Заслуженный художник России Виктор Чижиков посвятил детским книгам всю жизнь. Можно без преувеличения сказать, что его перо и кисть проиллюстрировали всю нашу литературу для детей: Маршак и Барто, Чуковский и Волков, Заходер и Коваль, Михалков и Носов… А еще — Родари с его «Чиполлино»! А еще — Успенский со ставшими уже классическими персонажами Дядей Федором и Котом Матроскиным! А еще — олимпийский Мишка, улетевший давным-давно в лужниковское небо, вызывая слезы и комок в горле… А еще — серия из двух десятков книг издательства «Самовар» с приглашающим названием «В гостях у Виктора Чижикова». Наша беседа — с замечательным российским художником книги Виктором Чижиковым.

— Я люблю белорусских художников, — рассказывает Виктор Чижиков. — У меня есть в Минске замечательный друг Георгий Поплавский, народный художник, академик. Он является главой семьи художников: жена Наташа — замечательный иллюстратор детской книги, дочка Катя — тоже очень хорошая художница. Мы познакомились в Доме творчества в Паланге в 1967 году. Когда он бывает в Москве, то всегда заходит ко мне. Он очень известный мастер, иллюстрировал Якуба Коласа, других белорусских писателей. За цикл индийских работ получил премию Джавахарлала Неру.

— Вы чувствуете дыхание нового поколения в книжной графике? Кому лиру будете передавать, Виктор Александрович?

— К новому поколению я отношу Вику Фомину, завоевавшую на биеннале в Братиславе почетный приз «Золотое яблоко». Есть достойные художники и среди совсем молодых. Одно время на страницах журнала «Детская литература» писалось о каком-то кризисе «иллюстраторского жанра». Я этого никогда не чувствовал. Всегда работало много талантливых художников. Конечно, надо их поддерживать, особенно стариков. Например, очень много сделал для российской книжной графики Геннадий Калиновский. Ему сейчас около 75 лет, он болен, о нем мало вспоминают. Мы-то, его друзья и коллеги, о нем помним, но не можем обеспечить закупки его работ. А у него есть очень интересные работы к «Мастеру и Маргарите» и «Путешествию Гулливера». Особенно он прославился иллюстрациями к «Алисе в Стране чудес». Лучших иллюстраций к этой книге я не видел! Еще один мой замечательный друг — недавно ушедший из жизни Евгений Григорьевич Монин. Художник очень высокого уровня, предмет гордости нашей графики. А о нем не было ни одной телевизионной передачи. Когда все время на телеэкране посвящено попсе, а иллюстраторам не уделяется внимания, это обедняет общую культуру. Ведь на иллюстраторах, особенно детской книги, держится огромный пласт культуры: первые шаги ребенка связаны не столько с текстом, сколько с картинками. Юмор в детских иллюстрациях очень нужен. Правда, когда речь идет о серьезных или трагических вещах, иллюстрация должна быть трагической. Но не для самых маленьких! Помнится, однажды, когда создавался Детский фонд, мы разговаривали с Сергеем Владимировичем Образцовым о том, с какого возраста можно пугать детей, делать для них разные модные сейчас страшилки. Образцов говорил мне, что не хочет допускать в своих театральных постановках для самых маленьких ничего страшного. Пусть дети как можно дольше сохраняются «непугаными». А потом, когда подрастут, можно постепенно вводить в сказки и Бабу Ягу, и Волка, который встречается с Красной Шапочкой… Он объяснял это тем, что у детей в будущем будет много поводов для испуга. Детская психика сначала должна возмужать, укрепиться, а потом уж ее можно загружать разными страшилками.

— Лесники говорят, что прирученные медвежата или оленята, когда их взрослыми выпускают на волю, чувствуют себя беспомощными. А у нас сейчас выросшие дети вступают в тот же хищный лес…

— Да, сегодня все происходит не так, как говорил Образцов. Но я стараюсь делать своих страшных героев смешными. Того же Волка, например, который собирается скушать Красную Шапочку.

— С улыбкой будет ее кушать?

— Бармалей у меня в «Докторе Айболите» спит в кровати, а из-под подушки высовывается журнал «Мурзилка» — любимое чтиво Бармалея! Вот мой метод.

— А не боитесь, что встретятся потом выросшие дети с каким-нибудь Чикатилой и будут искать, где у него высовывается журнал «Мурзилка»?

— И все-таки я даже страшный текст стараюсь рисунками смягчить. Хотя жизнь все равно поставит все на свои места. Я часто встречаю людей, которые мне говорят: мы выросли на ваших книжках, спасибо, что вы нас веселили! Это для меня звучит как награда. Я хотел и хочу, чтобы у детей было меньше страхов. Детство должно быть беззаботным. Вообще, мне кажется, это присуще русскому народу. Вы обратили внимание, что в деревнях на праздники ходят ряженые: мужики выпьют и рядятся в женские платья…

— Для этого не надо ехать в деревню: включите телевизор с какой-нибудь сатирической программой — сплошные мужики в женских платьях!

