Завтра в российский прокат выходит фильм, получивший гран-при от жюри Каннского кинофестиваля.

Билл Мюррей,

исполнитель роли Дона в «Сломанных цветах»:

— Джармуш — суперклассный режиссер. Мы снимали каждый день в новой обстановке, но этот парень с иглами вместо волос был всегда в порядке — собран и готов к работе. У нас с ним одно увлечение — красивые женщины, и постоянно быть рядом с Шарон Стоун, Джулией Дельпи и другими красотками было счастьем. Красивые актрисы — одна из привилегий нашей профессии, вот Джим (Джармуш) подтвердит. А мне оставалось просто расслабиться и получать удовольствие. Мой герой Дон — он ведь вообще не действует, и у него почти нет слов, он просто реагирует на окружающее — и все. Я в каждом кадре всему радостно удивлялся, а так как глаза — зеркало души, то это изумление видно зрителю — вот и все. Но вообще заниматься этим делом в течение шести недель подряд с четырьмя разными актрисами — это очень напряжно. Тут, ей богу, захочешь вместо этого отработать недельки две на трапеции под куполом цирка — такое же ощущение.

Премьера

Для тех, кто знает предыдущие ленты самого независимого из американских независимых, «Сломанные цветы» станут неожиданностью. Но это не более чем возврат к истокам — к тому комическому и одновременно грустному, предельно детализированному «воспеванию банальности», которое и принесло Джиму Джармушу первую славу.

И приглашение великолепного шоумена Билла Мюррея на главную роль — это попадание в десятку: фирменно отстраненное, меланхолическое выражение лица Мюррея, характерное почти для всех его ролей, здесь идеально соответствует столь же объективистскому, хотя и лукавому режиссерскому стилю.

Занятно теперь вспомнить, что Мюррей начинал с чисто коммерческого «мэйнстрима», с фильмов типа «Охотников за привидениями» или «Маленького магазинчика ужасов». Теперь он все чаще, не меняя брюзгливого выражения лица, участвует в независимых (и потому не обещающих больших гонораров) проектах. В последние годы мы видели его у Софии Копполы в «Трудностях перевода», потом у Джармуша в прелестных зарисовках «Кофе и сигареты», и вот снова у Джармуша, в этой картине с обманчиво мелодраматическим названием.

Он здесь в роли Дона Джонстона, стареющего бонвивана и Дон Жуана, который полысел, но не повзрослел. Однажды, когда от него ушла очередная любовница Шерри, он получил письмо в розовом конверте, где отправительница утверждает, что у нее от Джонстона девятнадцатилетний сын, и что ему позарез хочется увидеть непутевого папу. Кто она, в письме не говорится. И вот, не вставая с дивана, Дон лениво перебирает в памяти всех своих женщин — кто бы это мог быть? Казалось бы, существует телефонная связь — можно всех обзвонить. Но наш герой вместе с соседом Уинстоном, сыщиком-любителем, покидает свой диван и отправляется в путешествие по стране, чтобы навестить любовниц по очереди. Это единственная чисто кинематографическая натяжка в картине — без нее не было бы фильма.

Подозреваемых четверо, что дает Мюррею случай сыграть в дуэте с такими актрисами, как Шарон Стоун, Джессика Ланг, Фрэнсис Конрой и Тильда Суинтон. А значит, зрителей ждут четыре упоительные новеллы о давних и уже отгоревших страстях. Но это прежде всего монофильм, бенефис Мюррея — он единственный не сходит с экрана ни на миг. Это его путешествие.

В каком-то смысле перед нами подобие «дорожного фильма», старейшего и любимейшего голливудского жанра. А в пересказе получается типовая голливудская комедия. Но ее поставил Джим Джармуш, и это все равно независимое кино. Там не будет хэппи-энда, и сама интрига не получит внятного разрешения. Тот, кто заинтригован завязкой картины и нетерпеливо ждет ответа на животрепещущие вопросы, будет разочарован. Меланхолическое выражение лица Мюррея не изменится. И что путного он извлечет из своей одиссеи, мы не узнаем. Джармуш верен своему обычному скепсису: он мало верит в излечение людей и не относит себя к убежденным оптимистам.

Совершенно неважно, от кого этот сын. Это путешествие, которое Дон Джонстон совершает к самому себе. Так наш Обломов из романа Гончарова побарахтался немного и опять улегся на свой диван — так привычнее и удобнее.

В начальных титрах Джармуш посвящает свой фильм французскому режиссеру, актеру и писателю Жану Юсташу, который умер в 1981 году в возрасте 42 лет, не дожив до «своего времени». Он действительно опередил события, задолго до своих последователей Катрин Брейя, Филиппа Гарреля или Клер Дени предложив в кино новый уровень откровенности и жестокой честности в показе человеческих отношений, в том числе и сексуальных. Его картина 1973 года «Мать и шлюха» осталась едва ли не единственной, получившей мировую известность, но в узких «артхаусных» кругах, и менее всего — в самой Франции.

На фестивале в Канне, где состоялась премьера «Сломанных цветов», Джармуша спросили о мотивах такого посвящения. «Есть несколько причин, — ответил он. — Не то чтобы он повлиял на меня как на режиссера — наш фильм стилистически совсем другой. Просто его «Мать и шлюха» — одна из самых красивых картин о некоммуникабельности между женщиной и мужчиной, а это и моя тема. Когда я писал сценарий, его фотография висела над моим столом. Та, что была напечатана рядом с его некрологом в «Нью-Йорк таймс». Я писал сценарий — а он как бы присутствовал при этом, и это было для меня важно. Дело в том, что Юсташ был всегда предельно честен по отношению к себе и к тому, что он хотел сказать своим кино. В нем было то, что я хотел бы видеть в себе, — способность делать фильм независимо от рынка или чьих-то ожиданий, стремясь выразить нечто в присущем тебе стиле. Именно это я всегда считал самым важным».

Джармуша можно было бы, как Антониони, назвать певцом некоммуникабельности, но в иное время и в совсем ином стиле — уже обогащенном опытом постмодернизма и трэш-культуры. Он учился литературе в Колумбийском университете, затем учился кино в Парижской синематеке, и за каждым его фильмом стоят богатая эрудиция и фундаментальные знания. И еще он упрям. Он один из немногих американских «леваков», которые не сломались, не купились на соблазны коммерции и строго блюдут репутацию независимых. Его картины более знамениты и любимы в Европе, чем в Америке, и в этом смысле он тоже близок Юсташу, чьи картины более известны в Америке и совсем забыты в родной Франции.

Свое новое путешествие Джармуш расцветил странными, забавными, гротескными или абсурдными бытовыми деталями, почему-то напоминающими об опыте ранней немой комедии, а также импровизациями эфиопского джазового музыканта Мулату Астатке — такими же меланхолическими, почти монотонными и не имеющими ни драматических кульминаций, ни умиротворяющего финала, как и сама эта картина. Вы уходите из кинотеатра слегка голодным, жалея, что все уже кончилось, — как после изысканного ужина, где так и не дали ни кофе, ни сигарет.

«Российская газета» №246 (3915), 2.11.05