17 июля 1939 года Верховный Суд СССР объявил полпреда в Болгарии Федора Федоровича Раскольникова «врагом народа», официально поставив его «вне закона» и лишив советского гражданства.

13 июля 1793 года депутат Конвента Франции Жан Поль Марат погиб от удара кинжала, нанесенного Шарлоттой Корде.

18 июля 1933 года, на станции Зима, родился Евгений Александрович Евтушенко. >>>

   17 июля 1939 года Верховный Суд СССР объявил полпреда в Болгарии Федора Федоровича Раскольникова «врагом народа», официально поставив его «вне закона» и лишив советского гражданства.

   Раскольников предвидел такой поворот событий. Человеком он был весьма неглупым, и происходящее на родине не оставалось секретом, хотя он уже давно находился на дипломатической работе за границей. Собственно, само это назначение на дипломатическую работу в тогдашней знаковой системе означало почетную ссылку: Сталин предпочел до поры до времени убрать с глаз долой человека, который раздражал его слишком тесной дружбой с Троцким. Впрочем, от Троцкого Раскольников довольно своевременно отрекся, заверив вождя в своей полной лояльности, однако, чтобы вызвать неприязнь Сталина, достаточно было и менее существенных оплошностей.

   В основной части своей биографии Раскольников, разумеется, не являлся ни в малой мере оппозиционером по отношению к диктатору: он прекрасно знал правила игры и играл вполне добросовестно, так что делать вывод о том, что в нем зрел протест, вырвавшийся на свободу при удобном случае, нет достаточных оснований, кроме того сомнительного соображения, что чужая душа – потемки. Собственно, Раскольников принадлежал к «старой ленинской гвардии», связав свою судьбу с РСДРП еще в 1910 году. Тогда же началась его деятельность публициста – надо сказать, публициста довольно посредственного. Зато в событиях 1917 года, да и потом, он не ударил в грязь лицом: стал одним из самых активных участников захвата власти, да и в подавлении Кронштадского восстания сыграл не последнюю роль, так что руки его оказались в изрядной крови. Но это нисколько не отягощало его морально, поскольку напрямую вытекало из его убеждений. Очевидно, точно так же, согласно убеждениям, он, балуясь публицистикой и даже литературой и возглавив в 1928 году Главрепертком, хладнокровно травил Булгакова, полагая, по всей вероятности, что собственные драматические опыты имеют большую ценность, нежели булгаковские, в силу «идейной зрелости».

   Так или иначе, вполне вписывавшийся в структуру власти Раскольников неожиданно занервничал, когда почувствовал, что запахло жареным, и, в отличие от более доверчивых или менее проницательных Л. Карахана и В. Антонова-Овсеенко, сообразил, что вызов в Москву влечет за собой вовсе не «более ответственное назначение», как ему обещал Наркоминдел, а опалу и почти наверняка арест. Посему в Москву Раскольников не поехал, а направился во Францию, попытавшись, впрочем, навести мосты с Иосифом Виссарионовичем, прислав ему подобострастное письмо с заверениями в вечной преданности. Когда же оказалось, что Сталина на мякине не проведешь, и высший судебный орган СССР заочно расправился с «невозвращенцем», Раскольников написал вождю открытое письмо, где, в общем и целом, довольно адекватно отразил суть диктатуры, причем, как ни странно, сам текст оказался по уровню на несколько порядков выше, нежели все, что до сих пор выходило из-под пера автора. Нельзя не предположить, что причиной его внезапного прозрения оказался страх за собственную шкуру, что нисколько не снижает значения поступка. В некотором роде звездный час заурядного дотоле литератора – может быть, потому, что правду говорить легко и приятно. Приятного, впрочем, в той ситуации оказалось мало: неожиданную кончину Раскольникова после публикации гневной инвективы в адрес тирана очень трудно счесть несчастной случайностью – Сталин не имел обыкновения оставлять безнаказанными своих критиков.

   13 июля 1793 года депутат Конвента Франции Жан Поль Марат погиб от удара кинжала, нанесенного Шарлоттой Корде.

