(«ВН»). В предстоящую субботу у непризнанной республики Абхазия наконец появится новый президент — состоится долгожданная инаугурация Сергея Багапша. Его сторонники собирались провести ее еще 6 декабря прошлого года — эта дата значилась в республиканском законе о выборах президента. Сами выборы прошли 3 октября, но имя победителя так и не было окончательно определено. Начавшееся тогда противостояние между сторонниками двух главных фаворитов — директора «Черноморэнерго» Сергея Багапша и экс-премьера Рауля Хаджимбы — едва не привело республику к самой настоящей гражданской войне.

Специальный корреспондент «Времени новостей» был в ту пору в Сухуми и видел, что противникам удалось остановиться буквально в шаге от роковой черты. В день предполагаемой инаугурации город был наводнен вооруженными до зубов людьми, на лицах которых была прямо-таки написана решимость пойти до конца — даже если это будет стоить крови соотечественников.

К счастью, политикам удалось договориться между собой. Вечером 6 декабря они заключили беспрецедентный альянс и вышли на новые выборы одной парой: Сергей Багапш как кандидат в президенты, а Рауль Хаджимба — в вице-президенты. На сей раз итоги голосования были подведены в течение полутора суток и признаны, кажется, всеми официальными структурами. Если, конечно, считать, что в непризнанных республиках бывают официальные структуры. В субботу длившаяся больше десяти лет эра президентства Владислава Ардзинбы закончится. О том, что за наследство получит от него Сергей Багапш вместе с президентским штандартом и печатью, рассказывает специальный корреспондент «Времени новостей» Иван СУХОВ.

Негосударственная граница

Если бы Абхазия была российским регионом, многие вещи, наверное, стали бы проще и красивее. Во-первых, округлилось бы до 90 само число российских регионов. Во-вторых, курортная субтропическая Абхазия заняла бы почетное первое место в их алфавитном списке, потеснив затерянную в краснодарской провинции Адыгею, которая на сегодняшний день абсолютно незаслуженно гордится кодом «01» на регистрационных знаках своих автомобилей. Российская черноморская ривьера продлилась бы еще на 200 км в субтропики. И самое главное: пограничный терминал на речке Псоу, стоящий здоровья сотням людей, вынужденных в сезон буквально с боями прорываться через него с ящиками мандаринов и охапками мимозы, можно было бы просто упразднить. Впрочем, пока все эти перемены выглядят далекими и несбыточными.

Летним гостям из России обычно удается сравнительно легко отделаться — из Сочи они едут через границу на туристических автобусах или электричках. А то и просто приплывают прямо в Гагры на прогулочных катерах, несмотря на грозные обещания грузинского президента Михаила Саакашвили чуть ли не топить пассажирские суда соседней державы, вторгающиеся в грузинские территориальные воды. Во всех вариантах туристическое пересечение границы проходит довольно организованно и без особой нервотрепки. Но тот, кому придет в голову отправиться в Абхазию в сезон сбора мандаринов или мимозы, должен быть готов к самым суровым испытаниям.

Сама по себе граница находится примерно в 20 минутах езды от аэропорта в Адлере, но российские таксисты в Абхазию не ездят, потому что не хотят стоять в многочасовой очереди из машин. Они любезно подвозят пассажиров к «дырке» — пролому в заборе пешеходного коридора. Получается экономия в полтора километра — ровно столько должны пройти с вещами граждане, привыкшие руководствоваться официальными вывесками и предписаниями, а не лазить через забор. Впрочем, те, кто готов к более серьезным авантюрам, могут вообще миновать КПП. Граница более-менее тщательно охраняется только в регионе Сочи — видимо, сказывается близость президентской дачи от троп, которыми сравнительно недавно хаживали боевики Руслана Гелаева. Дальше в горах, где Абхазия граничит с Карачаево-Черкесией, есть несколько вполне доступных перевалов. Зимой они, правда, закрыты, но граница на всем ее протяжении все равно остается довольно условной.

