Июнь. Пройдет еще неделя-другая, и хотя этого не очень и замечаешь, но подспудно приходит в подсознание мысль, что день пошел на убыль. И хотя впереди еще два прекрасных летних месяца и, может быть, не менее прекрасный сентябрь, и немало удивительных, неповторимых дней, все же, нет-нет, и сожмется на мгновение сердце грустью — весна с ее песнями и яркими красками позади, созрело лето.

В душном воздухе молчанье.

Звонче голос стрекозы.

Ф. Тютчев.

Лето пришло… Стоят травы — густые, высокие, под тугим ветром чуть слышно шелестят; будто морские волны, изумрудом отсвечивая, мягко переливаются. Солнце — в зените, звенит, напоенный всеми ароматами праздничной земли, чистый, прозрачный воздух.

… Иду росным утренним лугом. Где-то неподалеку, в березовой белоствольной роще, звонко, размеренно отсчитывает оставшиеся мне годы кукушка. Волнующе пахнет белая кашка, вспыхивают в траве яркими малиновыми звездочками полевые гвоздички.

Июнь — румянец месяца. Каких только цветов не встретишь на пути к ближайшему лесу! Ромашки-нивяники, фиалки, мышиный горошек, луговая герань, васильки, иван-чай, донник, первые колокольчики… Красные, белые, желтые, малиновые, васильковые тона и оттенки. И все же красного цвета с каждым днем в лугах и перелесках становится все больше: на смену синим и желтым тонам подснежников приходят червонные краски лета. Аромат густой и дразнящий стоит над цветущей землей: вдыхаешь и опасаешься — не захлебнуться бы…

Поистине, земля в июне напоминает огромный парфюмерный цех. Источая нежные ароматы спелости, медвяно пахнут на лугу первые, только что скошенные травы. Из перелесков порою еще доносится пряный запах уже отцветающих ландышей. А по вечерам благоухает белая любка — ночная фиалка, чей удел стыдливо прятаться от солнечных лучей в дневные часы, зато в сумерках очаровывать нас своеобразным, полным непередаваемой прелести ароматом.

Ночи в июне становятся совсем короткими — короче воробьиного носа. В народе говорят: «Заря заре руку подает». Только, кажется, закатится на западе малиновое, неправдоподобно огромное солнце, а на востоке уже тонко алеет самый краешек неба — встает утренняя заря. Потому-то, наверное, и звучат так широко и разноголосо вечерние и утренние птичьи хоры — хочется напеться всласть за короткое время отдыха — днем не до этого. Ведь и в поле, и в лесу, и в зарослях любого кустарника, куда ни посмотришь, везде детский сад — подрастают птенцы, требуют родительского внимания и заботы. Вот и хлопочут те с утра и до вечера, добывая птенцам жучков и гусениц, помогая тем самым человеку оберегать сады и поля, — а по вечерам, на досуге, устраивают между собой спевки и переклички.

В начале июня концерт пернатых обитателей поволжских лесов и лугов можно услышать в полном составе исполнителей. Наконец-то все летние птицы в сборе. Последней прибыла из далекой Индии, из-за Гиндукуша, красногрудая чечевица. И хотя коротка и незамысловата ее песенка, а удивить, кого хочешь, может. С высоких деревьев как будто кто-то немного насмешливо окликает тебя: «Ты Витю видел»? Невольно оглянешься — и кто это ведет с тобой разговор?

Но так бывает только в начале июня. Постепенно птичьи хоры начинают стихать, и к концу месяца многих птиц уже не услышишь. Только соловей и бездомная кукушка продолжают подавать свой голос, да и последняя вскоре замолкнет — «подавится колосом».

Обычно к этому времени, иногда чуть позже, как, скажем, в нынешнем году, в Древней Руси отмечали один из самых радостных летне-весенних праздников — Семик, приходящийся на седьмой четверг после Пасхи. И вся седьмая неделя после Пасхи считалась праздничной — ее называли «семиковой», «руласочной», «гряной», «зелеными святками». При этом особо отмечались три ее дня: Семик, родительская суббота и Троица — воскресенье, 50-ый день после главной Пасхи.

