(Новая газета). Непредсказуемое прошлое.

Беседа с ветераном Великой Отечественной и архитектором перестройки о стремлении нынешних руководителей приватизировать прошлое.

— Первый вопрос к вам и как к участнику войны, и как к человеку, который в годы перестройки и в последующие годы сделал очень много для восстановления исторической правды. Вас не коробит, что 60-летие Победы стало поводом для очередного тура ресталинизации?

       — Более кощунственной кампании я что-то не припомню. Я все время задаю себе вопрос: кто же мы такие? Сталин мертв. Но известно, что он лично подписал по представлению органов расстрельных списков на 44 тысячи человек — не зная их, не читая материалов их дел. Это только лично, не считая тех миллионов, которые были погублены вследствие его политики. Как можно поднимать человека, лично убившего 44 тысячи человек? Я никак не пойму — ни нравственно, ни политически — тех людей, которые таскают портреты Сталина. Они думают, что держат эти портреты за деревянные древки. А на самом деле они держат их за кости убитых Сталиным. И им это почему-то не жжет руки.

       Страна была карательной по своей сути. Все начиналось в пионерском отряде, где мы были обязаны критиковать друг друга и выявлять свои и чужие недостатки. Потом была комсомольская карательная организация, партийная. Карательной организацией был и так называемый трудовой коллектив — кого-нибудь мы всегда разоблачали. Мне как председателю Комиссии по реабилитации пришлось столкнуться с феноменом массового доносительства. Доносили на всех — на сослуживцев, на соседей. Я даже читал донос одного осужденного на 10 лет за «политику» на другого осужденного по той же статье на тот же срок по поводу рассказанного им анекдота про Сталина. До какого же умопомрачения дошла страна! В свое время Лев Толстой сказал: «Мы больны». И это факт: мы действительно больны.

       — А почему же очередное обострение болезни происходит именно сейчас? После того как мы вроде бы частично от нее излечились в период перестройки и последующие годы? Люди, выросшие при сталинском режиме, уходят, а болезнь почему-то обостряется.

       — Это проблема власти. Каждая власть стремится написать свою историографию, угодную данной власти. Возьмите царя Алексея Михайловича — он начал создавать свою историографию, Петр I — свою, Екатерина — свою. Большевики создали такую историографию, в которой сама история исчезла, и нам подсунули какой-то суррогат. А поскольку рецидивы авторитаризма очень сильны, поскольку тысячу лет Россия жила не законами, а волей отдельных людей, психология в стране царистская. Потому, скажи завтра президент, что не дело восхвалять убийцу, уверяю вас, эта кампания прекратится.

       — Но очередной официальный пересмотр истории идет не только внутри страны. Он направлен и вовне, что происходит ценой ухудшения отношений с соседними странами, которые раньше входили или в СССР, или в Российскую империю. Почему после того, как с большим трудом все-таки удалось стереть некоторые «белые пятна» нашей совместной истории, ослабить идеологическое государственное давление на историографию и передать проблемы истории во владение историков, мы снова наступаем на те же грабли? Почему вновь идет официальная ремифологизация предвоенного периода и истории Великой Отечественной и Второй мировой войн?

       — Многое кроется просто в невежестве представителей власти. Что-то идет и от историков, которые много лет читали одни лекции, потом им пришлось их корректировать. А теперь они обрадовались, что можно снова вернуться к привычному. Во всем этом меня не так беспокоит ссора с соседями. С ними мы помиримся, когда Россия вернется на демократический путь, а она обязательно вернется. Больше беспокоит меня то, что люди всерьез берутся вступать в спор со временем и историей. Это поражает. Если Петр I, которого я не идеализирую, создавая свою историографию, глядел вперед, то нынешние властные интерпретаторы обращены назад, повторяя ошибки прошлого. Я думаю, что виной всему этому — пережитки имперского сознания. Мы очень обиделись на историю за то, что она пошла не совсем так, как хотелось, и события привели к образованию новых независимых государств и к обретению бывшими «союзниками» СССР полной независимости.

       Но дело не только в этом. Власть сейчас взяла на вооружение следующую идеологию: проведение рыночных экономических реформ невозможно без авторитарного правления. Потому что русский народ до полной демократии не дорос, он к ней не готов — такой вот он недотепа.

       — И что, в связи с этим надо вновь говорить, что пакт Молотова — Риббентропа был исторической необходимостью? Где здесь прямая связь с авторитарной моделью проведения рыночных реформ?

       — Это нужно, чтобы показать: мы всегда были правы. Это властная преемственность правоты. Живем хуже всех, а виноваты в этом не мы, а другие. Нам постоянно нужен враг, почему-то нам легче, когда он есть. Мы все время на баррикадах. Вот только-только, начиная с 1985 года, стали спускать ногу с баррикад, а нам эту ногу опять толкают назад: а ну полезай обратно! Конечно, пакт 1939 года с его разделом сфер влияния — это чистой воды империализм. Такой же, кстати, как и захват мира через мировую революцию.

       — Почему государство в ХХI веке вообще должно лезть со своими лекалами в такую деликатную вещь, как история? Ведь этим должны заниматься исключительно историки. Зачем государственные деятели это делают, забавляя и одновременно пугая просвещенную общественность в своей стране и за рубежом?

       — Отвечу просто: для поддержания собственных штанов. Хочется побыть у власти как можно дольше. А для этого надо мобилизовать вокруг себя разных психов, которые иногда называют себя патриотами. Помню, на войне мы и в атаку ходили, и атаки отражали, но никому даже в голову не приходило, что мы патриоты. Мы честно воевали, потому что защищали свою семью, свою мать, своих друзей, свою землю, в конце концов. Чем больше у власти спадают штаны, тем больше она нуждается в поддержке. И поскольку не находится ни ума, ни средств найти эту поддержку в современной жизни, в развитии реальной экономики, технологий, свободе, инициативе людей, народовластии, она начинает копаться в мусорных ямах прошлого: нельзя ли там найти какой-нибудь изумруд. А если такового нет, то нельзя ли что-нибудь почистить и выдать коровью лепешку за парижские духи. Отсюда и восхваление откровенных убийц — Ленина, Сталина, Дзержинского. Отсюда и очередное оправдание плодов их политики.

Беседовал Андрей ЛИПСКИЙ

       05.05.2005

Новая газета