В звучании его фамилии слышны шум моря и шорох осыпающейся прибрежной дюны — Ивара Калныньша в 80-е годы прошлого века называли секс-символом советского кино. Его портреты из журналов «Работница» и «Советское кино» экзальтированные барышни вырезали и вывешивали над кроватью в общежитии. Калныньш получал тонны писем…

Он и сейчас гроза женщин. В Москве популярный актер был проездом всего 2 дня — между съемками в Сочи, где снимается в сериале «Опера», и гастролями в Южно-Сахалинске, куда вечером того же дня должен был вылететь. У Ивара нашелся час для корреспондента «Трибуны».

— Ивар, понятно, что наша жизнь — игра. Но как вы стали актером?

— Так уж получилось. Я родился в Риге в 1948 году в простой рабочей семье. В детстве родители раз в неделю давали нам с братом по рублю на карманные расходы, но мы шли в кино. Это было наше любимое развлечение. Телевизоров тогда еще не было. Кино казалось мне чудом, актеры — волшебниками. А кто в детстве не мечтал стать волшебником! Потом началась проза жизни. Работать начал рано, с 14 лет. Доучивался в вечерней школе. Работал в вычислительном центре механиком вычислительных машин, где очень хорошо научился просчитывать всевозможные варианты, чтобы выбрать из них один-единственный — правильный. Вот так я просчитал все варианты своего будущего и выбрал профессию актера. Будущее показало, что выбор оказался безошибочным. В советское время в Риге существовала Студия молодого киноактера. Туда я и поступил. Там были только профессиональные дисциплины, то есть без математики и прочего. Уже на первом курсе начал сниматься в кино. Обычно такое не практикуется: первокурсникам сниматься не рекомендуется. Но там разрешали.

— Ваша первая роль — немецкий солдат в фильме «Илга-Иволга»?

— Это был не немецкий солдат, а латышский.

— Солдат латышского легиона, воевавшего на стороне Германии?

— Да. По окончании студии я поступил в Рижскую консерваторию на театральный факультет. Тогда специального театрального вуза в Риге не было. Это теперь консерватория разделилась на Академию музыки и Академию культуры.

— И после консерватории попали сразу же в Художественный театр имени Райниса?

— Когда я учился в Студии молодого киноактера, ею руководила Айна Матиса, жена Арнольда Линыня, незадолго до этого назначенного главным режиссером этого театра. Сам же Линынь оказался руководителем курса на театральном факультете. Когда он стал главным режиссером, перед ним была задача — обновить коллектив и в первую очередь омолодить. В труппе катастрофически не хватало молодых парней. И мы, студенты, уже с первого курса оказались во вспомогательном составе труппы. Я получал зарплату в театре — 65 рублей (это было вдвое больше стипендии). Играл эпизодические роли в таких спектаклях, как «Бранд» Ибсена, «Краткое наставление в любви» латышского классика Блауманиса. Потом ряд наших студенческих спектаклей, где я играл главные роли, включили в репертуар театра. Во время учебы в консерватории я переиграл множество ролей. Например, играл в «Дуэнье» Шеридана — это был зачет по западной классике. Опыт уже был. И когда после окончания консерватории меня включили в основной состав труппы, сразу же дали роль Треплева в чеховской «Чайке»…

— Где Вия Артмане играла Аркадину… Именно поэтому вас пригласили в качестве ее главного партнера по телефильму «Театр»?

— Наверное…

— Этот фильм стал для вас этапным?

— Думаю, да. Вот уже 30 лет картина держится на телеэкране… И я порой задумываюсь: в чем секрет этого долголетия?.. Ведь, по сути дела, это банальная любовная история, а подобные истории стареют очень быстро… Я имею в виду экранные воплощения. Французские фильмы 30-х годов прошлого века на эту тему, даже такой великий фильм, как «Набережная туманов» Марселя Карне, уже не смотрятся. Вот боевики — те не стареют: эстетика не изменилась в отличие от любовных историй. Но «Театр» оказался исключением. И причина, наверное, в том, что в нем нет излишней сентиментальности и прочих неизбежных издержек этого жанра. Режиссер Ян Стрейч попал в десятку. Тут и музыка Паулса, и состав актеров…

— После фильма «Театр» вас стали снимать в амплуа героя-любовника, и вы превратились в советский секс-символ того времени?

