Сегодня исполняется 100 лет со дня рождения великого писателя XX века Михаила Шолохова. ЮНЕСКО объявило 2005 год годом Шолохова.

В Вешенской, где жил писатель, в эти дни проходит традиционная «Шолоховская весна», праздничный фестиваль фольклорных коллективов и заезжих литературных и эстрадных звезд. О празднике, об истинности шолоховской биографии и книг, о том, какой он был человек, наш разговор со старшей дочерью писателя, научным сотрудником музея Светланой Шолоховой.

Перед праздником

Российская газета: Светлана Михайловна, какие у вас чувства накануне праздника?

Светлана Шолохова: Мне бы на какой-нибудь необитаемый остров уехать, и весь этот сабантуй там переждать. Брат Миша говорит: в нору бы спрятаться. А дед тут у нас один повторяет: Михаил Александрович бы за это голову оторвал. Отец не выносил торжественные юбилеи. Хотя его 50-, 60- и 70-летие отмечались пышно и ему волей-неволей приходилось в этом участвовать, но он не любил суеты, всего неестественного.

РГ: Но отмечать столетие нужно.

Шолохова: Конечно!

РГ: В Вешках, как само собой разумеющееся, ждут президента. Называют верные приметы: аэропорт отремонтировали, фонари новые поставили. Нам, впрочем, это привычно, Сталин с Шолоховым переписывался, Хрущев в гости приезжал.

Шолохова: Хрущев сам напросился к нам в гости. Это был какой-то кошмар. За неделю до него приехала специальная команда, тут же у нас шли бои, могли быть неразорвавшиеся снаряды. В наш дом попадала бомба, и она то ли разорвалась, то ли нет. Искали эту бомбу, тарарам устроили. Разбили палатку с правительственной связью у нас во дворе. Повара привезли, продукты опечатанные. Но когда поймали стерлядь, отец сказал: «Варить стерлядь будет тот, кто умеет ее варить — Анна Антоновна (она у нас жила, как член семьи, на охоту с отцом в Казахстан ездила). Ваш повар живую стерлядь и не видел никогда, только мороженую».

РГ: Хрущев жил у вас в доме?

Шолохова: Да, тогда не было ни гостиницы, ни санатория, его негде было поселить. Нас всех по этому случаю из своих комнат выселили.

РГ: Почему Хрущев приезжал к Шолохову?

Шолохова: Бог их знает, начальников, что ими движет. Отец к нему в гости не набивался. Хотя Хрущев приглашал отца на охоту, и он ездил. Только охотиться не стал. Потому что настоящий охотник не выстрелит в оленя, которого на тебя нагоняют. От отца всем им чего-то нужно было. Может, хотели показать, что у них дружба с писателем. Или надеялись, что он в книгах своих их увековечит. Так ведь и так славы у них достаточно. Все говорили, что Сталин хотел, чтобы отец показал его в своем романе. А отец не показал. Ни в «Тихом Доне», нигде. Он не искал дружбы великих. Все говорят, что отец был любимцем Сталина. А я помню, что он сказал как-то, что у Сталина — глаза тигра. Прирученного тигра можно погладить, он будет мурлыкать, как большая кошка, но всегда может убить одним движением лапы.

РГ: Когда Шолохов ездил в Москву к Сталину заступаться за себя, приговоренного в Ростове к аресту и расстрелу, и уже арестованных друзей, это был огромный жизненный риск?

Шолохова: Да. И Сталин его спас. Не разрешил посадить, расстрелять. Многих выпустили из тюрем в Вешенском районе после заступничества отца. Но когда в 1949 году был опубликован 12-й том работ Сталина с письмом в ООН, где он написал, что Шолохов в «Тихом Доне» сделал грубейшие ошибки, но это не значит, что он плохой писатель, отца перестали публиковать. Не печатали с 1949 по 1953 год. У нас огромная семья, в войну все деньги до копейки разошлись, жить не на что, на гонорары за очерки семью не прокормишь. Отец просился на прием к Сталину, написал письмо (оно сейчас опубликовано), в котором просит принять и разъяснить, в чем его ошибки. Но Сталин его почему-то не принимал.

