Возрастание роли ислама во всем мире сопровождается не менее стремительной эскалацией исламофобии на Западе. При этом весьма влиятельные слои российского политического класса начали подражать западной исламобоязни. За прошедшие годы мы привыкли к противопоставлению «демократической» столицы и «консервативной» провинции. Теперь в рамках антиисламского синдрома появилась новая мода – изображать регионы как источник ваххабитской угрозы «демократической столице». Московские газеты пестрят публикациями, в которых, например, Астрахань (иногда вместе с Волгоградом) объявлялась столицей российского ваххабизма. Вслед на этими городами пришла очередь Ульяновска как одного из городов, куда проникли идеи ваххабизма.

Прокуратура Ульяновской области завершила расследование по делу ваххабитской организации «Джамаат». Организацию основал человек, причастный к взрыву дома в Каспийске и скрывающийся от правосудия. Столичные СМИ писали о том, что «поволжский штаб «Джамаата», расположенный в Астрахани, направил этого представителя в Ульяновск в 2002 году. Он сумел за год создать общину сторонников радикального ислама количеством более 80 человек. В одной из ульяновских квартир членами группы был устроен молельный дом. В нем они совершали религиозные обряды, проповедовали радикальный ислам, распространяли мусульманскую литературу и идеи. Большинство членов «Джамаата» – принявшие ислам бывшие православные из числа русских, чувашей и мордвы.

Дальнейшая эволюция общины происходила в направлении банального криминального перерождения. Главным занятием ее членов стали грабежи, похищения людей, заказные убийства, которые превратились в главную статью доходов организации. Как и следовало ожидать, жажда наживы и уголовные инстинкты ее представителей столкнули общину с другими преступными группировками и втянули ее в криминальную войну на местном уровне. Дело закончилось арестом наиболее активных участников группы и ликвидацией общины новоявленных «исламистов».

При этом в ряде СМИ было объявлено, что «истинной целью «Джамаата» были организация террористических актов в России, разжигание межнациональной розни и дестабилизация обстановки в стране». Возможно, описанный эпизод и не заслуживал бы такого внимания, если бы не скрывал за собой несколько тревожных тенденций.

Первая. Это событие свидетельствует о том, что обычные уголовники начали прикрываться религиозными одеждами. Грань между преступным сообществом и салафитской общиной (нейтральный термин, описывающий радикальный ислам) становится трудноуловимой и власти зачастую перестают их различать.

Вторая. Официальные исламские структуры не желают вести диалог со своими оппонентами – хорошо подготовленными богословскими лидерами салафитских общин. А последние критикуют «мулл-аппаратчиков», которые вместо того, чтобы заниматься религиозным просвещением, поглощены борьбой за мечети, деньги и власть. Дистанцируясь от верующих масс и теряя у них авторитет, официальное духовенство предпочитает опору на государство. Руководители официальных исламских структур всячески подчеркивают свою лояльность существующему политическому режиму, объявляя себя то носителями «российского мусульманского патриотизма», то сторонниками «традиционного евразийского ислама». Политический сервилизм официального исламского духовенства вылился в предложения создать «вертикаль мусульманского устройства» и еще теснее сплотиться с политическим режимом. Между тем рядовые мусульмане Северного Кавказа, выталкиваемые на обочину современного политического, информационного и образовательного пространства, легко усваивают радикальные интерпретации ислама.

Федеральная власть, вместо того чтобы создавать политическую систему, которая бы обеспечивала национальные и религиозные меньшинства справедливым представительством в органах власти, занимается возведением властной пирамиды, в которой исламский элемент представлен опереточными «партиями истинных патриотов России».

Третья. Некоторых российских ученых мало заботят интеллектуальные мотивы в изучении исламской проблемы. Они относятся к мусульманству так, будто занимаются изучением противника.

Основной тезис сводится к «прямой линии», якобы соединяющей Коран и Сунну с терроризмом, как об этом предельно откровенно заявил после бесланской трагедии диакон Андрей Кураев. Согласно данному толкованию, зло было заложено в самом акте исламского творения. Тем самым выдвигается автоматическая связь между Кораном и самопроизвольной радикализацией исламского мира. В итоге добросовестное изучение подменяется заданностью и приклеиванием ярлыков. Так формируется тезис о мусульманском духе, навязывающем свою террористическую и тираническую логику «беззащитной демократии» и демократическому Западу.

Ваххабитские страшилки нужны для того, чтобы на исламистов свалить любые возможные акции социального протеста на юге России. Ведь события Бишкека и Андижана тоже пытались списать на происки исламистов, хотя их истинная причина – бедность и отсутствие надежды.

Арбахан Магомедов

Об авторе: Арбахан Курбанович Магомедов — заведующий кафедрой истории Ульяновского государственного технического университета, доктор политических наук, профессор.

# 104 (3500) 27 мая 2005 г.

Независимая Газета