   Жизнь Марата и особенно его деятельность во время революции являют собой ярчайший и почти беспрецедентный пример того, как с помощью пера и идеи человек способен менять ход истории. Хотя последняя и не знает сослагательного наклонения, однако не представляет труда вычленить роль Марата в ходе революции и оценить ее масштаб, который был велик, на первый взгляд, даже непропорционально. Чем, в сущности, занимался Марат исходно с начала событий? Писал. Всего лишь писал. Другое дело, что делал он это в высшей степени профессионально и талантливо. Бывший врач и физик, человек нездоровый и физически слабый, он буквально обрел второе дыхание с первых же дней революции. Его кредо стала защита угнетенных и идея о том, что революция окружена врагами, кругом измена, предательство и засада, и единственный способ спасти завоевания народа – жесточайший террор.

   Непонятно, был ли Марат столь кровожаден от природы, или, как это часто бывает, его опьянил запах крови и дыма, который источает любой социальный переворот – таких опьяненных при каждом катаклизме насчитывается тысячи. Впрочем, Марат не стал одним из многих, мучимых невнятным смятением: он был в состоянии отрефлексировать свои ощущения и излить их на бумаге в таких пламенных словах, что вербовал сторонников среди колеблющихся и даже среди прямых противников своих идей. Его газета «Друг народа», издававшаяся с 12 сентября 1789 года, призывала к убийству врагов с такой яростью и темпераментом, что, казалось, им проще покончить самоубийством, чем дожидаться неминуемой гибели от руки революционного народа: «Отрубите пятьсот или шестьсот голов – и вы обеспечите себе спокойствие, свободу, счастье!» – взывал автор к соотечественникам. Найденная им формула счастья, столь востребованная впоследствии, оставалась неизменной, менялось только количество голов, подлежащих срубливанию: несколько сотен плавно обратились в тысячу, а затем и в десятки тысяч. К тому же Марат, выискивая повсюду измену, называл и конкретных людей, с кем надлежало расправиться для полного «спокойствия и счастья». Естественно, наэлектризованная толпа, жаждущая конкретных указаний не меньше, чем теоретического обоснования своих инстинктов, носила его на руках, засыпала цветами и вопила: «Веди нас! Ты наш вождь!» – словом, классическая схема прихода к власти на волне крови.

   Не следует удивляться тому, что Жан Поль Марат окончил свою жизнь в ванне, наполненной его собственной кровью – кинжал Шарлотты Корде, пытающейся остановить террор с помощью террора же, поставил всего лишь логическую точку в цепи убийств. Впрочем, революция продолжалась.

   18 июля 1933 года, на станции Зима, родился Евгений Александрович Евтушенко.

   На самом деле, что документально подтверждено, Евгений Александрович появился на свет в городе Нижнеудинске, на станцию же Зима действительно попал в младенчестве и рос именно там. Казалось бы, какая разница? Но ведь «Зима» звучит многозначно и романтично, а Нижнеудинск – ну что это такое? Поэтому Зима вошла не только в поэзию Евтушенко, но и в его официальную биографию – красивее так. Впрочем, такого рода мелкие и, казалось бы, совершенно невинные неточности вполне в духе Евтушенко, так что удивляться им не приходится.

   Евтушенко начал писать стихи еще в школе и, переехав в Москву, занимался в литературной студии Дворца пионеров, поражая наставников какой-то почти неправдоподобной работоспособностью и упорством – надо отдать ему должное: эти качества не покинули его с годами. Первая публикация, в газете «Советский спорт», случилась в 1949 году, а в 1952-м Евтушенко уже член Союза писателей – причем самый юный член.

   Тут как раз наступила кончина Сталина. Молодой поэт успел посвятить ему прочувствованные строки, за которые прилюдно каялся впоследствии. Упрекать его в этом нет никакого морального резона, поскольку ощутить на своей шкуре, что такое диктатура, Евтушенко просто не успел, и негоже вменять в вину совсем молодому человеку неумение осмыслить то, что зачастую не могли или не желали понять люди более зрелые. Тем более что возникновение просталинских стихов объяснялось довольно просто: все так писали – и он написал. Спустя некоторое время Евтушенко уже понял, что для того, чтобы стать значимой фигурой, не стоит писать «как все» – надо писать хоть немного, но «в сторону», причем четко понимая градус, на который допустимо отклониться от этих «всех».

