Сенатор и бизнесмен Андрей Ищук подружился с братом Путина.

САМАРА — Бизнесмен Андрей Ищук больше известен как владелец женского баскетбольного клуба “ВБМ-СГАУ” — одного из сильнейших в мире, чемпиона мировой лиги 2004 г. Недавно Ищук получил новую порцию славы — после того, как назначил руководителем одного из своих заводов, “Самарского резервуарного”, Игоря Путина, двоюродного брата президента России. Но главный актив Ищука — холдинг “Волгабурмаш”, который доминирует на российском рынке буровых долот для нефтяной и горнорудной промышленности. О том, как ему удается сочетать руководство такими разными компаниями с работой в Совете Федерации, Андрей Ищук рассказал в интервью “Ведомостям”.

— У вас самый разный бизнес: производство долот, стройматериалов, баскетбольная команда, фитнес-центр в Самаре. При этом вы хотели купить завод “Наирит” по производству каучука в Армении. Как вы выбираете бизнес, которым хотите заняться?

— Каждый случай нужно разбирать отдельно, нельзя сказать, чтобы это делалось системно. В случае с “Наиритом” к нам пришли люди, которые были связаны c торговлей каучуком, и предложили им заняться. Были общие знакомые. Химия — это очень прибыльный бизнес, и мы думали заработать. На гостиничный бизнес мы вышли сами — это тоже неплохой объект для инвестиций.

— Вашим первым местом работы был “Волгабурмаш”?

— Да, 1 августа 1982 г. я устроился на завод наладчиком 4-го разряда, а через шесть лет меня пригласили главным металлургом на завод “Куйбышевнефтемаш” в Отрадном (город в Самарской области. — “Ведомости”). В начале 90-х на этом заводе мы организовали фирму по производству металлоконструкций, стали выпускать арочные здания на арендованных площадях. Начинали с одного здания в месяц, в лучшие годы делали по 25. Там же мы делали вот эти убогие контейнерные автозаправочные станции, которые сейчас стоят по всей стране.

Все время тянуло перебраться в Самару; для этого мы выкупили 40% завода минераловатных изделий (сегодня — “Термостепс-МТЛ”) и стали выпускать металлоконструкции уже на своих площадях. Тогда же появился и торговый бизнес — в обмен на металлоконструкции мы по бартеру получали из Китая пуховики, одеяла, тушенку. А с 1993 г. начался период торговли вазовскими машинами, но лет через пять мы из этого бизнеса вышли. Деньги оборачивались большие, а доходность снижалась — до 3-4%. Мы всегда умели вовремя отказываться от невыгодных проектов. Видимо, надо было пережить время, когда все занимались всем, лишь бы что-то заработать.

Задание президента по удвоению ВВП выполним

— Работа на “Куйбышевбурмаше” помогла вам при покупке завода?

— Да. Это было решающим моментом. Я хорошо трудился, висел на доске почета, был рационализатором. Я знал, что такое долото, разбирался в технологии. Знал людей, и они знали меня. Если бы я был чужим, меня бы сюда не пустили.

— Сколько вы потратили на покупку завода?

— Это вообще установить невозможно. Мы покупали акции на чековых аукционах, у работников завода — тогда были другие цены, другой курс доллара. Конечно, больших денег мы за него не заплатили. Но и платить-то было не за что. Завод был в очень плохом состоянии. Огромные долги в бюджет и по зарплате, разрушенные каналы сбыта, на рынке тогда уже работали американские компании. Я даже не ощутил, что кто-то еще им интересуется. Покупал акции только чековый инвестиционный фонд “Нефтел”, который выкупил 10%. Его акции были проданы Российскому банку развития регионов, а мы потом стали акционерами этого банка.

— А площади никому не были нужны?

— Тогда были более лакомые куски, а “Волгабурмаш” — сложный хайтековский машиностроительный бизнес. Им могли заинтересоваться только сами нефтяники или крупные американские производители долот. Первые были тогда не такие богатые, как сейчас. И не до этого им было — занимались собственным акционированием. А вторые не верили в демократическое будущее России и в бизнес не вкладывались. О чем сейчас очень сильно жалеют.

— Какую долю “Волгабурмаша” вы контролируете сегодня?

— Порядка 70%.

— Какую долю российского рынка долот вы сейчас занимаете?

