В Москве проходит 27-й Московский международный кинофестиваль, на котором среди прочих представлены первые два фильма из трилогии Питера Гринуэя «Чемоданы Тульса Люпера».

Для того, чтобы представить публике их российскую версию, известнейший британский кинорежиссер прилетел в Москву собственной персоной.

Он дал интервью Кириллу Сухоцкому для нашей программы «Утро на Би-би-си».

Би-би-си: Господин Гринуэй, российская версия чем-то отличается от оригинальной версии фильма?

Питер Гринуэй: Картинкой не отличаются никак, но российские продюсеры переделали звуковую дорожку, озвучив по-русски те многие-многие английские голоса, которые можно слышать в фильме.

Би-би-си:: Но диалоги и интонации остались теми же?

ПГ: Я не говорю по-русски, поэтому не могу дать вам точный ответ на этот вопрос. Но насколько я могу судить по тональности, по темпу, по эмоциональной окраске, была проделана очень хорошая работа. Правда, надо помнить, что любой перевод — это по своей сути предательство. Вообще, перевода как такового не существует — так что по большому счету, фильм был сделан заново.

Би-би-си:: Хорошо известно, что в съемках фильма принимали участие более 100 русских актеров, некоторые из них были даже непрофессиональными. Однако в самом фильме мы их не видели. Почему?

ПГ: Это трилогия, и вы пока видели только ее две первые части. Третья часть еще не закончена. Я надеюсь, что в третьей части вы увидите большинство тех русских лиц, которые принимали участие в съемках.

Би-би-си:: Но в этом проекте — трилогии «Чемоданы Тульса Люпера» — участвовали не только русские актеры, но и русские деньги. Откуда в вашем фильме вообще взялось это русское измерение?

ПГ: Мой фильм — вымышленная история последних 60 лет XX века. И в этой истории без русского компонента не обойтись. История XX века во многом ассоциируется с историей атомной бомбы. А атомная бомба — это в первую очередь химический элемент уран, имеющий номер 92 в таблице Менделеева.

Здесь я и начинаю символическую игру — весь мой фильм вертится вокруг числа «92». В фильме 92 актера, у Тульса Люпера 92 чемодана, а сюжет представляет собой цепочку из 92 событий.

И представить себе историю XX века без России невозможно. Если бы в производстве фильма не участвовал российский капитал, и даже если бы в фильме не снимались российские актеры, Россия все равно была бы в этой трилогии.

Би-би-си:: Ваш фильм заканчивается разрушением Берлинской стены. Это можно считать концом XX века и концом истории атомной бомбы?

ПГ: Временные границы столетий обычно не совпадают с реальностью. Мне кажется, XX век начался в 1918 году — это было началом новой эры. И закончилось это столетие не с ударом часов в полночь 1 января 2001 года а с ударом самолетов по башням-близнецам в Нью-Йорке.

Таким образом, эти искусственные численные рамки не совпадают с логикой истории. Но я концентрировался на том, что можно назвать только первой главой истории урана.

Конечно, действия президента Буша в Восточной Европе и на Ближнем Востоке продолжают такую историю, пусть и концентрируются в основном вокруг нефти. Но все равно эти действия олицетворяют силу и могущество Соединенных Штатов — и здесь главным средством устрашения по-прежнему является ядерное оружие.

Кроме того, Индия и Пакистан грозят друг другу ядерным кулаком. Так что история урана продолжается, а я рассказываю только о ее первой главе.

Би-би-си:: Но во второй главе этой истории, если вы соберетесь ее снять, уран по-прежнему будет главенствовать — или ему на смену придет другой элемент?

ПГ: Вплоть до 1945 года тот, у кого в руках было золото, обладал неизмеримой властью. Замена элемента золото элементом уран — а воплощением такой замены стала Хиросима — полностью поменяла соотношение сил. Но как вы знаете, кинематографу никогда не удавались пророчества — поэтому я не взялся бы предсказывать, что придет на смену урану.

Би-би-си:: Ваши фильмы стали культом среди представителей русской интеллектуальной элиты. А насколько Вы сами были подвержены влиянию русской культуры?

ПГ: В целом, весь фильм — это моя реакция на мой автобиографический опыт. Я родился в 1942 году. Когда мне было три года, на Хиросиму была сброшена бомба, и вскоре началась холодная война. В 1963 году мне был 21 год — так что все мои политические убеждения были сформированы синдромом Кеннеди.

Теперь я уже не так активно интересуюсь политикой, как раньше. Когда ты молод, тебе хочется изменить мир. Потом, когда ты становишься старше и мудрее, то понимаешь, что в этом мире есть о чем еще подумать. Так что я сейчас больше интересуюсь этикой, нежели политикой.

Это приблизительно так же, как писались исторические романы — например, «Война и мир» Льва Толстого. Да, там есть противостояние Наполеона и Александра как исторический фон — но герои романа больше интересуются не этим, а тем, кто спит с их женами и как заплатить за счет в бакалейной лавке.

И это всегда — подчеркну, всегда — и есть статус-кво существования человечества. И как раз об этом я рассказываю в «Чемоданах Тульса Люпера».

Би-би-си:: Здесь, на Московском кинофестивале, как и на любом другом, мы пытаемся уловить тенденции развития современного кинематографа. Что из нового кино нравится вам?

ПГ: Мне сложно ответить на этот вопрос, потому что я нахожу кино невыносимо скучным. Я никогда не хожу в кино. Я считаю, что мое развитие намного больше стимулируют литература, живопись и фотография.

А в аудиовизуальном мире мне намного более интересно то, что делают веб-мастера и художники видеоарта. Я думаю, что в кино больше не осталось талантливых людей — они все ушли из кино заниматься чем-то другим.

Би-би-си:: Но почему вам интереснее видеоарт, нежели традиционный кинематограф?

ПГ: Говоря о традиционном кинематографе — я считаю, что настоящего фильма вы никогда и не видели. Все, что вы видели, это 110-летняя история иллюстрированного литературного текста.

Большинство фильмов задуманы не как визуальный образ, а как текст. Так что это иллюстрированная литература. И мне всегда казалось, что кино не должно быть дополнением к книжному магазину.

Но это неудивительно — из-за особенностей нашей образовательной системы, большинство людей визуально неграмотны. Ведь то, что у вас есть глаза, еще не значит, что вы можете видеть. Многих из тех, кто работает в кино, никогда не учили быть визуалистами.

Конечно, есть исключения — время от времени появляются один-два фильма, и ты понимаешь, что тот, кто снял это, по крайней мере заинтересованно рассматривал Рембрандта и постиг этот континуум визуальной истории. Но это редкость.

Кино лишено своей индивидуальности и автономии. В 1910-е годы кино появилось из литературы, театра и живописи. Но возможностей для синтеза по-прежнему очень мало. Кино остается в высшей степени искусством-полукровкой, искусством-дворняжкой.

Я могу привести грубый эволюционный пример. Зебры, занимаясь сексом с лошадьми, не произведут на свет новый вид животных. Кино может заниматься сексом с чем угодно — и это не несет угрозы для его индивидуальности, потому что ее просто нет.

Кино по сути уже мертво. И нам надо найти новую форму удовлетворения своей аудиовизуальной потребности — а как я глубоко уверен, такая потребность у человечества была с момента зарождения разумной жизни.

Би-би-си