— Подобные ярлыки появились уже в 90-х. В советское время нас так не характеризовали, даже негласно. Это делает пресса. Но я в изданиях подобного рода никогда не выступал. Хотя считаю, что ничего страшного нет. И воспринимаю свой «символизм» как комплимент. Но, сказать по правде, не так много я снимался в этом амплуа. Ну, «Ранняя ржавчина»… Ну, Дон-Карлос в «Маленьких трагедиях» Швейцера.

— Ивар, как вы попали в этот фильм?

— Меня пригласил Швейцер и спросил, кого бы я хотел сыграть в «Маленьких трагедиях». Ответил: все хочу, все роли великолепны! Тогда уже Швейцер предложил мне роль Фауста и Дон Карлоса. В этом фильме я оказался в поистине звездном коллективе: Смоктуновский, Золотухин, Юрский, Тараторкин, Федосеева-Шукшина, Высоцкий…

— С Владимиром Высоцким тесно общались?

— Да. Познакомились мы в Баку, где снималась сцена Фауста с Мефистофелем. Владимир Семенович помимо Дон Гуана должен был играть еще и Мефистофеля, но так получилось (не будем вдаваться в причины), что в итоге эту роль сыграл Кочегаров. А сцены с Дон Гуаном снимались уже в Москве. Там мы сблизились, и я очень Володю зауважал. До этого видел Высоцкого в «Гамлете» на сцене Таганки и уже понимал, что он великий артист. Меня поразило отношение Высоцкого к коллегам. Никакого панибратства! Мы так и остались на «вы». И еще поразила его способность отливать в афоризмы каждую фразу — ничего в ней не было лишнего. Но, к сожалению, общались мы всего пару дней, пока снималась сцена с Дон Карлосом.

— Но первой вашей работой в российском кино был фильм Родиона Нахапетова «Не стреляйте в белых лебедей»…

— Это необычное кино, для меня во всяком случае. Нежная, трогательная история. Много любви и чистоты. Этим Нахапетов и силен. В советские времена я даже снимался еще в одном его фильме — «Идущий следом», где сыграл роль сельского учителя, который работает в детском доме. Дети, снимавшиеся в этом фильме, были настоящими детдомовцами. Перед съемками Нахапетов объявил: надо сбить твою журнальность. И мне перекрасили волосы: сначала с помощью перекиси сделали из меня блондина, затем перекрасили в пепельный цвет. А стрижка была под полубокс, и волосы снизу очень быстро отрастали. Так что докрашивали чуть ли не перед каждым съемочным днем…

— У вас есть какое-либо звание?

— Нет. заслуженного не получил. Наверное, потому, что комсомольцем не был. Кстати, пионером тоже.

— Неужели такое было возможно?

— В Латвии — да. Даже в те времена. В школе весь наш класс спросили: кто хочет быть пионером? Кто-то поднял руку, кто-то — нет. А что касается званий, то с 1991 года у нас их вообще отменили.

— А хобби у вас есть?

— Одно время увлекался шахматами. В 70-е годы в Театре имени Райниса ими увлекалась вся труппа… Уж мужская ее половина точно, за это ручаюсь. Обычно в театральных коллективах, особенно во время гастролей, играют в карты. А в нашем театре все «заболели» тогда шахматами. В каждой гримерной стояла шахматная доска. Играли все: Юрис Стренга, Валентин Скулме… Все мужчины. Играли даже во время спектаклей, и, случалось, заигравшись, опаздывали с выходом. В театре это самое страшное преступление — прозевать свой выход на сцену. Дошло до того, что наш главный режиссер обошел все гримерные, собрал все доски до одной и… Не знаю, что он с ними сделал, но шахмат после этого не стало.

— Ваша любимая роль?

— Наибольший успех я имел в «Зимней вишне». Сначала не понимал, почему, но затем поинтересовался статистикой и узнал, что в те годы почти половина женщин в СССР были одинокими, а четверть — матери-одиночки. И эти женщины, естественно, видели в главной героине самих себя. Я виделся им неким принцем (пусть и советским) из Женевы, то бишь сотрудником МИДа. На съемках этого фильма мы подружились с Виталием Соломиным, с которым потом вместе играли в антрепризе. Он поставил «Биографию» Макса Фриша. Мы возили спектакль по разным городам и имели невероятный успех, хотя пьеса по идее совсем не коммерческая. Это уже было, когда мы стали гражданами разных государств.