— По количеству — около 94-95% российского рынка. По деньгам, конечно, поменьше — около 80-85%. Остальные 15-20% — наши конкуренты, пять американских компаний.

— Как вам удалось стать монополистом на российском рынке буровых долот?

— Это была длительная и кропотливая работа. У нас был опыт продаж арочных зданий, в том числе и нефтяникам, мы знали к ним подход. Уже в первый год работы мы стабилизировали завод, а через год-два цены на долота стали подниматься. И тут как раз у нефтяников начался подъем. Оказалось, что у них критически мало набурено. Мы освоили производство горнорудных долот, долот горизонтального и наклонного бурения. И все это вовремя. Сначала мы сами деньги зарабатывали, а потом появились нормальные кредитные ресурсы: ставки постепенно снизились с 200% до 20-25%. Всего мы тогда вложили в завод порядка $20-25 млн. Фактически построили его заново.

— Заводы буровых долот в Дорогобыче и Сарапуле, которыми вы интересовались в начале 2000-х, сейчас ваши?

— Мы контролируем заводы в Дорогобыче на Украине и в Сарапуле в Удмуртии. Дорогобыч выпускает те же долота, что и “Волгабурмаш”, а Сарапул сориентирован на выпуск долот большого диаметра.

— Вы пытались зайти на “Уралбурмаш”, но у вас это не получилось?

— Нельзя сказать, что пытались зайти — хотели совместно поработать. Но у этого завода очень узкий и бесперспективный рынок — современное долото там не сделаешь, вложения денег неэффективны.

— Сейчас завод с вами конкурирует?

— Нет, я бы не говорил о серьезной конкуренции: в горнорудном бурении он занимает около 30% рынка, а в нефтяном — десятые доли процентов.

— Отразился ли политический кризис на Украине на вашем бизнесе?

— Конечно, отразился — в первую очередь на настроении работников завода. Политический кризис вызвал банковский. Конечно, бизнес от этого пострадал. Но мы там от украинского рынка мало зависим — завод больше 80% долот экспортирует. Ситуация нас не очень пугает — современное градообразующее предприятие нужно всем, кто бы ни оказался у власти.

— Вы один из крупных игроков мирового рынка буровых долот. Куда идет экспорт?

— Мы экспортируем порядка 40% долот “Волгабурмаша”, из которых 20% — горнорудные и 20% — нефтяные. По количеству занимаем 14-15% мирового рынка, а по деньгам — около 2-3%. Наши рынки — Канада, США, Мексика, Центральная Америка, Южная Америка, Юго-Восточная Азия, Ближний Восток, Африка, Австралия. Везде, где есть бурение, мы обязательно представлены. И сейчас все наши перспективы связаны именно с международными рынками, поскольку на российском рынке мы стабильно держим свою долю.

— “Волгабурмаш” размещает сейчас облигации на $21 млн. На что пойдут средства?

— Средства пойдут, в частности, на закупку оборудования стоимостью около $10 млн для выпуска долот большого диаметра. Это позволит увеличить производственные мощности. Мы предполагали, что на 20%, но совсем недавно выиграли несколько крупных международных тендеров на поставку в страны Ближнего Востока. Эти поставки позволят нам в ближайшие два года удвоить обороты “Волгабурмаша” (в 2004 г. выручка компании составила 1,2 млрд руб. — “Ведомости”). И тем самым задание президента по удвоению ВВП выполнить!

— Вы владеете российским холдингом по производству минераловатного утеплителя “Термостепс”. Расскажите историю покупки этой компании.

— В 1993 г., когда мы занимались металлоконструкциями, купили небольшой пакет самарского Завода минераловатных изделий. Сначала взяли под контроль этот завод, который уже входил в холдинг “Термостепс”. А когда владельцы “большого” “Термостепса” стали продавать холдинг, мы уже были знакомы с производством, знали рынок и вызвались купить. Они согласились.

— Почему?

— Возможностей для развития было мало, они варились в собственном соку. Возникла необходимость в более мощной структуре, которая могла бы дать толчок производству. Мы предложили себя, и они согласились.

— А кто был владельцем холдинга?

— Акции были распылены среди менеджмента всех заводов.

— “Термостепс” занимает большую долю рынка?

— Не помню доли, но это крупнейший производитель утеплителя и панелей “сэндвич” в России.

