Пока еще ни разу не удалось справиться с непосильной задачей: как сделать, чтобы в идеологической заданности праздника не потонула его человеческая суть? 60-летие Победы не стало исключением.

Хотя могло стать. На ниве сериалостроения наметилось отступление от канонов. Если раньше победа трактовалась в духе лживого «Падения Берлина», где Сталин, весь в белом, у стен рейхстага, или залакированного «Освобождения», то теперь пришло осмысление. Впервые за 60 лет появился целый корпус документальных и художественных проектов, рассказывающих правду о войне. Пространство от скрупулезного исследования Прокопенко «По обе стороны Победы» до страшноватых «Карателей» Сорокиной, от «Штрафбата» до «Последнего боя майора Пугачева» (единственная инсценировка прозы Шаламова) и даже от клюквенной «Московской саги» до гламурной «Звезды эпохи» расширяют наши однобокие знания о кровавой бойне.

Но вот парадокс: чем больше правды в кино, тем ее меньше во всем остальном. Зрителя задушили в объятиях концерты и мегашоу, реинкарнирующие Большой Стиль. Ничего странного нет в том, что новая государственность оформляет себя по законам Большого Стиля. Интересно другое. Иммунная система страны дает сбой, нужные гормоны не вырабатываются. Поэтому все необходимые атрибуты стиля — от патриотизма до героизма — берутся напрокат из советского прошлого. При таком раскладе функцию культурного оракула власти привычно перетягивают на себя правительственные мероприятия, будь то концерт или парад. Здесь что ни ведущий, то знак. Анна Шатилова и Игорь Кириллов при зрелом социализме символизировали жесткую поступь режима, при незрелом капитализме — верность прежним идеалам. Следует признать: советские дикторы смотрятся органичнее в предложенных обстоятельствах, нежели первые отличники Екатерина Андреева и Сергей Брилев. Дело не только в безукоризненном владении речью, но и во вписанности в главенствующую эстетику времени. Советская эпоха подчинялась единству стиля; постсоветская эклектична, как матрешки с изображением Буша, которыми коробейники торгуют на Арбате.

«Мы не позволим прошлому хватать нас за рукав», — сказал Владимир Путин немецкому ТВ. Но в майские дни прошлое, возрожденное на уровне художественной реальности, цепляется в горло мертвой хваткой. Праздничный концерт на Красной площади сшит по лекалам массовых сталинских зрелищ с их жаждой всеохватности. Тут и история войны в пластических образах; и спортсмены на мотоциклах; и дети разных народов в порыве буйного интернационализма; и культовые исполнители вроде Людмилы Зыкиной и Мирей Матье; и Гвердцители с Мандельштамом, и барды с Окуджавой… Все мельтешит, кружится, сверкает. Операторы лихорадочно прыгают с общего плана на крупный, но картинка плохонькая — для подобного действа нужен талант масштаба Лени Рифеншталь.

Особая песня — песенные концерты, чье количество и качество нарушило допустимые санитарно-гигиенические нормы. Накануне праздника мне позвонила корреспондент «Нью-Йорк таймс» с просьбой рассказать американским читателям, что означают наши бесконечные концерты на ТВ с участием одних и тех же артистов. Тут не только американцам, но и себе трудно объяснить необъяснимое. Несколько пафосных персонажей типа Кобзона, Газманова, Лещенко присутствовали одновременно на всех каналах. Ограниченный контингент попсы в гимнастерках кочевал толпою шумною из студии в студию. К вечеру уже стало совсем невмоготу от зефирной пустоглазой Началовой, с ее синеньким скромным платочком. Этой бездарной агрессивной стихии противостоял лишь концерт Дмитрия Хворостовского, пробивающий до дрожи, и масштабный проект «Москва — Берлин». В нем была подлинная атмосфера весны, праздника, победы, был замечательный город Берлин в талантливой трактовке Митковой и Осокина, и был, наконец, отменный концерт с участием наших и зарубежных звезд.

И все-таки, что же это за феномен такой — постсоветская песня (даже спикер верхней палаты Сергей Миронов отметился на экране вокалом, вдохновенно затянув «Пора в путь-дорогу»)?

Думается, наша песня — неизменный атрибут культуры видимостей, идущей из глубины веков. Именно этой культурой в России прикрывался гигантский разрыв между структурами власти и жизнью страны. Ее прекрасно передал Гоголь в «Игроках» — все жульничают, но все говорят о прекрасном. Не случайно именно песня лежала в основе сталинского ритуала. В ней слова нерасчленимы, как шаманское заклинание. Совсем как в хите праздничных концертов «Непобедимая и легендарная». Там есть волшебные строки: «Тебе любимая, родная армия шлет наша родина песню-привет». Песню-привет может и Кобзон послать. А от родины хотелось бы поиметь для любимой армии и ее ветеранов чего-нибудь более существенного.

Государственное лицемерие зафиксировано на уровне видеоряда. Юбилей утонул в умильном словоблудии в адрес ветеранов, но картинка беспощадна. Нет большего обвинительного приговора власти, чем сопоставление воинов, встречавшихся прежде на Эльбе, а теперь на Поклонной горе. Они ровесники — свежие румяные французы и наши изможденные старики. Цикл «По обе стороны Победы» обнажил это противоречие до предела: нищие победители доживают свои дни в курятниках, а холеные побежденные дают интервью в загородных виллах.

Зато у «них» нет печенья, работающего на дело военно-патриотического воспитания электората (его раздавали в пайках ветеранам). Телереклама печенья звучит зазывно: «Большевик» — каждый день». Хрустящий большевик, залитый малиновым джемом, — это круто! Такая страна непобедима.

10.05.2005

Слава Тарощина

ГАЗЕТА