От пролома до КПП около сотни метров. На последнем отрезке начинается очередь, основу которой составляют громогласные женщины с тележками — частью пустыми, частью наполненными мешками с мукой, крупами и прочей нехитрой снедью, которая в России дешевле и которую они, по сути, выменяли на мандарины. Женщины очень стараются добиться в очереди порядка, но их усилиями она окончательно превращается в орущую злую толпу, клубящуюся перед окошками паспортного контроля. Даже если очень повезло и дождя нет, людям приходится порой минут по 40 стоять по щиколотку в лужах. Под крышей сидят только неторопливые паспортисты. Им приходится иметь дело в основном с российскими загранпаспортами — их в последние два года получили большинство жителей Абхазии. Паспортисты внимательно сличают фотографии в паспортах с ксерокопированными изображениями Шамиля Басаева и Аслана Масхадова — ну как последние, если вдруг соберутся в Абхазию, пойдут через КПП.

Главные неприятности впереди, на абхазской стороне. Пешеходный переход разделен на две полосы, и по встречной, из Абхазии в Россию, движется нескончаемая масса «тачкистов» с мандаринами. Остальные— те, кто без тачек, — пытаются прорваться из Абхазии в Россию по коридору, ведущему в обратном направлении. У ворот два потока сталкиваются, образуя столпотворение, с которым не под силу справиться даже повидавшим многое абхазским пограничникам. Столпотворение происходит в жидкой грязи из размокших коробок и гнилых мандаринов. И сопровождается отборным матом на русском и нескольких кавказских языках. Абхазские пограничники выбиваются из сил, но могут только на время закрыть ворота, вызывая тем в напирающей с обеих сторон людской массе локальный социальный взрыв. Им не позавидуешь. Их неторопливые российские коллеги кажутся зримым оплотом европейской цивилизации. Абхазские пограничники выглядят так, будто вот-вот начнут стрелять поверх голов. На самом деле они знают, что в конце февраля мандариновый кошмар постепенно перейдет в кошмар с мимозами. А через год все повторится сначала.

Куриные деревья

«Оранжевый» сезон — так его называют из-за цвета хурмы, апельсинов и мандаринов — начинается осенью и длится всю зиму. Самая настоящая оранжевая река течет в эти месяцы из садов в хранилища заготовительных кооперативов, а оттуда — в Россию. Любой, кто был в таком хранилище в декабре или январе, знает, что здесь нет преувеличения: ящики с мандаринами в несколько ярусов стоят, насколько хватает глаз. Кажется — до горизонта.

Этой зимой у заготовителей был повод хмуриться: в разгар избирательного скандала Россия запретила ввозить мандарины через границу на Псоу, словно закрыла дамбой мандариновый поток. Мандарины начали портиться на складах. Досмотровый терминал и пункт паспортного контроля были засыпаны кожурой цитрусовых — казалось, что абхазцы нарочно съедали на КПП то, что им не давали провезти и продать.

Традиционная любовь к России в этот момент дала серьезную течь. «Нас просто нагибают, хотят, чтобы голосовали, как им надо, а не как мы хотим, — пожимал плечами простой рабочий на ферме в Гульрипшском районе. — Смотри, вот это ящики с гнилью. Я понимаю, что граница откроется и хороших мандаринов еще вон сколько. Но за это нам кто заплатит? В Грузию же мы продавать не можем — война еще недавно была, да и свои мандарины у них есть, в Аджарии, не хуже наших».

Абхазские мандарины в основном съедает Россия — в самой Абхазии в пик сезона они, конечно, продаются на рынках, но ажиотажного спроса нет: по большому счету у каждого есть свои. Сколько цитрусовых Абхазия ежегодно ввозит в Россию, подсчитать можно лишь приблизительно. Счет идет на сотни тысяч тонн. На большегрузных грузовиках, через автомобильный таможенный терминал, везут только часть товара — ту, что собрали или скупили заготкооперативы и колхозы. Не меньше, если не больше, крестьяне везут своими силами — в багажнике собственного «жигуленка» или на тачке через пешеходный КПП.

Со статистикой в республике плохо — это показали те же последние выборы, на которых число избирателей несколько раз менялось на пару десятков тысяч человек то в одну, то в другую сторону, а в итоге так и осталось приблизительным. Два года назад в Абхазии была перепись, но результаты ее так и не обнародовали. Поэтому неясно, живут там 150 тыс. человек или 350 тыс. Истина скорее всего где-то посередине. Было бы преувеличением сказать, что все они живут только цитрусовыми, но для множества сельских жителей это действительно единственный источник дохода. И доход этот невелик.