— Меня пугает изобилие таких мужиков на ТВ. Это уже не смешно. А в народе ряженые — обычное дело, они органично вписываются своей беззаботностью и ухарством в праздник. Меня это всегда веселило в детстве. Потом вырастаешь — и на тебя постепенно накладываются пласты культуры. Ты начинаешь немножко больше понимать. Немножко! Но главная закваска закладывается в детстве. Если ребенка воспитывать в страхе, все время предупреждать: мол, туда не ходи, и туда тоже, там страшно! — ребенок будет сидеть онемевший посреди комнаты и всего бояться. А в жизни нужны люди, которые и постоять за себя могут, и посмеяться от души. Мы должны воспитывать таких людей.

— Ну, вашему веселому Бармалею никто не удивится — в конце концов Виктор Чижиков заставил олимпийского Мишку улететь в свой сказочный лес. До сих пор Мишка все летит и летит над нашими головами, а люди все плачут и плачут, прощаясь с ним…

— И плачут по вполне естественной причине: Мишку успели полюбить. Сцена была вокзальная: один уезжает, другие его провожают. Мы всегда видим, как плачут на вокзалах. А почему плачут? Потому что уезжает кто-то родной.

Наш Мишка, став олимпийским талисманом, впервые взглянул в глаза зрителям: «Вот я такой! Гостеприимный, крепкий, независтливый и независимый, смотрю вам в глаза…» Медвежонок полюбился именно своим взглядом. До него никакой олимпийский талисман — никто на это никогда не обращал внимания! — в глаза не смотрел: ни мюнхенская такса, ни канадский бобр… Я у них вообще глаз не помню. А вот после олимпийского Мишки появились сеульский тигренок Ходори и сараевский волчонок Вучко — они уже смотрели в глаза зрителям.

— Помнится, вы болели идеей нарисовать серию «Коты великих людей». В каком она состоянии?

— Я ее то нарисую, то расформирую. У меня уже есть «Кот Саврасова», «Кот Шаляпина», «Кот Герострата». Есть даже «Кот Лужкова» — сам он не в кепке, но кепка участвует в этом процессе.

— А «Кот Пушкина» есть?

— Нет. Но есть «Кот Малевича», есть «Кот Есенина»: представляете — тонет кот. Рядом на берегу сидит собака. Кот протягивает лапу: «Дай, Джим, на счастье лапу мне»… Есть «Кот Гоголя»…

— «Кот Гоголя», наверное, с длинным носом?

— Нет, он стоит в лодке в камышах, за поясом заткнута дичь. Он целится из рогатки и говорит: «Редкая птица долетит до середины Днепра».

— А «Кот Ленина», представляете, сидит в Шушенском, рядом — Надежда Константиновна… И еще — «Кота Путина» не нарисовали? Рядом с президентским лабрадором, которого показывают по телевизору?

— Нет, таких котов у меня пока нет. Для этого надо сесть и подумать — серьезно отнестись к этой теме. Может, еще появятся. Тут не знаешь, что возникнет. Пока беру то, что лежит на поверхности. Хорошо сказал философ Лихтенштейн: «Плохо быть правым в тех вопросах, в которых не правы сильные мира сего». К этой теме надо подходить осторожно.

— Наверное, умный был философ, раз в честь него княжество назвали…

— Определенно, дока. А котов у меня пока набралось 25. Этого мало для книги.

Вообще-то коты у меня жили всю жизнь. С нами в деревне кот Чунька прожил 14 лет. Он послужил толчком для создания целой серии рисунков о кошках. А потом ушел и не пришел. Говорят, кошки уходят умирать. Наш Чунька — как Толстой. Кстати, уход Толстого в моей серии о котах тоже будет. Образ у меня уже найден.

— Интересно, вы сперва изучаете натуру, входите в образ кота? Усов, правда, у вас нет, чтобы ими шевелить, хвостика тоже…

— Совершенно верно, вхожу в образ.

— Что вы пожелаете читателям своих книжек?

— Хороших перспектив. Художники в институте всегда изучают такой предмет — «Перспектива». Видеть четкую перспективу в своей жизни я и пожелаю читателям России и Беларуси.

— А что вы пожелаете художнику Виктору Чижикову на его семидесятилетие?

— Тех же перспектив! Конечно, больших перспектив у меня уже нету. Но четкую перспективу лет на пять я бы себе пожелал!

— Ну а мы от имени читателей умножим эту цифру на пять и еще на пять…

«Российская газета» («Союз. Беларусь-Россия») N38 (234), 29 сентября 2005 г.