РГ: Что особенного сделано к юбилею Шолохова? Какие новые исследования появились?

Шолохова: Мы только что привезли из Москвы, еще не распаковали подготовленную сотрудниками нашего музея «Хронику жизни» — толстый том документально подтвержденных фактов жизни отца — по дням, месяцам и годам. Там все точки поставлены над i. Когда Шолохов видел Махно? Где была его первая публикация? Сотрудники Московского педуниверситета имени Шолохова выпустили «Словарь «Тихого Дона», я его читала, хороший словарь. В серии ЖЗЛ вышла книга об отце, сделанная Валентином Осиповым. Мы с братом Мишей, правда, рукопись в пух и прах раздолбали из-за множества ошибок, но книга вышла.

РГ: Интерес к Шолохову нарастает?

Шолохова: А мне кажется, пройдет 100-летие и отца перестанут переиздавать.

Кто у кого украл

РГ: Все еще действует эффект якобы «украденного «Тихого Дона»? В Москве по-прежнему популярны всевозможные конспирологические версии его судьбы. Например, последнее, что я слышала, что будто Шолохов на самом деле Александр Попов, рожденный от помещика, у которого служила его мать.

Шолохова: Я помню читала статью, что отец был разведчиком у Деникина. Или — что у нас в подвале сидел сумасшедший, который писал «Тихий Дон», а отец его лишь печатал. Уж не говоря о необыкновенных замках, где стены чуть ли не золотом отделаны, о пароходе под берегом и личном самолете. Что кому в голову взбредет, то и пишут, считается — сенсация.

Отец прожил 78 лет, из них 60 в литературе, но никто так и не удосужился написать его литературную биографию. А сам он в своих автобиографиях кроме «родился, женился, вступил в партию, не был судим» ничего не писал. Поэтому всякие домыслы и возникают. У бабушки действительно был старший ребенок от Кузнецова, ее первого мужа, дочка Оля, но она умерла, когда ей и годика не было. Муж бабушку лупил смертным боем, она от него сбежала и, действительно, работала горничной у помещика. Там с ней Александр Михайлович, наш дед, и познакомился. Жили они гражданским браком, поскольку был жив первый муж и венчать их не могли. Позже были обнаружены записи о венчании Александра Михайловича с Анастасией Даниловной, когда первый муж бабушки умер. Отцу уже было тогда около 8 лет. Я думаю, что до этого он никак не был записан ни в каких документах — ни Кузнецовым, ни Шолоховым, окрестили его Михаилом и все. И уже потом дедушка собственного сына усыновил.

РГ: Ваш дед был состоятельным человеком?

Шолохова: Да нет, он все время работал на кого-то. Сначала приказчиком у брата в лавке, затем на мельнице был управляющим. Но он был достаточно образованным человеком. «Ниву» выписывал. И сыну хотел дать хорошее образование. Поэтому сначала отца отправили в московскую гимназию, затем в богучарскую, а когда деньжонок не хватило, он в Вешенской гимназии несколько месяцев проучился, и все, кончилась учеба, началась Гражданская война.

Родной брат деда Николай Михайлович держал в Вешенской лавку. Шолоховы были купцы из Зарайска Рязанской области (там, кстати, Дон начинается), переехавшие сюда в конце XVIII века. В Зарайске мало что сохранилось о нашем роде, но один краевед даже составил что-то вроде родословного древа: в Пушкарской слободе в Зарайске жил пушкарь Фирс Шолохов. От этого Фирса все Шолоховы и пошли.

РГ: А что сама фамилия может означать?

