(Новая газета). Двенадцать версий катастрофы детально разобраны. Только на проверку основной, криминальной, денег так и не дали.

В комнате, где мы сейчас находимся, Ирэн Федорова сидит лицом к портрету мужа. Портрет — во всю стену.

       — Так и сидите? — как-то глуповато уточняю я.

       — Так и сижу, — подхватывает она, — и дома так же, все стены — в его портретах.

       Мы в офисе фонда имени Святослава Федорова. Фондом руководит Ирэн Ефимовна. Она говорит:

       — Я всегда везде с ним моталась, по всем командировкам. Это был всего один-единственный раз, когда он улетел один — в Тамбов, на десятилетие нашего филиала. Он убедил меня: «Лечу всего на один день, сегодня улетаю, а завтра, в семь тридцать, ты меня жди около конюшни, на нашем месте…».

       «…Ведущий новостей пулеметом выговаривает слова, на которые мы медленно начинаем напрягаться: «авария… недалеко от Кольцевой дороги»… «предположительно вертолет Федорова… предположительно есть жертвы». Пошли звонки. Ирэн: «…Это какая-то ошибка, он мне обещал, что скоро будет здесь, он обещал. Обещал, значит, он сейчас будет здесь, что за … говорят по новостям. Узнавай немедленно, я жду Славу на вертолетной площадке, он сейчас будет здесь! Он же обещал!!!» (Из воспоминаний Эдуарда Сагалаева в книге «600 тысяч часов полета».)

       В 2002 году была издана книга памяти Святослава Федорова. Александр Солженицын, Фазиль Искандер, Чингиз Айтматов, Константин Ваншенкин, Эдуард Сагалаев, Кира Прошутинская, Михаил Жванецкий, Алла Пугачева и многие другие рассказали в этом сборнике о своих встречах и дружбе со Святославом Николаевичем. Если вы эту книгу читали, значит, тоже уже знаете, что «Федоров» — не имя, а пароль…». Если вы «свои», значит, сейчас уже улыбаетесь: все стремительные глаголы — «мчится, скачет, летит, плывет» — вам понятны.

       Мотоциклы, машины на немыслимой скорости, золотистый конь, вертолет, реки, пройденные вдоль и поперек… И Славино-Протасово — ясноглазая, волшебная эта страна — легко вам представляется. Там прямые вопросы не кажутся риторическими, власть не строит ни параллелей, ни вертикалей. Там, в мире равных, живут люди, из которых не по чеховской капле, а по федоровским «ведрам» выдавлены напрочь рабы. Там достоинство, свобода, труд — «белые лебеди», которые так уже высоко поднялись в небо, что их теперь не догнать, им нельзя помешать в служении делу.

       Так думал Федоров.

       Так оно и было внешне, пока он был «на коне».

       — Меня они называли мамой. Просили похлопотать: кому этаж поменять, кому с ребенком помочь, кому еще что-то. Чуть ли не ковровые дорожки стелили, — вспоминает Ирэн Ефимовна. — Вот вчера они были такими и враз поменялись. Наталья Солженицына, мы с ней очень дружим, объяснила мне это очень метко: «Они не могут простить своего добровольного унижения».

       Поначалу, после того страшного дня, я верила в то, что вертолет разбился из-за технической неполадки. Потом-то поняла, что это было убийство, там же была пластиковая бомба, это не доказано, потому что никто официально не хочет этим заниматься. Есть люди, которые помнят фразу Славы в последние дни его жизни: «Кажется, меня заказали…». Мне-то он этого не говорил, берег. И все, кто был на летной площадке в Тамбове, откуда он улетал, помнят, что подошла женщина, которую никто и никогда прежде не видел. Этот момент даже есть на кассете, это кто-то снимал. Она с тортом: «Святослав Николаевич! Возьмите, пожалуйста, это вам…». Он отказывался — вертолет переполнен медицинской аппаратурой, некуда! Она: «Возьмите, ведь у вашей жены завтра день рождения!».

       Слава же был всегда очень открыт, он сказал своему помощнику, что неловко отказываться, возьми, поставь себе на колени… От помощника осталась одна нога, как это может быть? Он сидел позади Славы… У Славы почти не было головы… Представьте — 300 метров высоты. Да, они летели вниз, но ведь пожара никакого не было, и если не было взрыва, то как это может быть, чтобы людей вот так разнесло? Было тринадцать версий случившегося, 12 разобраны детально, тринадцатая, криминальная, требовала денег. И институт, который создал Слава, отказался эти деньги заплатить… Там же были жуткие дела, в этом институте, мы три месяца жили в атмосфере активнейшего наката. Он шел и изнутри, и из Министерства здравоохранения. А Слава, такой прозорливый в науке, в организации, здесь, вот в этой низости, кознях, безобразии, ничего не мог понять. Не знал, откуда ветер дует…

       Он же никогда ничего не приватизировал, никогда не хапал себе денег — все шло людям. Ему говорили: «Ты столько сделал в Протасове для своих сотрудников — дачные коттеджи, отремонтированные дороги, телефонные линии. Кони, коровы, шампиньоны, картофельные поля, молокозавод! Ну ты хоть что-нибудь себе приватизируй!». Он этого не делал. На полях там теперь только трава, завод закрыт, коров под нож пустили. А мне новый директор отключил телефон.

