Гейне назвал типографский станок «виноградным прессом мысли». Но смотря что в этот пресс положить. Типографские станки издательства «Эксмо» из сырья, поставляемого Виктором Пелевиным, отжимают нечто, что вслух назвать, как и само сырье, не вполне прилично.

Лиса, но не Алиса

Предыдущий роман автора «Диалектика Переходного Периода из Ниоткуда в Никуда» (ДПП), опыт в жанре «олитературенной галиматьи» (см. «МН» N 36, 2003), был закономерно увенчан скандально известной премией «Национальный бестселлер». Закономерность тут в том, что если Россия — это сырьевой придаток Запада, то у придатка и «образцовая» литература должна быть соответствующей по уровню деградации.

«Священная книга оборотня» эту традицию развивает. Если год назад читателя завораживала в «ДПП» битва Степы Михайлова с Жорой Сракандаевым и чисел 34 и 43 (за всем этим виделся Сорокин), то теперь предложено эпическое полотно из жизни оборотней. После успеха «Ночного дозора», искусственно созданного ураганной рекламой Первого канала, оборотни стали у нас персонажами, совершенно привычными в культуре, как прежде были пионеры или комсомольцы.

Первого оборотня (точнее, первую) зовут А Хули (что в переводе с китайского означает лиса А), она воплощена в виде 14-летней девицы, занимающейся проституцией в Москве, подлинный возраст этой «Лолиты» что-то около 2000 лет. Намеченная в «ДПП» китайская тема здесь получила мощное развитие, древнекитайская мистика использована обильно, история лис-оборотней описана настолько подробно, насколько это требуется для заполнения положенного роману объема (13 авторских листов). Хорошо раздуло объем и словоизвержение на тему «Матрицы»: все существует в реальности или в сознании, а если в сознании, то в чьем? Пелевин пишет об этом километрами, все это уже не вторично, а третично, но, как замечает сама А Хули, «экономика, основанная на посредничестве, порождает культуру, предпочитающую продавать созданные другими образы вместо того, чтобы создавать новые». Если Пелевин не может не уточнить, что создает не литературу, а товар, так и я в данном случае не литкритик, а товаровед.

Серый Волк

Второй оборотень — местный персонаж, Серый Волк, который поначалу явлен в миру как генерал-лейтенант ФСБ, красавец-молодец Александр Серый. Если Лиса — фольклор китайский, то здесь фольклор чисто русский: и волчина, и ФСБ. Впрочем, в процессе сексуальных отношений с хитрой китайской Лисой (!) Волк Шурик теряет изначальную маскулинность и начинает оборачиваться не красавцем Волком, а Черной Собакой (точнее, псом), которую, как вдруг догадывается А Хули, зовут непроизносимым словом из шести букв. Чтобы было понятно, о каком лингвистическом феномене идет речь, напомню, что именно это слово использовал в свое время Тимур Кибиров в «Послании Л.С. Рубинштейну»: «Надвигается, послушай, / надвигается… / Тише, тише, глуше, глуше / колыхания сердец». Лиса в романе тоже разъясняет: «Я читала про такую собаку с пятью лапами… . Он спит среди снегов, а когда на Русь слетаются супостаты, просыпается и всем им наступает…» Понятно, что наступает и кому.

Чтобы сразу с этой темой закончить, замечу, что обсценизмы встречаются в романе десятки раз. Не могу сказать, что они нужны для решения художественной задачи, но надо же было чем-то оживлять скучный роман. Хотя бы пусть будет неприлично: секс уже неинтересен, а русский мат в самый раз. И патриотично, и весело. Впрочем, есть и описание ремесла проститутки-оборотня с обильным использованием терминологии и техническими деталями магико-эротического действия пушистого рыжего хвоста. Вся эта клубничка подана легко, иронично, стебово — в точно выдержанном стиле Тутты Ларсен и Маши Малиновской с ее горячей десяткой sexy. Молодежи этот пустой пинг-понг словами должен понравиться, это привычный для нее язык, так что успех и культовость роману обеспечены. Особенным успехом должны пользоваться описания coitusов оборотней, в которых главную роль играют хвосты-антенны, эманирующие энергию. Менее интересны описания трансформации генерала ФСБ в Серого Волка: это мы уже видали много раз в американском кино.

Китайский плагиат

Впрочем, Пелевин не прост. И потому он, скажем, не только пристроился в хвост к успеху «Ночного дозора», где действовали многочисленные оборотни и ведьма Алиса (А Хули не случайно имеет паспорт на имя Алисы Ли), не только наделяет свою А Хули энергетическим вампиризмом, но еще и успевает о фильме «Ночной дозор» с легкой иронией высказаться: русский гештальт наряду с прочим выражают «метафизические блокбастеры, в которых добро дает кормиться злу за то, что зло дает кормиться добру». Принцип железный: где ешь, там и гадишь. А что нагадил, то потом и предложил читателю съесть.

Вообще-то унисонную китайскую лексику ввел в литературу Сорокин в «Голубом сале» (1999): бэнхуй, табень, дахуй, ханкун мудень… Хороший язык, уважительный, родственный. Русский с китайцем братья навек. Так что «А Хули», строго говоря, может интерпретироваться как плагиат. А в то же время может и как пародия на главного конкурента (тем более что тема «голубого» в романе муссируется). Умение сделать амбивалентной творческую немощь и вторичность и даже закосить под постмодернизм — второе счастье.