   Вся дальнейшая карьера Евгения Евтушенко при советской власти была, собственно, виртуозным балансированием на этой грани: он довольно быстро завоевал себе звание молодого, бесстрашного, нонконформистского поэта, отважно пренебрегающего конъюнктурой, эдакого инакомыслящего в поэзии, фрондера и едва ли не диссидента, однако его фронда чрезвычайно точно вписывалась в сегмент дозволенного, и если выступала порой за незримо очерченные границы, то самым краешком и так, чтобы не повредить карьере в целом. Зато власть, сперва подтекающая оттепелью, а затем постепенно твердеющая, могла похвастаться наличием в стране «прогрессивной литературной молодежи» – некоторое алиби для Запада, своего рода дымовая завеса. В оправдание Евтушенко можно сказать, что вряд ли он так уж отчетливо осознавал свою неприглядную роль в этом качестве. Евгению Александровичу вообще мало присуща рефлексия и отстранение в чистом виде – он относится к своей персоне предельно серьезно и искренне полагает, что все эти годы был глашатаем свободы и голосом истины.

   Парадокс Евтушенко заключается в том, что вовсе уж отрицать его заслуги перед истиной тоже не получается. Некоторые из его стихов действительно прозвучали на тогдашнем фоне как откровение, не поэтическое, конечно, а политическое. «Бабий Яр», во всяком случае, стал настоящим событием для 60-х, когда само слово «еврей» звучало чем-то средним между опасной крамолой и площадной бранью. Основной же массив его поэзии представляет собой подробное житие святого Евгения, во всех деталях освещая биографические вехи самого Евтушенко: вот он побывал в тайге, а тут в Португалии, здесь он целовал на мосту девушку, а там задумался о вечном…

   Не считая некоторых, не слишком изобретательных опытов с рифмой и ритмом, тексты вполне традиционны, являя собой зарифмованную публицистику не слишком высокого пошиба, и, если вчитаться, мало чем отличаются от стихотворных опусов того же Асадова. Однако масштаб Евтушенко с асадовским, разумеется, совершенно несопоставим. Евтушенко ведь на самом деле собирал десятки тысяч слушателей на стадионах – и слушателей восторженных. Очевидно, этот феномен относится не к литературе, а к социологии, и объясняется довольно просто: существует категория людей, столь незыблемо уверенных в собственной глобальной значимости, что их уверенность распространяется на окружающих, заражая их ощущением величия объекта. Такую ауру, не ослабевающую с годами, распространяет вокруг себя Евгений Александрович – качество полезное и с познавательной точки зрения очень занимательное.

   Единственное, что подводит Евтушенко и препятствует ему окончательно сделаться классиком русской поэзии – это полное отсутствие чувства юмора: в бесчисленных интервью он выдает себя напыщенным самоцитированием и заявлениями типа: «Мои стихи стали частью истории». Такого рода заявления, в сочетании с бесчисленными глубокомысленностями, претендующими на афористичность, фатально превращают каждое интервью Евгения Александровича в пародию, чего герой интервью, очевидно, не замечает.

   Чего определенно нельзя отрицать, так это заслуг Евтушенко в пропаганде русской поэзии – он человек, бесспорно знающий и любящий ее, и его «Антология» безоговорочно важна и нужна. Быть может, именно благодаря ей, а вовсе не премиям, званиям и бесконечным переизданиям поэтических и прозаических текстов, его имя войдет в историю русской культуры.

   Нынешний Евтушенко, находясь почти в возрасте патриарха, сохраняет завидную энергию, по-прежнему радует публику экстравагантными нарядами, к чему питал слабость всю жизнь; живя в Америке, частенько наезжает в Москву потусоваться, что проделывает с искренним азартом и аппетитом. Человек он неоднозначный и, конечно же, незаурядный, и можно с чистой совестью пожелать ему здоровья и дальнейших успехов – поскольку от его успехов, по большому счету, вреда никому нет.

Ведущая рубрики

Влада ЛЯЛИНСКАЯ

    Еженедельная независимая газета РУССКАЯ ГЕРМАНИЯ

    В Берлине — РУССКИЙ БЕРЛИН

    В регионе Рур / Рейн — РЕЙНСКАЯ ГАЗЕТА

N- 28/2005 18.07 — 24.07

Русская Германия