(ВН). Помните, Нина спрашивает Тригорина: «Что это вы пишете?» Тот отвечает: «Так записываю… Сюжет мелькнул… Сюжет для небольшого рассказа: на берегу озера с детства живет молодая девушка, такая, как вы; любит озеро, как чайка, и счастлива, и свободна, как чайка. Но случайно пришел человек, увидел и от нечего делать погубил ее, как вот эту чайку».

Странно, но до сих пор никто, кажется, не обратил на это внимания — ведь Тригорин конспективно излагает не только сюжет пьесы «Чайка», то есть предсказывает именно то, что сам сделает с Ниной, но и сюжет оперы Пуччини «Мадам Баттерфлай». Мировая премьера которой состоялась в феврале 1904-го, а пять месяцев спустя умер Чехов. Возможно, в этом есть нечто провиденциальное: писатель, уходя, словно бы передал свое дело композитору.

В сравнении с написанной четырьмя годами раньше экстатической «Тоской» эта опера выглядит и впрямь «чеховской». События ее, по сути, укладываются в тригоринский синопсис. Однако акта три — и нотного материала значительно больше, чем сценарного. То есть по случаю каждого изгиба фабулы поют столько, что это впору сравнить с щедрой тратой времени в сериалах. Тут-то и кроется главная опасность «Мадам Баттерфлай» — та же, что в пьесах Чехова: подлинная внутренняя жизнь сделает сценическую ткань плотной, упругой, напряженной, но ежели ее нет — длинноты и скукота.

Режиссерская конструкция Мариуша Трелинского сделана под стать музыке: выверенные, холодноватые, достаточно статичные мизансцены представляют собой как бы каркас, одеть который может только живое искреннее чувство. Никаких бьющих на эффект постановочных ходов (кроме разве что бонзы, которого спускают с колосников в люльке). Сценографию Бориса Кудлички можно определить как декоративный минимализм: безо всякой там развесистой сакуры, японщины, гейш с кукольными лицами и спицами в волосах. На фоне задников, исписанных иероглифами или залитых то синим, то алым светом, фигуры выглядят графично до аскетизма.

В этой рискованной ситуации каждый получает настоящую цену. Если за душой что-то есть — в просторном пространстве спектакля душа особенно заметна, если внутри пусто — пустота тоже ничем не прикрыта.

Трелинский это, кажется, понимает, потому что именно он увидел в Татьяне Бородиной певицу-актрису, способную одушевить хрестоматийную историю, заставить ее двигаться не от одного хита к другому, минуя нудноватые куски партитуры, но — непрерывно.

Бывало, Гергиев отменял премьеру из-за неготовности постановки, но не припомню, чтобы из-за болезни исполнителя, признавая тем самым его незаменимость. Премьера «Баттерфлай» была назначена на 18 марта, однако исполнительница заглавной партии сильно захворала, и в этот вечер давали другую оперу Пуччини, «Турандот» (благо проездом в Петербурге оказался Владимир Галузин, который и спел Калафа). Представьте состояние вокалистки, у которой пять дней назад была температура под сорок. Однако 22-го премьера все-таки состоялась — и стало понятно, почему режиссер и дирижер так настаивали на Бородиной. Она даже в традиционно пафосных местах (вроде Tu, tu, piccolo iddio) не старается обрушивать в зал громоздкие звуковые массы — она поет просто, нежно, ее сценическое существование правдиво и при том необыкновенно поэтично.

А оркестр! Давно замечена способность (или умение) Валерия Гергиева быть у себя в яме страстно-огненным или формально-равнодушным — в зависимости от того, что происходит по ту сторону рампы. Сейчас оркестр будто обнимал солистку сильными мягкими лапами, будто плавно и бережно покачивал голос на своей волне (особенно в знаменитой арии Un bel di vedremo). Между прочим, в этом тоже есть нечто от отношения Чехова к любимым своим героям.

И еще один чеховский мотив прозвучал в этот вечер, хоть и непреднамеренно. Сам режиссер говорит: «Современный мир поделился надвое: с одной стороны — могущественные и надменные представители Америки, западного мышления, которое основано на тосте Пинкертона America forever. С другой — мир Востока, сильный своей верой, традициями и духовным очарованием. Для меня встреча Баттерфлай и Пинкертона — это встреча двух разных миров». Но, знаете ли, декларации могут быть сколь угодно убедительными — пока не откроется занавес. В спектакле «сильный мир Востока» персонифицирован тремя персонажами, одетыми на манер воинов ниндзя и названными «слуги Баттерфлай», хотя на самом деле они — слуги просцениума, лица от театра: выносят стилизованные фонари, осыпают хозяйку лепестками, помогают ей облачиться для ритуального самоубийства. И выходит, что с одной стороны — прекрасная женщина, да еще в сопровождении высоченных гибких мускулистых красавцев. А с другой — экс-тенор Юрий Марусин, изображающий Пинкертона. Получается, что пленительная хрупкая девочка-мотылек полюбила не американского лейтенанта, плейбоя с рекламы зубной пасты, а никчемного 59-летнего дяденьку с брюшком и остатками голоса. Но ведь это так по-чеховски, не правда ли?

Дмитрий ЦИЛИКИН, Санкт-Петербург

N°49

24 марта 2005 Время новостей

Время новостей