Ежегодно 24 октября отмечается как День памяти погибших испытателей космодрома «Байконур».

44 года назад на космодроме Байконур произошла самая крупная в истории космонавтики катастрофа: при запуске межконтинентальной баллистической ракеты Р-16 из-за преждевременного запуска маршевого двигателя второй ступени начался пожар, сопровождаемый взрывами; в огне погибли около 100 человек, в том числе председатель госкомиссии, главный маршал артиллерии М.И.Неделин.

24 октября 1960 года произошла катастрофа при испытании новой межконтинентальной баллистической ракеты Р-16 конструкции М.К. Янгеля. При проведении электрических испытаний на заправленной ракете произошел несанкционированный запуск двигателей 2-й ступени.

В результате возникшего пожара и отравления парами компонентов топлива погибло 76 военнослужащих и представителей промышленности. Среди погибших 35 офицеров, 8 сержантов и 14 солдат.

В числе погибших Главнокомандующий РВСН Главный маршал артиллерии М.И. Неделин, руководители испытаний от полигона полковники А.И. Носов и Е.И. Осташев. Сегодня их имена носят улицы г. Байконура.

Ежегодно 24 октября отмечается как День памяти погибших испытателей космодрома «Байконур».

По материалам РИА «Новости» и сайта «История космодрома Байконур»

КАК ЭТО БЫЛО

КАТАСТРОФА НА БАЙКОНУРЕ

Со дня той страшной трагедии минуло почти 40 лет. Взрыв на старте первой боевой межконтинентальной баллистической ракеты Р-16 унес жизни Главного маршала артиллерии М. И. Неделина и еще около 100 ракетчиков — техников, инженеров, военных, конструкторов, специалистов самого высокого ранга. Уже после случившегося на заседании правительственной комиссии по расследованию причин катастрофы главный конструктор Р-16 Михаил Кузьмич Янгель сказал, что количество жертв и пострадавших оказалось таким большим потому, что с ракетой мы все были на «ты», тогда как с такой сложной техникой необходимо обращаться только на «Вы».

В разгар холодной войны ракете Р-16 отводилась роль ракетно-ядерного щита СССР, поэтому она создавалась в кратчайшие сроки. Но даже самой суровой государственной необходимостью сегодня вряд ли можно оправдать решение о первом пуске ракеты, когда на стартовой позиции в ней были обнаружены серьезные неполадки.

(…)

СОБЫТИЯ 23 ОКТЯБРЯ

С момента установки ракеты на стартовый стол начался отсчет времени предстартовой подготовки. С 21 по 23 октября проводились предусмотренные технической документацией проверки и предполетные операции. 23 октября ракету заправили компонентами топлива и сжатыми газами. Начался заключительный этап подготовки к пуску, который был назначен на 19 часов местного времени того же дня.

(…)

Киностудия Министерства обороны вела киносъемки всех запусков. 24 октября 1960 года дистанционно включенная киноаппаратура документально зафиксировала многие фрагменты трагедии. (Сфотографировано с экрана телевизора.)

КАТАСТРОФА 24 ОКТЯБРЯ

В этот напряженный и очень ответственный момент роль лидеров и вдохновителей взяли на себя два талантливых конструктора — заместители М. К. Янгеля Лев Абрамович Берлин и Василий Антонович Концевой. К ним стекалась вся информация, они были в центре событий и принимали решения по всем возникавшим по ходу дела вопросам. Наиболее сложные и принципиальные проблемы выносились на обсуждение Государственной комиссии по испытаниям.

С утра 24 октября специалисты занялись устранением дефектов, обнаруженных накануне. Самой сложной и сравнительно опасной была операция замены сработавших пиропатронов на двигательной установке первой ступени. Ее виртуозно провел молодой слесарь-сборщик с помощью обычного паяльника. После этого обстановка на старте заметно разрядилась.

Примерно по часовой готовности к пуску были прорваны разделительные пиромембраны топливных баков второй ступени. Для надежности решили провести операцию не с пульта прорыва пиромембран, а вручную. Поручили ее автору этих заметок.

Перед самым подъемом на площадку обслуживания установщика произошел эпизод, который фактически сохранил мне жизнь. Михаил Кузьмич Янгель остановил меня, подозвал своего заместителя по двигателям И. И. Иванова и сказал: «Послушай его совета». Иван Иванович рассказал мне, что буквально накануне его вылета на полигон на заводе шла подготовка к огневым стендовым испытаниям двигательной установки второй ступени и на пиростартер каким-то образом случайно подали напряжение. Он, естественно, сработал, турбина пошла вразнос и разворотила чуть ли не весь стенд. Слава Богу, компонентов топлива не было, и обошлось без жертв. В конце разговора Иван Иванович предостерег меня: «Я очень Вам советую при подаче напряжения на подрыв пиромембран отключить штепсельный разъем от пиростартера».