В свою очередь, примитивность фабулы Пелевин пытается компенсировать также и разного рода интеллектуализмами: от рассуждений о Набокове, Фрейде, Беркли, Борхесе, «Матрице», Алистере Кроули до фрейдистской трактовки сказки «Аленький цветочек» и умных разговоров, которые с лисой-проституткой ведет пожилой гуманитарий-мазохист, пока она стегает его (за его же деньги) Русской Плетью. «Раньше он был правым либералом: но после известных событий раскаялся настолько, что взял на себя личную ответственность за беды Отчизны. Чтобы успокоить душу, ему надо было раз или два в месяц принять бичевание от Юной России, которую он обрек на нищету, вынудив вместо учебы в университете зарабатывать на жизнь бичеванием пожилых извращенцев».

Зная любовь Пелевина к сведению счетов посредством романов, нетрудно в этом пожилом гуманитарии узнать одного литкритика, которого за политические выверты один окололитературный юноша назвал «Прав Александрович». В романе его зовут Павел Иванович, под плеткой он любит поговорить о русской интеллигенции, что отсылает к выпоротому Васисуалию Лоханкину… Этот слой романа и вовсе обращен к посвященным. К интеллектуально-ироническому слою романа, по замыслу автора, относится и упоминание булгаковского Шарика, который на самом деле был видным московским антропософом, учеником Штейнера, в 1925 году трансформировавшегося в сверхоборотня.

Нефтепромысел

Но и это не все. Как и в «ДПП», в новый роман введено еще и несколько политически остреньких констатаций, которыми А Хули делится в письме к сестричке, живущей в Англии: «…Бизнес-коммьюнити, пресмыкающееся перед властью, способной закрыть любой бизнес в любой момент, поскольку бизнес здесь неотделим от воровства. А «аппарат» — это власть, которая кормится откатом, получаемым с бизнеса. Выходит, что первые дают воровать вторым за то, что вторые дают воровать первым… Реформы, про которые ты слышала, вовсе не что-то новое. Они идут здесь постоянно, сколько я себя помню. Их суть сводится к тому, чтобы из всех возможных вариантов будущего с большим опозданием выбрать самый пошлый. Каждый раз реформы начинаются с заявления, что рыба гниет с головы, затем реформаторы съедают здоровое тело, а гнилая голова плывет дальше. Поэтому все, что было гнилого при Иване Грозном, до сих пор живо, а все, что было здорового пять лет назад, уже сожрано».

К политическому слою романа относится и описание Нефтеперегоньевска (прибывающих встречает плакат «КУКИС-ЮКИС-ЮКСИ-ПУКС!»). В тундряном Нефтеперегоньевске (ср., кстати, со Скотопригоньевском в «Братьях Карамазовых») кончается нефть, и полковник ФСБ Михалыч и генерал-лейтенант ФСБ Шурик Серый, оба обернувшиеся волками, воют под присмотром других эфэсбэшников на череп Пестрой Коровы (из сказки «Крошечка-Хаврошечка») и вымаливают у этой Коровы новую нефть, без которой Россия не может существовать. Это центральная сцена романа, центральная по сюжетной важности, напряженности патриотизма и глупости. Все Вервольфовичи у нас на службе в ФСБ! Когда страна быть прикажет героем: и т.д. Плач Волка-Шурика вызвал волшебное появление нефти, и за это ему тут же дают орден «За заслуги перед Отечеством». Видимо, Пелевин и менеджеры «Эксмо» думают, что это смешно. Или патриотично. Или вообще А Хули думать? Работать надо, по «клаве» стучать, тиражи отгружать.

Ближе к финалу выясняется, что волки ФСБ ловят офшорных котов и вообще большие русские патриоты, Шурик же навсегда оборотился в черную собаку, получил звание генерал-полковника и бдит по части супостатов. То ли это за ФСБ и патриотично, то ли против и антипатриотично: Завершается роман заповедями оборотней. То есть оказывается посланием, священной книгой, которую А Хули оставляет на века другим оборотням, а сама, осознав, что она сверхоборотень, уходит в пустоту, столь любимую Пелевиным с 1996 года.

В целом роман и получился очередным симулякром: 80 процентов объема занято скучной китайской мистикой, описаниями повадок и мыслей оборотней, а также бесконечными доморощенными силлогизмами на темы «Матрицы». Остальные 20 — вкрапления, благодаря которым этот фаст-фуд должен понравиться, как доллар, сразу всем. Плюс обсценная лексика: о романе сразу загудят-заспорят, несет она художественный смысл или нет, что даст бесплатный пиар, усилит коммерческий успех и увеличит объем продаж. Так это шуйляо сделано.

Менеджеры водят Пелевиным, как авторучкой.

Он обречен быть классиком.

Примечание. «Шуйляо», согласно «Голубому салу», — пойло для скота.

Михаил Золотоносов

«Московские новости»

№43 за 2004 год (12.11.2004)

"Московские новости"