“Роснефть” заменит “ЮКОС”

— Какую долю вашей продукции покупают компании, принадлежавшие “ЮКОСу”? Крах “ЮКОСа” на вашем бизнесе отразился?

— Конечно, отразился. “ЮКОС” стал снижать объемы бурения с начала 2004 г., а сейчас и вовсе свернул. Они покупали от 6% до 10% наших долот. Мы недополучаем деньги, ждем, копятся проблемы с бюджетом. Но в итоге эта доля восстановится за счет той же “Роснефти”.

— Вы хотели приобрести Самарскую табачную фабрику. Почему вы ею заинтересовались и почему отказались?

— Предложение помочь с покупкой фабрики поступило лично мне от одной серьезной компании. Она хотела выпускать в Самаре известный международный брэнд для продажи в России и стран СНГ. Мы хотели купить эту фабрику, перепродать ее и получить долю в бизнесе. Но столкнулись с беспредельными действиями владельцев — подделками документов, фальшивыми перепродажами. А силовые структуры почему-то их поддержали. Мы вовремя вышли — продали то, что успели продать. В итоге они и нас не пустили, и табачный бизнес в Самаре угробили. Компания эта построила фабрику в другом регионе, а мы потеряли рабочие места, налоги, акцизы и все остальное.

— Говорили, что у вас есть пивной бизнес. Это так?

— Это почти не шутка. В Самаре есть ресторанный холдинг “Рестория”, в котором я владею половиной доли. Но в “глобальном” пивном бизнесе я, конечно, не участвую.

— Вы строите 4-звездочную гостиницу Holiday Inn в Самаре. Почему именно “4 звезды” и именно этот оператор?

— У нас в Самаре есть только одна гостиница международного уровня [Renaissance]. В любом европейском городе с населением свыше 1 млн человек гостиниц десятки, поэтому еще одна вполне могла уместиться. Нам удалось договориться с группой Intercontinental Hotels. Мы прошли конкурс, на котором рассматривалось 10 или 12 заявок по странам бывшего СССР. Всем отказали, дали добро только нам. Они же определили и формат гостиницы: 180 номеров и именно “4 звезды” — не более.

— Сделка по покупке каучукового завода “Наирит” в Армении так и не завершена. Вы окончательно отказались от этой идеи?

— Наша компания еще до официальной заинтересованности некоторое время управляла заводом. И у нас это получалось. Но у завода плохая история. Было несколько непонятных компаний, которые управляли заводом, — сначала индийская, потом английская. Были подписаны серьезные документы с китайцами о том, что половина завода демонтируется и отправляется в Китай. На заводе висят большие долги. В такой неуправляемой обстановке работать было невозможно, поэтому мы решили закрыть проект.

“А так, чтобы ты стал членом Совета Федерации и деньги потекли рекой, — этого нет”

— Больше года назад вы стали членом Совета Федерации от Рязанской области. Почему именно от Рязанской?

— В Совет Федерации я попал исключительно из-за того, что губернатором Рязанской области стал Георгий Иванович Шпак, бывший начальник штаба Приволжского военного округа, который базировался в Самаре. Мы с ним, конечно же, пересекались, были хорошими знакомыми. Рязанская губернская дума утвердила меня единогласно — по принципиальному вопросу это был чуть ли не единственный случай.

— Почему?

— Не знаю. Мы несколько часов беседовали на президиуме Думы, они обо мне справки наводили.

— Недавно вас утвердили сенатором от Самарской области. Почему вы согласились и на каких условиях губернатор предложил вам эту должность?

— Я давно этого хотел, и никаких особых условий моего назначения на эту должность не было. Я буду лоббировать интересы Самарской области в Москве: работать с законодательными инициативами губернской Думы и областного правительства, помогать в финансировании крупных областных программ. Более конкретные поручения от [губернатора Самарской области Константина] Титова должны появиться немного позже.

— Как вы считаете, почему губернатор решил поменять представителя в Совете Федерации?

— Это нужно спросить у губернатора. По моему мнению, из-за не совсем корректного поведения [экс-президента ФК “Крылья Советов” Германа] Ткаченко в последние месяцы.

— Вы имеете в виду ситуацию с футбольным клубом “Крылья Советов”?

— Да, конечно. Это уже ни для кого не секрет.

— Статус члена Совета Федерации что-то дает для вашего бизнеса?