Мы так и сделали. Вместе с инженером Е. А. Ерофеевым, которому поручили на слух контролировать заполнение пусковых бачков, и начальником бортового расчета старшим лейтенантом В. А. Мануйленко поднялись по лестнице установщика на верхнюю площадку обслуживания, открыли лючок в отсеке между первой и второй ступенями и приступили к выполнению задания. Пришлось изрядно повозиться, поскольку пиростартер располагался в труднодоступном месте, и, чтобы его отстыковать, Мануйленко, извиваясь как уж, влез в лючок, подсвечивая себе фонариком. Наконец разъем был отстыкован, мембраны прорваны и пусковые бачки заполнены — отчетливо прослушивалось «булькание» жидкости, вытеснявшей воздух. Ерофеев крикнул сверху, что по прорыву мембран замечаний нет, и спустился вниз, а Мануйленко вновь пролез в лючок и пристыковал разъем. Нам оставалось только убедиться в надежности его стыковки, установить на борт задействованную ампульную батарею и подключить ее к бортовой кабельной сети.

С помощью специального прибора мы стали прозванивать цепи и обнаружили, что цепь одного взрывателя цела, а другого — в обрыве. Чтобы проверить надежность стыковки разъема, Мануйленко в третий раз пролез к нему и убедился, что разъем состыкован нормально. По шлемофонной связи я доложил В. А. Концевому, что цепь одного из двух взрывателей пиропатрона пиростартера в обрыве.

Мануйленко остался на верхней площадке обслуживания (меньше чем через час он погиб), а мне поступила команда спускаться вниз. Я подошел к М. К. Янгелю. Он стоял в двух-трех метрах от ракеты, с ним были Л. А. Гришин, Л. А. Берлин, В. А. Концевой, Р. М. Григорьянц, В. В. Орлинский, Е. И. Аля-Брудзинский и еще кто-то.

Янгель спросил: «В чем причина обрыва цепи, как ты думаешь?» Я ответил, что цепь оборвана в разъеме и что это могло произойти в процессе его отстыковки и повторной пристыковки, так как доступ к пиростартеру очень неудобен.

— Можно восстановить цепь? — спросил Берлин.

— Можно, — ответил я. — Для этого нужны торцовый ключ, чтобы вскрыть разъем, и паяльник.

— А в каком состоянии сейчас этот разъем?

— Он подключен к пиропатрону пиростартера, который сработает и от одного взрывателя, если, конечно, его цепь под воздействием вибраций в полете не нарушится.

Подумав немного, Михаил Кузьмич сказал:

— Восстанавливать цепь не будем. Задача первого пуска будет выполнена при успешной работе и одной первой ступени.

После этих слов Янгель обернулся ко мне и сказал в несколько несвойственной для него манере:

— А тебе здесь больше делать нечего. Иди в бункер и помоги Матренину.

Я вошел в «банкобус» и по шлемофонной связи сообщил А. С. Матренину о принятом Главным конструктором решении, сказал, что можно начинать набор схемы на пуск и что я иду к нему. Помню, прошел мимо сидевшего в одиночестве маршала М. И. Неделина. В трех—пяти метрах от него стояли начальник полигона К. В. Герчик и другие офицеры. На полпути к бункеру я встретил Г. Ф. Фирсова, рассказал ему о последних событиях на старте, и мы разошлись, он — к пусковому столу, я — в бункер. Там я застал всегда спокойного Матренина возбужденным. Он сказал, что на него сильно «давит» Григорьянц и все торопит. Мы пошли в курилку, и я стал его успокаивать.

И вдруг до нас донесся какой-то сильный беспорядочный грохот, похожий на взрывы. Мы вбежали в пультовую и увидели офицеров Ф. Ларичева, В. Тарана и наших инженеров В. Пустовова и В. Бабийчука (они контролировали ход предстартового набора схемы), совершенно бледных, с обезумевшими глазами. Я бросился к перископу и увидел, как на пусковом столе вся в огне пылает наша ракета. Картина была страшная.