В Гульрипше мы после долгих поисков находим хозяина, который приглашает русских журналистов посмотреть на сбор урожая и готовые к отправке ящики. Это седой старик, который был отцом, уже уходя на фронт в Великую Отечественную, оставался в строю во время грузино-абхазской войны двенадцать лет назад, а теперь уже с трудом ходит, но все еще принимает участие в работе. Его сад на склоне горы занимает соток 15 — это примерно полсотни «корней», как здесь уважительно называют мандариновые деревья. «Соберу за сезон тонны три, — говорит хозяин. — Вот считай сам: сдам их по 6 руб. килограмм, и то не все — кооператив отберет лучшие. Допустим, пусть две тонны — это 12 тыс. руб. Самому возить лучше — на российской стороне килограмм идет уже за 20 руб. Но все сам отвезти не могу. Хорошо, если выйдет тысяч 20. Это на всю семью на целый год. А деревья еще «лечить» надо, два раза в год — на «лекарство» уйдет тысячи три-четыре. Хорошо хоть я пенсию получаю».

Деревья в саду стоят тесно, под ними что-то вроде низенького лабиринта, в который сквозь густую вечнозеленую листву с трудом пробивается свет. Если заглянуть туда ближе к вечеру, когда свет совсем потускнеет, покажется, что начались галлюцинации: на нижних ветках деревьев спят нахохленные куры. «Ты где-нибудь еще в мире видел кур, которые живут на деревьях? — смеясь, спрашивает хозяин. — Наверняка нет, потому что обычно им строят курятники». — «А почему в Абхазии не строят?» — «А ты можешь себе представить, чтобы их строили люди, которые в войну с грузинами погибали из-за того, что ленились себе рыть окопы?»

Эхо войны

Когда мы с моими абхазскими проводниками уезжали из дома гульрипшского крестьянина, один из них спросил другого: «Он трофейный?» — «Нет, он здесь еще до войны жил». «Трофейный» — это тот, кто живет в трофейном доме, то есть в таком, из которого во время войны с Грузией ушли его прежние хозяева грузины. Всего из Абхазии бежало около 300 тыс. грузин. Вернулись только 60 тыс. — судьба остальных под вопросом, в том числе и потому, что их хозяйства давно принадлежат другим людям.

Возвращение беженцев — один из самых острых вопросов в грузино-абхазском урегулировании. Если от Владислава Ардзинбы ответа на этот вопрос всерьез никто и не ждал, то с приходом Сергея Багапша забрезжила новая надежда. Но поводов для оптимизма немного — пустить обратно грузинских беженцев сможет только законченный политический самоубийца. Рядовые «багапшисты», ползимы простоявшие с оружием в руках у здания парламента в Сухуми, требуя признать победу их кандидата, открыто говорят: «Любой абхазский политик, который попытается сделать шаг в сторону Грузии, немедленно получит пулю в голову». Сам Сергей Багапш подтверждает: «Прямо сейчас вопрос беженцев решен не будет».

Вернуться беженцы хотят главным образом в Гальский район, расположенный вдоль границы с Грузией. Сейчас он выглядит почти безлюдным. Сады запущены, дороги разбиты, полотно железнодорожной линии разобрано, некогда уютные станции заброшены и тонут в зарослях прихотливых субтропических растений. Как декорации к фильму-антиутопии. Местное население — в основном менгрелы, то есть не абхазы, но и не вполне грузины, запуганы, как всегда запугано население в местах, где еще не совсем кончилась война. О войне напоминают блокпосты российских миротворцев и многочисленные плакаты с предупреждениями о противопехотных минах.

Плакаты ставит международная организация HALO Trust, которая несколько лет ведет разминирование. Десятки тысяч мин уже обезврежены, но на окончательное разминирование уйдет еще не один год. Тем более что в Гальском районе время от времени фиксируются случаи нового минирования, — считается, что это дело рук грузинских партизан. Правда это или нет, в любом случае к югу от Сухуми Абхазия по-прежнему куда больше похожа на зону боевых действий, чем на курорт. И едва ли у решительных российских туристов сохранился бы их энтузиазм, если бы они хоть раз забрались в эти места в полутора часах езды от последних санаториев.