В земледельческой Руси Семик знаменовал собой прощание с весной и встречу лета, прославлял зеленеющую землю с Центральным ее персонажем — молоденькой кудрявой березкой.

Еще до принятия на Руси христианства эти древние весенне-летние празднества (видимо, все же под другими названиями) посвящались Перуну — самому грозному языческому богу. Перун считался не только держателем гроз и молний, но и обладателем животворных сил -одевал леса листвою, а луга — травою-муравою. Именно поэтому-то и отдавалась березке в этот день такая честь. Ведь у древних славян она считалась священным деревом, олицетворяющим богиню Ладу.

Деревни и села с Семика до Троицы буквально преображались, хорошея на глазах: дома и улицы украшались срезанными ветками березы, цветами. Те, кто придерживался старинных обычаев, с утра ходили на кладбища, на родительские могилы, где и встречали как Семик, так и родительскую субботу. Веселье начиналось после обеда в Семик. Молодежные гулянья, игры, хороводы проходили или в лесу, вокруг березки, или в деревне, куда с песнями вносили срубленное и украшенное деревце.

На следующий за Троицей понедельник приходится Духов день. «С Духова дня не с одного неба — из-под земли тепло идет», «Придет Свят Дух, будет на дворе — как на печке». Духова дня, по старым поверьям, страшится всякая нечисть. Перед солнечным восходом на Духов день «мать сыра-земля открывает свои тайны». Вот почему в этот день, помолясь Святому Духу, многие ходили «наслушивать клады» — кто знает, может быть, кто-нибудь и добивался успеха-удачи…

Вот-вот солнце достигнет своей вершины на небосводе, замедлит на короткое время свое движение — время повернется к зиме. Только кто поверит тому, если на улицах плавится от жары асфальт?! Ни тучки, ни долгожданного дождичка. Солнце встает в самый зенит — жаркое, щедрое. Лесные и луговые травы вымахали в пояс, просятся под косу. Над оплывающим горизонтом беззвучно колышется тяжелое марево. Кажется, воздух насквозь прокалило беспощадное июньское солнце. Не спасает даже майка-продувай-ка, не спасают и тихие плесы на неторопливых степных речушках — вода сейчас в них словно парное молоко.

Ух, жарко! Сидеть бы сейчас где-нибудь в прохладе — вон хотя бы под той пушистой ветлой на берегу встретившейся светлой речушки с песчаными берегами и слушать, как таинственно и напевно журчат ее ласковые воды. Но манит в даль, торопит в лесной задумчивый полусумрак чуть приметная в густом разнотравье тропинка. Ну-ка, еще один глоток ключевой водицы — и словно живой воды испил, и сил прибавилось, и усталости как ни бывало!

Июнь — месяц нетерпеливых ожиданий завзятых грибников-«охотников». Тот, кто не сумел выбраться в апреле или мае за сморчками, собирает корзинку в лес, как на первое свидание. Как только заколосится рожь, в светлых березовых рощах объявятся первые подберезовики. Почти одновременно с ними, но уже в молоденьких сосновых посадках, появляются юркие маслята. Но это, конечно, при одном условии: если пройдут пусть и недолгие, но обязательно обмочливые дождики. А там, глядишь, и второй грибной слой незаметно подступит: в сыроватых осинниках покажутся из земли красно-оранжевые беретики гвардейцев-подосиновиков.

Но вот проходит еще неделя-другая, и хотя этого не очень и замечаешь, но подспудно приходит в подсознание мысль, что день пошел на убыль. И хотя впереди еще два прекрасных летних месяца и, может быть, не менее прекрасный сентябрь, и немало удивительных, неповторимых дней, все же, нет-нет, и сожмется на мгновение сердце грустью — весна с ее песнями и яркими красками позади, созрело лето.

Леонид ЧИРКОВ.

«Живая вода», июнь, 2005 г.