У спектакля «Оскар и Розовая дама» будет два рода публики. Одни, глядя на сцену Театра Ленсовета, где Алиса Фрейндлих служила с 61-го по 83-й и куда вернулась нынче на один спектакль, испытают стеснение в сердце, в горле. Создания Фрейндлих, во всех их графически точных деталях и пленительно ускользающих переливах, впечатывались в память навсегда — и неизбежно сквозь нынешний облик актрисы многослойной амальгамой просвечивают призраки тех великих ролей. Оттого сейчас нам так грустно и хорошо.

Вторые, возможно, нас счастливей — потому что моложе. Они видели Алису Фрейндлих только в БДТ да в «Служебном романе» или, того хуже, в детективном сериале (не помню, как называется) — и теперь им выпало впервые увидеть настоящую Алису.

Такое обновление могло случиться только с ней. Впрочем, «случиться» — неправильное слово, потому что поразительная творческая (да и физическая) форма, которую она демонстрирует, — результат правильной жизни. Безусловно, самая бесспорная «Золотая маска» — Алисе Фрейндлих «За честь и достоинство». Вот уж кто очищает эти подзасалившиеся понятия, возвращает им первоначальный смысл. Наиболее точный тест-контроль на наличие означенных свойств разработал Станиславский, разделив деятелей искусств: любящие искусство в себе — или себя в искусстве. Последних — пруд пруди… Алиса — представительница редчайшего и драгоценного первого сорта.

Могла для бенефиса взять что-то бойкое, зазывное, чтобы зритель послушно и охотно хлопал в такт. На ее месте любая звезда так бы и поступила. Не такова Фрейндлих — ей и сейчас, как всегда, интересно только искусство в себе. Им она и занята — два с лишним часа пребывания на сцене.

Пьесу написал Э.-Э. Шмитт, ловкий парижский драматург, нам хорошо знакомый (в том же Театре Ленсовета идет его «Фредерик, или Бульвар преступлений»). Рассчитана она беспроигрышно душещипательно, сделана неровно. Оскар — десятилетний мальчик, умирающий от лейкемии. Розовая дама — кто-то вроде социального работника, среднее между больничной сиделкой и кризисным психологом. Она убеждает Оскара писать Богу — пьеса и есть эти послания. Диалоги — разговоры Оскара с Дамой, а также с другими детьми в клинике, с врачом, с родителями — внутри писем. В спектакле структура еще сложнее: почти каждое письмо вперемешку читают Оскар и Дама — уже после смерти мальчика. Как играет Фрейндлих? Исполнительское мастерство — это количество нюансов в единицу времени. Мастерство тем выше, чем меньшее время нужно исполнителю для смены краски, приема, эмоционального тона. Представьте, что нужно изобразить разговор мальчика и старой женщины: актер станет говорить на разные голоса, головой вертеть, мол, тот справа, а эта слева, чтобы развести персонажей в зрительском сознании. У Алисы — ничего подобного. Она придает Оскару, Даме и остальным индивидуальную характерность (как всегда у нее — точнейшую), быстренько приучает нас всех их узнавать — и проигрывает реплики и оценки стремительно, мгновенно (именно мгновенно!) переменяя обличье.

Вообще-то в разговоре об Алисе Фрейндлих рассуждения о мастерстве излишни. Мастерство служит для решения более содержательных и существенных, нежели чисто профессиональные, задач. Неровность пьесы в том, что славные, вкусные и смешные обстоятельства (при всем трагизме ситуации) перемежаются в ней разными высокопарностями вроде «Жизнь — странный дар. Вначале мы его переоцениваем: думаем, что получили в вечное пользование… Наконец осознаем, что это был вовсе не дар, а только кредит…». Произнося это, актриса не бросает характерность своего Оскара, но как бы облегчает ее, делая прозрачной, и сквозь нее проступает сама Алиса Бруновна Фрейндлих. Право Алисы Фрейндлих говорить про это несомненно, она, как уж не раз бывало, выше и глубже текста. Ее мудрость — особенная, не тяжелая, не натужная, все осеняет и пронизывает дух юмора, который, как мы знаем, есть индикатор и одновременно наилучшее проявление ума.

Ни одной репризы (а они есть у Шмитта) специально не подано. Ничего для облегчения контакта с залом. Ни единого приема из нынешнего продажного театра, заискивающего перед потребителем. Вкус — совесть в сфере эстетического. Что Фрейндлих всю жизнь и доказывает. Пошлость, вульгарность для нее невозможны. Кстати, это о ней Евгений Калмановский, автор вышедшей 15 лет назад прекрасной книги «Алиса Фрейндлих», написал: «музыка талантливого проживания жизни». Музыка снова с нами.

Оттого особенно досадно все, что поперек. Спродюсировал этот символический come back Владислав Пази — хвала ему и благодарность. Он же значится и режиссером спектакля. В одном Пази, сменивший покойного Игоря Владимирова на посту худрука Театра Ленсовета, вполне наследует предшественнику: у него тоже изрядная проблема со вкусом. Например, в «Оскаре» герой умирает так: в конце уходящей в глубину сцены анфилады арок (художник Мария Брянцева) открывается дверь, оттуда — ослепительный свет, куда и… в общем, ужас.

Алиса Фрейндлих лишь однажды работала с равным ей режиссером — Андреем Тарковским. Сейчас на русском театре я знаю двух таких: Лев Додин и Петр Фоменко. Но Додин на стороне не ставит, а в своем МДТ у него жена-артистка. Остается Петр Наумович, когда-то как раз в Ленсовете сделавший свою знаменитую (и запрещенную) «Мистерию-буфф». Вот бы теперь…

8 декабря Алисе Бруновне исполнится 70. Из них на сцене она 47. По-прежнему ее актерский путь предсказуем только в одном: никто не знает, что она сыграет (может — все), но есть все основания надеяться, что в любом случае это будет подарком нашей зрительской судьбы.

Дмитрий ЦИЛИКИН, Петербург

N°224

07 декабря 2004

«Время новостей»

"Время новостей"