотелось пять — как олимпийских колец. Ну что поделать: придется самому какую-нибудь копию смастерить.

— Но разве не дороже четырехкратного золота врученный тебе недавно международный приз Пьера де Кубертена «Fair play» («Честная игра»)? Ведь за всю историю этого почетного трофея, начиная с 1963 года, ты стал первым среди наших спортсменов его обладателем, обойдя к тому же 39 претендентов.

— Нет. Хотя я очень рад этой награде. Но на самом деле она не моя. Это награда зрителей. Я-то делал свою работу, а судьи, видимо, свою. И люди это увидели. Я был честен перед ними, и они мне отплатили тем же.

— В Афинах ты сказал, что эти 12 минут зрительского неистовства — то, ради чего ты жил в гимнастике. Сейчас, когда прошло время и эмоции подостыли, ты по-прежнему так думаешь?

— Да. Это действительно было достойно того, чем я занимался 22 года.

— Но ведь и больно было. Признайся, депрессуха после Афин была?

— Немножко. Так, дня на три ушел в себя, никуда из дома не выходил. А вышел — началось: «У-у-у, смотри, Немов идет!» Приходилось даже темные очки надевать — маскироваться. С утра выхожу к машине, а на ней выведено: «Немов приехал!» Мамы с колясочками поздравляли. Тогда только начал понимать, что произошло. Хотя уже в афинском аэропорту догадывался — когда греки настоящую демонстрацию солидарности устроили.

— А если бы всего этого не было?

— Было бы не очень хорошо, мягко говоря. Я и сейчас живу этой поддержкой.

— По твоему тону чувствую, что афинские эмоции еще не ушли.

— Ну а как они уйдут, когда я еще свою первую олимпийскую золотую медаль как вчера помню. Помню, как все в нашей команде, словно мальчишки, радовались.

— Твое первое олимпийское золото было командным. А по жизни ты — человек команды?

— Думаю, да.

— А в нашей нынешней жизни, когда каждый все больше о себе печется, думаешь, актуально понятие «команда»?

— Думаю, это как и любовь, всегда останется. Человек не может дрейфовать в одиночном плавании.

— Тебя наверняка слушались. Ведь недаром в сборной звали «капитаном Немо». А Евгений Григорьевич говорил, что ты по жизни вожак, капитан.

— Лидер там, где что-то знаю. И если на тренировках у кого-то что-то не получалось, всегда старался подсказать — не для того, чтобы себя показать, просто характер такой: мне очень важна поддержка. А «капитаном» прозвали еще и потому, что я такое воинское звание получил — служил в Самарском ЦСКА ВВС.

— От военно-воздушных сил, наверное, и твоя мечта — личный самолет с вертикальным взлетом, чтоб не хуже «Сессны» миллионера Евгения Кафельникова?

— Да это я всегда с шуткой говорю, чтобы все поверили. Но и на самом деле хочется! Люблю на машине погонять, скорость почувствовать, но так, чтобы другим не мешать.

— За превышение попадался?

— Частенько.

— Приходилось отмазываться олимпийским званием?

— Никогда. Иногда просто так отпускали.

— Международный приз, который ты получил, называется «Честная игра». А что для тебя в нашей жизни честь?

— Жить так, чтобы на тебя можно было положиться. И заниматься свои делом, а не лезть туда, где ты ничего не понимаешь, но где много денег.

— А в Афинах не было бы честнее, если бы не успокаивал публику и, быть может, добился бы справедливости?

— Это из разряда мистики. Если бы у бабушки были усы, она была бы дедушкой… Нет, я не такой человек. Я представил себя на месте Пола — 12 минут стоять без разминки…

— А разве в спорте, где люди друг с другом борются, возможна солидарность?

— Конечно. Как бы ты ни хотел победить, всегда человеком нужно оставаться.

— Твои победы в конце концов определяли судьи. А сам ты себя во время выступлений судил?

— Да, я всегда знал, на сколько примерно мог выступить.

— Для тебя выше судейская оценка или собственная?

— Собственная, потому что я всегда работаю с душой. Иногда бывает: сработаешь так себе, а тебя превознесут и ты — первый.

— И что в душе?

— Ну что, думаешь, нормально. Это же не я себя превознес. На чемпионате мира в Анахайме 2003 года на брусьях стойку не дотянул. Ну все, думаю, даже в тройку не войду. И вдруг — второе и третье место поделил. В шоке был. Извинился перед парнем из Словении: не моя эта медаль, ты лучше был. Но судьи так решили, что поделать…

— Тебе важно, что про тебя думают другие?

— Это каждому человеку важно. А те, кто говорит, что не важно, просто вид делают.

— Твой младший сын Лешка родился во время Олимпиады в Сиднее. Передалось ему то восхитительное чувство победы, которое ты там в четвертый раз испытал?

— Не знаю, не знаю… Но на маленьком домашнем батуте крутился с удовольствием. Сейчас заставляю его отжиматься. Хочу, чтобы просто был здоровым, подвижным. Ну а если пойдет — дай бог.

— А как пошло у тебя?

— В гимнастику в четыре года меня отдала мама. Но маленький еще был, бросил. А вскоре из детского сада меня взяли в тольяттинскую школу олимпийского резерва «Волгарь». В девять лет на городских соревнованиях второе место выиграл, в 13 — юношеский чемпионат Союза, попал в сборную. И пошла потеха.

— Твой тренер увидел в тебе, слабеньком физически, но ловком и цепком, гимнаста от бога. Гимнастика «зацепила», потому что «пошло»?