       — Зачем?

       — А чтоб не было… Вот в доме, где мы всю жизнь прожили со Славой, у меня теперь нет телефона…

       Представьте себе ребенка восьми-девяти лет, от которого отвернулись сразу все друзья-приятели. Так было в 1938 году, когда в Новочеркасске арестовали отца Святослава Федорова, красного комдива. Сыну врага народа не улыбались при встрече…

       Тогда он ушел в книги, он был записан в трех библиотеках города, все время читал, он бы вылечил любимого героя, Павку Корчагина, от слепоты. Он так, может быть, никогда и не думал, но говорил в своих интервью о том, что этот герой был для него примером.

       Представьте себе 17-летнего курсанта летного училища, который лихо прицепился на ходу к вагону трамвая, не удержался, лишился ноги. Лишился в ту же минуту и мечты о небе, потому что из летного училища его, конечно, сразу исключили.

       Еще представьте молодого заведующего глазным отделением провинциальной больницы, который вполне серьезно уверяет руководство в том, что если в Англии и Голландии имплантируют хрусталики, значит, это нужно попробовать сделать и здесь. Конец 50-х, Чебоксары! Слушают как инопланетянина. Тогда он ищет помощников на заводах, находит мастеров, которые по его чертежам изготавливают искусственные хрусталики из шарикоподшипника! Вживляет их в глаза кроликов, сам изготавливает иголочки из игл для операций на желудке — обрезает, подтачивает. А нитки берет из капроновых женских чулок!

       В сентябре 1960 года Святослав Федоров делает первую в стране операцию по имплантации хрусталика человеку. Пациентке 12 лет, это Лена Петрова, к ней возвращается зрение. Ей сегодня уже за пятьдесят, ее сына зовут Святослав — так же, как доктора, изменившего ее судьбу.

       А Святославу Николаевичу исполнилось 72 года, когда он получил права на управление вертолетом! Конечно, получал эти права уже всемирно известный офтальмолог, не менее известный политик, организатор уникальнейшего медицинского учреждения МНТК «Микрохирургия глаза». Конечно, внешне это было именно так, но эти права, скорее всего, «требовал» у почтенного профессора мальчишка-первокурсник, курсант летного… А травлю, предательство коллег пытался и снова не мог пережить восьмилетний ребенок. Что там год тридцать восьмой, что двухтысячный — люди, по Достоевскому, «везде только и делают, что друг у друга что-нибудь отбивают и выигрывают…».

       Он отказывался это понимать.

       …Все у нас расписано — мы конечно же отметим день рождения и дату смерти помянем. И я сейчас именно так и поступаю: сегодня, 2 июня, исполняется ровно пять лет со дня трагической гибели Святослава Федорова. Верите? Я — нет, потому что если проходит пять лет со дня чьей-то смерти, то острота восприятия имени как-то притупляется. Спадает воспаление ненависти недругов — «неотвратимое случилось…». Не так резка уже боль утраты любящих.

       Здесь — все не так. Еще свирепее враги, и все острее боль друзей. Будто только что разбился этот синий вертолет с красным крестом на боку. Будто все еще неясно: был ли на борту Федоров, а если был, то жив он или мертв? Не проходят эти пять лет без него, и через год мы с вами обнаружим, что и шесть лет не прошли. Через десять — десять. Через сто все его недруги умрут!

       А друзья останутся, потому что чей-то правнук вполне реально будет знать и помнить семейное предание. Ему расскажут о слепом предке, которого Святослав Федоров превратил в зрячего.

       Совсем другая история — правнук недругов.

       Вообще не история.

       На земле проживают три миллиона прооперированных Святославом Федоровым людей. Фонд его имени уже начал строительство клиники для слабовидящих детей. Клиника разместится на улице Садовая-Самотечная, и там же, в самом начале Цветного бульвара, будет открыт памятник человеку, бросившему вызов всем очкам на свете…

       Галина МУРСАЛИЕВА, обозреватель «Новой»

       02.06.2005

"Новая газета"