Шолохова: Только шутку могу рассказать. У папы был ближайший друг дядя Вася Кудашов, он погиб на войне. Отец ему говорил: ну что у тебя за фамилия «Куда шел?» А тот ему: твоя не лучше — «Шел и охал».

РГ: Что ответить многочисленным разоблачителям Шолохова?

Шолохова: Что людей, которые знают факты и держат в руках документы, почему-то никто не сажает перед телекамерой и не заказывает им книги.

Недавно вышла работа, в которой пересчитаны герои «Тихого Дона», и названы фамилии реальных людей, живших здесь у нас и упоминаемых в романе.

РГ: Я помню, к нам в школу приходила Пелагея Харлампьевна Ермакова, дочь знаменитого Ермакова, прототипа Гришки Мелехова.

Шолохова: А рядом с Мишей, моим братом, живет Иван Николаевич Борщов, во времена Вешенского восстания его дед убил комиссара, расстрелявшего здесь у нас всех арестованных казаков. В «Тихом Доне» он у отца выведен под фамилией Черничкин, если бы под своей, его бы расстреляли. Но Борщовы знали, что Черничкин, убивший комиссара, их дед. Однако это мы с вами называем прототипов главных и второстепенных героев. А в «Тихом Доне» многие люди фигурируют и под своими собственными фамилиями — это 200 с лишним человек из более чем 800 героев романа. У нас в музее заведует изофондом Валя Леонова, в девичестве Сердинова, ее родственник Сердинов в «Тихом Доне» фигурирует. Я нашим музейным девочкам говорю: вместо того чтобы всякую ерунду писать, возьмите фамилии этих реальных персонажей, повстречайтесь с их потомками, расспросите, запишите. Вот те же братья Шамили из романа, это же Дроздовы из Плешаков, Шамили — их уличное прозвище. Дедушка с бабушкой снимали у них квартиру и отец сам был свидетелем той сцены, которая потом в «Тихом Доне» описана — как убитого Петра Мелехова привезли домой.

РГ: Я слушаю вас и думаю, что эти идиотские разоблачения крадут у Шолохова его жизнь, опыт, мужество, его гениальное свидетельство о трагедии истории и человеческих судеб. У нас крадут историю наших дедов, Вешенского восстания. Почему вы не судитесь?

Шолохова: Мой отец никогда не отвечал на эти вещи. Только в 1929 году он доказывал — рукописями, черновиками, материалами, — что он писал свои книги. Затем сказал: надоело.

РГ: Мне одно время хотелось написать книгу, состоящую наполовину из свидетельств реальных людей, чьи судьбы прототипичны, а наполовину — из опросов современных писателей: вы верите в то, что «Тихий Дон» написал не Шолохов?

Шолохова: И кого бы вы спросили?

РГ: Битова. Искандера.

Шолохова: Битов писал, что «Поднятая целина» — лубок, а Майданников не мог ходить в одних штанах, раз казаки вывозили на экспорт по 40 тысяч пудов зерна.

РГ: Творческая среда сложная. Иногда кажется, что творчество — вещь гордынная.

Шолохова: Михаил Александрович не был гордецом ни литературным, ни человеческим. Хотя был уверен в себе. Когда первые рассказы появились, сказал матери: меня будут печатать за границей. Он чувствовал свои возможности. Но у него никогда ни к кому не было зависти. Радовался любому хорошему произведению, нас собирал — «ну сядьте, послушайте» — и читал.

РГ: А что Михаил Александрович любил читать?

Шолохова: Бунина любил. И поэзию его, и прозу. Тютчева. Бараташвили. Есенина. Ахматову. А еще ему нравился поэт-эмигрант из Одессы Шпалянский, писавший под псевдонимом Дон Аминадо. Папа в 1939-м привез сборник его пронзительных парижских стихов «Накинув плащ».

От травинки до солнышка

РГ: Что вы чаще всего вспоминаете, думая об отце и вашей семье?