В Сухуми близость войны тоже чувствуется. На его северной окраине, через которую проходит дорога из России, в 1992—1993 годах шли самые ожесточенные бои. Поэтому эти районы скорее напоминают эпицентр «контртеррористической операции», чем столицу курортного региона. А в самом центре города многоэтажным скелетом возвышается бывшее здание Совета министров, выжженное изнутри во время освобождения города от грузинских частей. Стройные ряды вечнозеленых пальм придают разрушенному Совмину какой-то не то ближневосточный, не то латиноамериканский колорит.

На немноголюдной набережной пахнет кофе — здесь собираются старики. Курить, играть в шахматы и обсуждать последние политические новости. На пирсах стоят рыбаки с удочками — в годы послевоенной экономической блокады они в буквальном смысле кормили город. Излюбленным местом лова, как и тогда, остается пассажирский порт — его колоссальное здание в середине гавани начали возводить еще при советской власти, да так и не успели. По проекту порт должен был выглядеть как многопалубный белоснежный теплоход. Порта все нет и нет, но в очертаниях его бетонного остова все еще таится какая-то грустная надежда.

Курортные активы

Сторонники вновь избранного президента полагают, что при разумном подходе к делу Абхазия в течение нескольких лет может стать достойным продолжением сочинской курортной зоны. На самом деле курортный бизнес является для Абхазии одновременно золотым дном и источником больших проблем. «У Чечни есть нефть, а у Абхазии — 240 км берега, — грустно пошутил один из сухумских собеседников «Времени новостей». — Пока не поделят, проблемы не закончатся».

Раздел курортов, по мнению многих местных жителей, и был истинной причиной скандала, из-за которого президентские выборы затянулись на несколько месяцев. По крайней мере «багапшисты» уверяли, что российские чиновники и политики, столь активно поддерживающие Рауля Хаджимбу, видят в нем преемника действующей власти, который позволит им сохранить активы, приобретенные в республике через подставных лиц по договоренности с правящей «семьей». По их сведениям, российские интересы распространяются, к примеру, на такие объекты, как санаторий «Москва» (Гаграы, бывшая «Украина»), санаторий «Колхида» (Гагра, бывший санаторий МВД СССР), санаторий «Золотой берег» (Гудаутский район) и некоторые другие.

Фамилии, которые называются в этой связи, странным образом совпадают с фамилиями российских фигурантов осенне-зимнего избирательного скандала — в частности, это руководство Москвы, Генпрокуратуры и МЧС России. Новые абхазские лидеры пока не сформулировали никаких претензий. Они обещают ничего ни у кого не отнимать, но проверить, насколько законно используется национальное достояние.

Как выяснила газета «Время новостей», сами госструктуры Абхазии о санаторно-курортном комплексе имеют весьма смутное представление. Из 125 довоенных гостиничных и курортных объектов в Абхазии функционируют всего 32 здравницы. Из них только три объекта — комплекс «Пицунда», гостиница «Айтар» и санаторий «Москва» — находятся в ведении министерства по делам молодежи, спорта, курортам и туризму Абхазии. За девять месяцев 2004 года эти объекты обслужили всего 9010 человек. Прибыль превысила 3,5 млн рублей.

Еще около 5 млн выручили экскурсионные организации. Здесь львиная доля приходится на Новоафонскую пещеру — уникальную анфиладу подземных залов, куда надо спускаться на маленьком поезде, похожем на уменьшенное московское метро. Входной билет для туристов стоит около 30 руб., но из-за технических сложностей посещать пещеру можно только в составе группы. Впрочем, зимой, когда никаких туристов не было, корреспонденту «Времени новостей» и двум его коллегам удалось в нерабочий день договориться о полной экскурсии для троих всего за 500 руб. Для сравнения, среднемесячная зарплата достаточно зажиточного абхаза не более 1500 рублей.

Кроме пещеры и трех санаториев на балансе министерства есть еще десять законсервированных объектов отдыха на 3500 мест. Но на их восстановление на приемлемом уровне уйдет более 70 млн долл. Таких денег у министерства нет — вся доходная часть бюджета республики составляет примерно 470 млн руб., или 16,7 млн долларов.

