(«Репортер»). Я всегда был диссидентом. Все это началось еще в школе, когда меня заставляли носить красный галстук и любить Павлика Морозова, а я вечерами слушал «Голос Америки», на котором в то время как раз читали «Архипелаг Гулаг». Потом я забил на комсомол, и меня с моим другом Пашковым чуть не исключили из этой славной организации за то, что мы прицепили комсомольский значок на брючную задницу отличнику Аднашкину, пока он был на уроке физкультуры.

  Потом, уже работая в областной партийной газете, я подавал заявление об увольнении по политическим мотивам из-за того, что редакция лживо освещала первые митинги конца 80-х. И только сейчас я понял, почему я всю жизнь диссидентствую. Я просто не понимаю византийских приемов российской власти. Не понимал тогда, не понимаю сейчас. А люди, как известно, не любят и отвергают как раз то, чего они не понимают. Вот ведь, оказывается, как все просто.

Ходорковский, конечно, не ангел, но я до сих пор не пойму, зачем его надо было сажать в тюрьму. Не пойму, почему президент говорил, что государство не заинтересовано в банкротстве ЮКОСа, а чуть ли не на следующий день компанию начали рвать на части. Ну, допустим, инвесторы «проглотили» «дело ЮКОСа», сделав вид, что это частный случай. Но зачем тогда нужно было на этой неделе начинать публичное шоу под названием «дело «Вымпелкома», интриговать Совет Федерации некими данными, способными опрокинуть Абрамовича (а если понадобится, и «Альфа-групп»), зачем нужно было в очередной раз «ронять» отечественный фондовый рынок и опять намекать на то, что итоги приватизации могут быть (и, надо полагать, будут) пересмотрены?

Я, честное слово, не могу понять, чего мы хотим. Послушаешь президента, премьер-министра, лидеров «Единой России», получается все очень правильно — хотим удвоения ВВП, роста благосостояния народа и уважения со стороны западных партнеров. Посмотришь вокруг — кажется, что хотим чего-то совсем другого. Чего — опять не пойму. Ну в самом деле, обидно же думать, что власть просто хочет «попилить» страну, обеспечить себе достойную старость в каком-нибудь Люксембурге, а всех нас оставить здесь жрать жмых. А если не так, то зачем устраивать новую ритуальную охоту на российский бизнес? Зачем пугать уже и без того запуганных инвесторов, зачем грозить национализацией, если уже давно известно, что государство — самый неэффективный и бездарный менеджер? Не пойму!

Не пойму, за счет чего мы собираемся жить, когда упадут цены на нефть. Не пойму, зачем нам такой большой стабилизационный фонд, если эти средства не инвестируются в реальную экономику, чтобы страна наконец смогла слезть с сырьевой «иглы». Не пойму, почему государство, которое на словах вроде бы декларирует понятные и разумные вещи, не вкладывается в образование и медицину.

Я, конечно, понимаю, что это крайне затратные вещи, и у государства денег на это никогда не хватит, но зачем тогда оно режет кур, которые могут нести золотые яйца? И вообще: вот это самое государство — оно всегда будет нам так враждебно или все-таки есть надежда, что оно будет для нас, а не мы для него? Я понимаю, что для этого нужно гражданское общество, но не понимаю, почему тогда все то, что сейчас делается, делается во имя того, чтобы его не было, и мы оставались быдлом? Или я ошибаюсь? Но тогда почему люди снова стали опасаться говорить вслух? Или это тоже часть какого-то непонятного для меня плана, осуществление которого сделает мою страну счастливой? Если так, то, очень вас прошу, расскажите мне про ваш план. Честное слово, мне очень не хочется на пятом десятке вспоминать, на какой волне я в юности ловил «Голос Америки».

   Андрей ФЕДОРОВ, «Репортер», №48 (264) от 10.12.2004 г.