— Как сказался распад СССР на латышском кино?

— Как и на российском. Разруха. Не стало проката, то есть механизма возврата денег. Но как-то выжили. У вас это получилось лучше. На «Мосфильме» теперь столько киностудий! А на месте Рижской киностудии возникло акционерное общество. Но его услугами почти не пользуются, потому что государство почти не выделяет денег, делая исключения лишь для детского кино.

— В нашей прессе, особенно накануне 60-летия Победы, очень много писали о проблемах русскоязычного населения в Латвии…

— Это большей частью придуманная история. Все проблемы подобного рода начинаются тогда, когда верхи не могут договориться по поводу тех или иных транзитных услуг. Вот вам наглядный пример. Россия хотела купить порт в Вентспилсе, где заканчивается труба нефтепровода «Дружба». Наши продать отказались. Нефть к нам перестала течь. Не договорились. А когда верхи не могут договориться, начинаются все эти дурацкие политические игры.

— Почему вы ушли из театра?

— Я тогда снимался у Стрейча в «Жерновах судьбы». Попросил под это дело четыре месяца. Отпустили, но после этого в театре мне почти год ничего не давали играть. И я ушел. С тех пор играю в антрепризах. Одна из них — «Жизнь налаживается» Виктора Павлова в его же постановке (продюсерская группа «Аметист»), где я играю вместе с Евгенией Симоновой и Зоей Кайдановской. Ну а со спектаклями «Дракула» и «Мастер и Маргарита» («Независимый проект», Киев) мы объездили почти сто городов в разных странах. Антреприза — это ведь большой риск. Огромные расходы. Для того чтобы шел зритель, нужны узнаваемые лица. Но это дает возможность создать своего рода сборную актеров. В этих спектаклях участвуют и московские, и питерские артисты. В «Мастере и Маргарите» я играю несколько ролей, но не Воланда (эту роль принципиально не хочу играть) — там есть, кого играть и без него, Понтия Пилата, например. Мы подаем Булгакова, как говорится, в легкой форме — ознакомительной: сюжет и так далее. Но и этого достаточно. Наблюдая за публикой, я заметил, что чуть ли не половина не читала романа. Может быть, посмотрев спектакль, захотят прочесть?

— А в Риге вы востребованы?

— В Риге я участвую лишь в одном проекте, но не театральном, а концертном, где выступаю как певец. В свое время я имел счастье участвовать в разных мюзиклах: «Краткое наставление в любви», «Звуки музыки». Таким образом, накапливались какие-то мелодии, которые я фиксировал, — от Строка до Паулса. И тут к нам в театр пришел молодой композитор Артур Маскат, с которым мы очень быстро подружились. Возникла совместная идея. Мне давно уже хотелось провести такой опыт: встать у микрофона и одному управлять вниманием зрительного зала. Как Высоцкий. Мы взяли стихи латышского поэта Оскара Вацетиса и написали цикл песен. Помню первое выступление — автор за роялем, я перед микрофоном, как на экзамене. Вот и вся мизансцена. И этот экзамен я выдержал. После чего концертная деятельность стала неотъемлемой частью моей профессии.

— Мы постоянно видим вас на телеэкране, рекламирующим кофе «Гранд»… Что для вас реклама?

— Тоже часть моей профессии. Если продукт качественный, тем более если это местный производитель, то считаю, что его нужно поддерживать. Но, признаюсь, рекламировать прокладки, презервативы или сомнительные лекарства я бы ни за что не согласился.

— Вы снимались во многих российских сериалах… А в Латвии сериалы снимают?

— Немного. Два-три в год. У вас с этим гораздо лучше. Поэтому предложений поступает много. Не так давно снимался в сериале «Примадонна», где играл певца, звезду советской эстрады, этакого мэтра типа Иосифа Кобзона. А сейчас приехал со съемок очередных серий фильма «Опера. Хроники убойного отдела». Создатели этого сериала спохватились, что у Насти, единственной женщины из опергруппы, по сюжету нет никакой личной жизни… И вот у нее появился поклонник Митя Кондаков, играть которого пригласили меня.

— Таким образом, вы вновь оказались востребованным в амплуа героя-любовника?

— Как говорят в таких случаях — какие наши годы?! Тем более что мужчина я холостой.

«Трибуна» №112 (10018), 25.06.05