Что происходит с теми санаторно-курортными объектами, которые не находятся в ведении министерства, и сколько прибыли они приносят своим фактическим хозяевам, в точности неизвестно. Большинство из них передано в аренду местным и российским арендаторам. Дом творчества имени Гулиа в Пицунде по документам передан, например, уже не существующему Минатому России, санаторий «Гагра» — российскому Минобороны, санаторий «Абхазия» в Новом Афоне — Кабардино-Балкарскому университету. В Сухуми есть военные санатории Московского военного округа и Ракетных войск стратегического назначения.

Теоретически арендодателем во всех случаях является абхазское правительство. Арендаторами по местным законам могут быть только местные юридические лица, которые, правда, имеют право создавать совместные предприятия с иностранцами. Но если учесть, что Абхазия вместе со всеми ее законами государство непризнанное, становится очевидно — именитые российские арендаторы находятся в куда более сильной позиции, чем их сомнительный арендодатель. Если статус Абхазии не изменится, курорты действительно смогут стать золотым дном — только не для республики, а для их фактических владельцев.

«Россия может выключить Абхазию за 15 секунд»

Справедливости ради надо сказать, что кроме курортов, мандаринов и мимоз в Абхазии есть еще две большие электростанции — Перепадная и Ингурская, которая наполовину принадлежит Грузии. До войны в Ткварчельском районе работали восемь угольных шахт, но сейчас уголь добывается только на двух участках. Уголь добывает турецкая фирма «Тамсаш», и его морем вывозят в Турцию. Кроме угля в Турцию отправляется большая часть продукции двух табачных фабрик, на которых, по сути, легально производятся контрафактные сигареты. Возить их в Россию бессмысленно — табачные предприятия Кубани вполне справляются с имеющимся рынком. Зато в Турции абхазский Camel можно продавать, имея трех-, а то и четырехкратную прибыль.

Транспортные потоки — уголь, табак, лес — идут через морские порты. Их в Абхазии три: Сухуми, Пицунда и Очамчира. Правда, Пицунда используется в основном для прогулочных катеров, яхт и теплоходов, заплывающих из Сочи. В Сухуми тоже нет грузового терминала, да и зрелище подходящего к пирсу судна тут давно уже стало редким.

Фабрик и заводов в послевоенной Абхазии всего 25 — в основном это пищевая промышленность. Большей частью они находятся в государственной собственности, поскольку абхазский закон о приватизации, принятый в 1997 году, разрешает приватизировать только предприятия общепита и торговли, бытового обслуживания, а также объекты, разрушенные во время войны, и недостроенные здания.

Приватизировано, по данным «Времени новостей», всего 200 предприятий, основная часть — в Сухуми. Нередко попытки смены руководства или формы собственности государственных объектов приводят к открытию боевых действий: нынешнее руководство привыкло рассматривать вверенное ему предприятие как свой собственный бизнес и готово отстаивать его с оружием в руках. Оружия и умения с ним обращаться не занимать и персоналу, поголовно имеющему богатый боевой опыт.

Часть государственных мощностей арендуется совместными предприятиями — к примеру, часть фондов Абхазвинкомбината взята в аренду СП АО «Вина и воды Абхазии». Его директор Николай Ачба весьма настороженно следит за происходящей в республике переменой власти: он не исключает, что итогом «революции» может оказаться имущественный передел. При этом он уверен, что и политики, и предприниматели сохранят ориентацию на Россию. «Никаких других вариантов нет, — считает он. — Представь себе: у всех наших банков корсчета в банках России. По сути дела, банковская система вместе со всей экономикой находится на полулегальном положении. И спасибо России за то, что она дает нам возможность работать. Отключить экономику можно за 15 секунд — России достаточно поинтересоваться законностью регистрации наших банковских структур».

Планы нового руководства, касающиеся ревизии приватизации и строительства в Абхазии курортного рая, вызывают у г-на Ачбы сдержанную улыбку: он, как и большинство его коллег, полагает, что никакие серьезные перемены невозможны, пока у самой Абхазии нет никакого законного статуса, который признала бы хоть одна страна в мире.

Иван СУХОВ, Сухуми—Москва

N°22

10 февраля 2005 Время новостей

Время новостей