— Нет, ничего определенного не дает. Разве только в плане мировоззрения — ты прикасаешься к государственным бумагам, встречаешься с чиновниками любого уровня. А так, чтобы стал ты членом Совета Федерации и деньги потекли рекой, — этого нет.

— А возможность общаться с чиновниками любого уровня что-то дает?

— Вряд ли этим можно как-то пользоваться.

— Вашу группу компаний представляют три депутата в Самарской городской думе. Для чего?

— В Самаре расположены “Волгабурмаш”, “Термостепс-МТЛ”, резервуарный завод. Здесь работает больше 6000 человек. Плюс к этому у нас есть неудовлетворение работой городских властей.

— Когда вас назначили представителем Совета Федерации от Самарской области, вы пригласили сюда двоюродного брата президента Владимира Путина — Игоря Путина председателем совета директоров Самарского резервуарного завода. Для чего?

— Мы вместе работали в Рязанской области, подружились, он несколько раз сюда приезжал, большой любитель баскетбола. У нас новое производство, где нужны люди, умеющие и имеющие желание работать. Я сделал предложение, он согласился и работает здесь с удовольствием.

— Он еще и ваш помощник в Совете Федерации?

— Да. Он стал помощником, когда вопрос о моем назначении от Самарской области был решен.

— Политика занимает много времени?

— Совет Федерации — сейчас мое основное место работы. Каждую неделю заседания комитетов и комиссий, внеочередные заседания, работа внутри комитета. Все это отнимает очень много времени.

Спорт — это скорее нагрузка, но не бесполезная

— Когда губернатор предложил вас на пост представителя в Совете Федерации, пошли слухи, что вы купите треть клуба “Крылья Советов”…

— Нет, нет, даже разговоров таких не было. У нас есть спортивный проект — женский баскетбольный клуб “ВБМ-СГАУ”, есть обязательства перед федерацией баскетбола.

— Как бизнес футбол вас не интересует?

— Есть возможность делать бизнес на футболе, но это занятие для профессионалов, это должно быть главным делом жизни. А у меня есть государственная работа, мне этим заниматься некогда.

— Откуда же возникли эти слухи?

— Это связали с моим новым назначением. Будто бы “Крылья Советов” прилагаются в нагрузку к должности члена Совета Федерации от Самарской области.

— Ну а баскетбол — это бизнес? Что вам дает владение “ВБМ-СГАУ”?

— Это скорее нагрузка, но нагрузка не бесполезная. Сейчас “ВБМ-СГАУ” — лучшая команда в мире, а присутствие букв “ВБМ” в ее названии и сходство логотипов обеспечивают хороший имидж для всего холдинга. Любая крупная компания тратит деньги на рекламу в газетах, а спорт — это, по-моему, что-то более благородное. В Москве встречаюсь в “больших кругах”, даю визитку, на ней написано “Волгабурмаш”. Говорят: “Ну как же, знаем!” Я думаю: “Конечно, у нас же большой завод, крупный холдинг, мы лидеры!” А те продолжают: “Мы за вас болели, в записи игру четыре раза смотрели, вы такие молодцы!” Это и в международном масштабе делает компанию узнаваемой.

— Почему вы решили спонсировать именно женскую баскетбольную команду?

— Они обратились к нам за помощью, и мы помогли. Баскетбол — красивый игровой вид спорта, один из самых массовых в мире, а женский нам вполне по силам, в плане бюджета. Наши интересы совпали. Сначала мы вкладывали в команду 3-4 млн руб. в год, сейчас — в несколько раз больше. Но затраты на содержание команды снижаются за счет ее достижений.

— У вас крупный бизнес. Налоговые претензии вам еще не предъявляли?

— Предъявляют постоянно, с каждой налоговой проверкой — что-то оспаривается в судах, что-то ликвидируется. Но у налоговых органов такая работа. Если почитать дела того же “ЮКОСа”, я не думаю, что там имели место какие-то сверхсерьезные нарушения. А сейчас налоги снизились, сегодня можно нормально жить и развиваться.

— У вас есть новые бизнес-идеи или конкретные планы? Чем вам еще хотелось бы заняться?

— Планов у нас много, но о них говорить пока рано. Думаю, что очень скоро уже можно будет их обозначить.

Глеб Столяров

Для Ведомостей

28.07.2005, №137 (1418)

Ведомости