— Учиться не хотелось — не то чтобы совсем дум-дум, просто неусидчивым был. А из гимнастического зала выгоняли. Не хотел уходить до тех пор, пока какой-то элемент не добивал. По 15 раз к снаряду подходил. В общем, упертый был.

— Настолько, что и тренера в сердцах посылал?

— Мне с Евгеньичем повезло как никому. По той причине, что он меня терпел. Иногда не выдерживал: когда я его своей упертостью доведу, со сборов уезжал — «сам тренируйся». А я тут же ему звоню: «Евгеньич, извините, я больше так не буду».

— А сейчас только и слышно, как одна спортивная звезда от тренера ушла, другая наставника поменяла.

— Поэтому я и говорю, что мне здорово повезло. Тренер-ученик — это тандем, который, как и талант, от бога идет. Да кроме того, у нас с Евгеньичем не только в спортивной жизни много общего было. Он в детдоме рос, родители в Волгограде погибли. А меня мама одна растила, отец от нас ушел, когда я во втором классе учился. Я маме всем обязан, она у меня человек-герой. А Евгеньич, несмотря на то что в детстве семейного тепла не испытал, все равно, когда уже своей семьей обзавелся, больше работой жил. И хотя ученик для тренера что темная лошадка — никогда не знаешь, вырастет ли из него чемпион, он на меня поставил и все мне отдавал. Мы с ним все время были вместе. Когда мама куда-нибудь уезжала, я у него дома жил.

— Чем Евгеньич до тренерства занимался?

— Даже не знаю. Представляешь, во стыдоба-то! Знаю, что по жизни он работяга. Евгеньич — мужик!

— Вот-вот, он и про тебя также сказал: «Лешка — человек замечательный. Немов — мужик!»

— Значит, неплохой я у Евгеньича ученик получился.

— А почему сам не захотел стать таким, как Евгеньич, тренером?

— Психологически не готов с семи утра до семи вечера в спортзале быть. И пока не знаю, как делать чемпионов. А хуже Евгеньича быть не хочется.

— Чему главному он тебя научил?

— Из любой, самой экстремальной ситуации достойно выходить. Это мы опять про честь говорим.

— Помимо афинского помнишь еще какие-нибудь в своей жизни поступки?

— Бабушке место уступил, девушке чемодан до дверей донес. Меня мама так научила.

— Ладно смеяться. Знаю, что ты однажды буквально спас жену одного из тренеров, помог деньгами на сложную операцию.

— Да какой это поступок! Просто хотел помочь. Я тогда сам в ЦИТО лежал. Смотрю, и они туда приезжают. Тетя Света еле-еле на костылях передвигалась, а операция каких-то бешеных денег стоила. У них не хватало, вот я и предложил: «Когда будет возможность, отдадите».

— Леш, извини, а как ты вообще к деньгам относишься? В рекламе, например, для денег снимаешься или ради славы-популярности?

— Ради того, что мне никто никогда чемодан с бумажками не принесет и не скажет: «Бери, живи не скупясь, еще и детям твоим хватит». Спорт — это такая же работа, которая предполагает заработок. А вообще деньги для меня второстепенны. Потому что до сих пор я занимался любимым делом. И если бы при этом думал о деньгах, результата бы не было. Душу надо вкладывать.

— Тебя не тревожит, что в наш спорт сейчас все больше деньги ради прибыли, а не душу ради результатов вкладывают?

— Некоммерческую гимнастику, пока спонсоров нет, должно поддерживать государство, вспомнив те времена, когда в каждой школе были спортзалы с брусьями, матами и канатами. Вот ради этого я сейчас работаю в Международной фитнес-конвенции World Class. Мы проводим мастер-классы для школьных учителей физкультуры, спортивных инструкторов — чтобы наши дети хотя бы не через коня прыгать умели, а просто правильно двигаться и дышать. Ради возрождения нашей былой гимнастической славы организовал соревнования имени Алексея Немова, в которых участвуют и наши олимпийцы, и дети. Все по-настоящему: с пьедесталами, медалями.

— Догадываюсь, что с твоей задорной, упертой натурой это еще не все.

— Правильно. Хочу сделать свое шоу звезд мировой гимнастики — спортивной, художественной, акробатики, батута. В нем будут и цирковые номера, и единоборства, и артисты.

— Ну вот, здрасьте, опять шоу. А нельзя ли как-нибудь без блеска, на какой-нибудь скромненький спорткомплекс своего имени денег добиться?

— Не ко мне вопрос. Именно поэтому хочу сначала сделать шоу, чтобы спонсоры увидели и поняли, что гимнастика — это и красиво, и необходимо.

— Сам в своем шоу будешь выступать?

— Конечно. А выступив, глядишь, и снова на большой помост выйду.

— Глядишь, и на помост, глядишь — и дипломат. Ты как себя сейчас ощущаешь: в пути или на перепутье?

— Анекдот хочешь на эту тему?

— Хочу.

— Стоит Илья Муромец перед камнем, а за ним три дороги. И голос сверху: «Направо пойдешь — по шее получишь. Налево пойдешь — по шее получишь. Прямо пойдешь — по шее получишь». Муромец в шоке. А голос сверху: «Давай скорей определяйся, а то прямо здесь по шее получишь». Вот и я определяюсь…

Справка «РГ».

Президент Торгово-промышленной палаты РФ Е.М. Примаков является председателем комиссии по международной спортивной деятельности при Совете Президента РФ и членом Российской академии высших спортивных достижений. Футбольный болельщик, в студенческие годы играл за баскетбольную команду МГИМО.

«Российская газета» №283 (3952), 16.12.05