Шолохова: Очень светлые воспоминания у меня о поездках за границу, отцу хотелось показать нам другой мир. И, конечно же, Нобелевские торжества, это что-то сказочное, совершенно ни на что не похожее. Огромный зал, музыка, блеск драгоценностей, дамы в длинных перчатках и вечерних туалетах от Диора и Шанель, журналисты во фраках. Впечатление, что попал в пушкинские времена. Мы тоже в вечерних туалетах, но из обычного магазина какого-то.

РГ: Его Нобелевская премия стала прорывом и утверждением России XX века как страны сильной и оригинальной культуры. Как отец воспринял известие о присуждении ему Нобелевской премии?

Шолохова: Оно его застало на охоте в Казахстане. На Нобелевскую премию его начали выдвигать чуть ли не с 1935 года, выдвигали — задвигали, но, по-моему, он всегда был уверен, что когда-нибудь все равно дадут. Ну и дали. Ну и что? Для него деньги ничего особенного не значили. Все у него их просили, он давал и забывал. Долги ему никто не возвращал.

РГ: С каким мироощущением жил ваш отец?

Шолохова: Это был человек всегда в хорошем настроении. Даже когда тяжело ему было, он никогда не перекладывал свои неприятности на чужие плечи. Улыбающийся, доброжелательный, гостеприимный, любящий пошутить, разыграть кого-нибудь беззлобно. Конечно, он видел недостатки последнего — перед перестройкой — времени. Я спрашивала: почему ты не скажешь? Он отвечал: это все равно что головой об стенку стучать. Его обвиняют сейчас во всех грехах, многое приписывая. Будто бы Пастернак из-за него чуть не умер. Но когда мы приехали в Париж, я помню, как на встрече с колонией и посольскими работниками ему задавали вопрос о только что вышедшем романе. Он ответил, что роман ему не понравился раздерганностью, отсутствием четких сюжетных линий и четкого отношения автора к своим героям. Но подытожил: роман надо печатать, антисоветского я там ничего не вижу. Боже мой! На него тут же настрочили донос в ЦК. Сейчас рассекретили материалы заседания, посвященного этому высказыванию Шолохова в Париже. Послу направили предписание: разъяснить тов. Шолохову, что так нельзя высказываться.

РГ: А как он относился ко всем этим разъяснениям?

Шолохова: С юмором, конечно. Хотя за границей мы ездили с сопровождающим под видом переводчика и жили всегда в посольствах, в гостиницах не разрешали. Туда могли прийти все, кто захочет. Эмигранты хотели с отцом встретиться. Генерал Краснов говорил: для меня не важно, что он коммунист, важно, что он написал высокохудожественное произведение. И правду. Отцу тысячу раз предлагали уехать. И публиковаться «там», и жить. И, конечно, он бы там жил не так, как здесь. Но он любил свою землю.

РГ: Чего он ждал и хотел от своих детей?

Шолохова: Не знаю. Он нас любил. Никогда не навязывал своих суждений, не лез с советами. Даже когда мы их у него спрашивали, говорил: есть своя голова на плечах. Я его со своим женихом знакомила, но знала, что он никогда в жизни не скажет, что это не то. Сама ошибешься, сама ответишь. И с Сашей так. И с Мишей. И с Машей. Мы росли очень вольно, за нами никто не следил. Захотели прыгнуть со старого моста посреди Дона и проплыть на доске — прыгнули. Захотели идти за подснежниками в Ендову, километров за 10 — ушли на весь день. Единственное, отец мог собрать нас со всеми нашими друзьями, насажать полную машину и отправиться на охоту или рыбалку.

РГ: Что Шолохов любил на своей земле?

Шолохова: Все от травинки до солнышка. У него вместе с рукописями в 41-м пропали фенологические дневники, которые он вел со всем его талантом.

К сожалению, это все невозвратно.

Время уходит. И остается непонятым.

«Российская газета» №108 (3777), 24.05.05