Когда мы в молодости были стихийными диссидентами и чушь прекрасную несли, нас вело сердце. Это потом, уже за тридцать – тридцать пять, мы остыли, поумнели, забрались на диван и заделались либеральными консерваторами, вытянув ноги и сложив руки. Можно называть нас и консервативными либералами, как угодно, тоже красиво.

Сегодня мало кто понимает, кто такие были диссиденты, инакомыслящие, если по-русски. А ведь это были все те, кто не верил официальным пропагандистским бредням, терпеть не мог коммунистическую власть и ждал перемен, как пелось в песенке. То есть – половина страны. Другое дело, что подавляющее число этих людей вступали в комсомол и в партию, талдычили положенный бред на собраниях, голосовали, проще говоря, были конформистами. Жили по лжи, если переиначить известную формулу одного из наших нобелевских лауреатов по литературе. Инако-действующих были единицы. Но было и более или менее организованное движение, получившее название правозащитного.

Но в нынешнем массовом сознании так называемые диссиденты демонизированы, а назвать кого-то бывшим диссидентом – почти оскорбить, так много пренебрежения вкладывается при этом в интонацию. Один мой приятель-поэт не без вызова сказал мне: я-то бомбистом не был, я стихи писал… То есть подразумевается, что диссиденты занимались вещами глупыми и вредными, а надо было заниматься умной работой без оглядки на погоду за окном. Помните, бытовала некогда даже такая теория – малых дел…

Я, впрочем, листовки не разбрасывал, на площадь не выходил. Но правозащитникам сочувствовал, «Голос Америки» слушал и в комсомоле не состоял. В 80-м году делал с товарищами неподцензурный литературный альманах «Каталог», был трепан за шкирку, но в тюрьме не сидел. Короче, бомбистом не был. Но дело не во мне, дело в этой довольно агрессивной интонации.

Было бы натяжкой сказать, что те, кто позволяет себе сегодня говорить через губу о людях, рисковавших некогда очень многим за нашу и вашу свободу, просто делают хорошую мину, а на самом деле стесняются своего былого обывательства. Многие ровным счетом ничего не стесняются. Будто не ведают, что и отмена цензуры, которая, собственно, и позволила им сделать карьеры, и нынешняя открытость страны, какой они с удовольствием пользуются, не с неба свалились по одной лишь прихоти очередного генсека.

Так называемые протестные движения есть и сегодня – и левого, и правого толка. Но они ни в чем не напоминают правозащитное движение брежневских лет. Во-первых, правозащитники, как правило, были интеллектуалами. Вообще диссидентские настроения в те годы свойственны были прежде всего интеллигенции, и соответственно проявлялись они прежде всего в слове, в письменной речи. Во-вторых, наиболее заметными правозащитниками становились люди зрелые, профессионально состоявшиеся, среди них были и видные ученые, и известные переводчики, и писатели. Соль земли, говоря евангельским языком. Нынче все иначе.

Скажем, лимоновские нацболы – бойскауты, среди которых есть много несовершеннолетних. Скинхеды – уличная шпана, а наши и не наши – нынешние комсомольцы. Но самое главное – нынешние протестанты сплошь прагматики. Лимонов, скажем, что есть сил рвется отнюдь не к подпольной борьбе, но – в легальную политику. Впрочем, в нынешнем смысле тогда, при коммунистах, никакой политики и не было.

И еще один важный момент. Диссидентство – это был не только тип сознания, но и образ жизни. Более того, люди, настроенные таким образом, исповедовали некий этический кодекс, довольно жесткий. К лучшей его стороне следует отнести безусловную солидарность и взаимоподдержку. К худшей – непримиримость, в крайних случаях почти фанатизм, что делало их похожими на русских демократов, живших веком раньше. Размежевание на мы и они было безусловным, компромиссов здесь быть не могло, и уже по одному этому политиками они никак быть не смогли бы. И, что самое главное, ощущая себя частью целого, членами одного сообщества, они всегда оставались собой.

Говорить о солидарности нынешних оппозиционеров нелепо – у политиков и тем более политиканов не может быть взаимопомощи. Образ жизни – не интеллигентские кухни, а клубные тусовки и уличные акции. Русских мальчиков больше не слышно. Об этическом кодексе как-то и вспоминать неловко, если не считать таковым программный эгоизм. Но при этом, что отнюдь не парадокс, индивидуальностей почти не видно, напротив, культивируется коллективизм вполне советского образца. И прекраснодушной чуши не слышно. Чушь по-прежнему несут, конечно, но, увы, уже отнюдь не прекрасную.

Николай Климонтович

# 183 (3579) 30 августа 2005 г.

Независимая Газета