Через какое-то время в бункер вбежали несколько военных в обгоревшей одежде. Мы стали стаскивать с них обугленные лохмотья. Вслед за ними появился заместитель председателя Государственной комиссии по испытаниям генерал А. Г. Мрыкин и тут же приказал стоящему у входа солдату закрыть и задраить входную дверь. Тот стал выполнять приказание генерала, но Матренин велел солдату открыть дверь и впускать в бункер всех, а генералу очень спокойно сказал: «Я являюсь ответственным за бункер, и здесь будут выполняться только мои команды».

Из Тюра-Тама в Москву была отправлена шифровка:

«В 18.45 по местному времени, за 30 минут до пуска изделия 8К-64, на заключительной операции при подготовке к пуску произошел пожар, вызвавший разрушение баков с компонентами топлива. В результате случившегося имеются жертвы в количестве до ста или более человек, в том числе со смертельным исходом несколько десятков человек. Главный маршал артиллерии М. И. Неделин находился на площадке для испытаний. Сейчас его разыскивают. Прошу срочной медицинской помощи пострадавшим от ожогов огнем и азотной кислотой. М. К. Янгель».

Реакция из Москвы последовала незамедлительно. В ночь того же дня на Байконур вылетели члены Государственной комиссии по расследованию причин катастрофы. Решение о ее создании было оформлено лишь на следующий день, когда комиссия уже приступила к работе.

В составе партийно-правительственной комиссии были: председатель Верховного Совета СССР Л. И. Брежнев, первый заместитель министра обороны А. А. Гречко, заместитель председателя Совета Министров СССР, председатель военно-промышленной комиссии Д. Ф. Устинов, председатель Государственного комитета Совета Министров СССР по оборонной технике К. Н. Руднев, председатель Государственного комитета Совета Министров СССР по радиоэлектронике В. Д. Калмыков, заведующий отделом оборонной промышленности ЦК КПСС И. Д. Сербин, начальник Третьего главного управления Комитета государственной безопасности А. М. Гуськов, директор НИИ огневых стендовых испытаний ракет Г. М. Табаков, директор ЦНИИ ракетостроения Г. А. Тюлин.

Позже было установлено, что причиной катастрофы был преждевременный запуск маршевого двигателя второй ступени. Своим факелом он прожег днище и разрушил бак окислителя, а затем и бак горючего первой ступени, что и привело к разрушению всей конструкции ракеты. В результате при работающем двигателе второй ступени произошло соединение и интенсивное взрывообразное возгорание в общей сложности более ста двадцати тонн компонентов топлива. При этом один за другим запускались пороховые двигатели разделения ступеней и взрывались воздушные баллоны системы наддува баков.

Пожар со взрывами превратил стартовую позицию в огнедышащий ад. От центра старта с огромной скоростью разбегались концентрические волны огненного смерча, уничтожая все на своем пути. Взрывное возгорание шло лавинообразно, оно продолжалось не больше минуты и успело распространиться на десятки метров.

Компоненты топлива выплескивались из баков на стоявших вблизи испытателей. Огонь мгновенно пожирал людей. Ядовитые пары вызывали смертельные отравления. Спасаясь, люди пытались убежать подальше от горящей ракеты, но из-за очень высокой температуры одежда на них вспыхивала как огненный факел, и они сгорали, не успев сделать и нескольких шагов. Одни, очутившись уже в безопасной зоне, пытались перелезть через колючую проволоку и запутывались в ней, другие попадали в приямок (с него перед пуском сняли решетки), куда стекало разлившееся топливо, и обжигались скопившейся там кислотой.

После выгорания компонентов топлива пожар продолжался еще несколько часов. Горело все, что могло гореть: агрегаты и сооружения, оборудование и кабельные коммуникации. Расплавились и горели баки ракеты, уцелели лишь рассчитанные на высокие температуры двигатели первой и второй ступеней, изготовленные из специальных жаропрочных сталей.

Только когда масштабы пожара уменьшились, смогли начать работу пожарные и аварийно-спасательная команда. Были эвакуированы погибшие, раненые получили первую помощь.

Наконец и нам поступила команда покинуть бункер. Первыми вынесли пострадавших. Санитарная машина увезла их в госпиталь, а уцелевшие на автобусе поехали на 43-ю площадку. Там перед гостиницей собрались все участники испытаний, к этому времени уже вернувшиеся с наблюдательного пункта. Они смотрели на нас, как на пришельцев «с того света». А главный конструктор по гироприборам Виктор Иванович Кузнецов сгреб меня в охапку, поднял на вытянутых руках и с возгласом «Живой! Живой!» стал кружить. Оказывается, он, его заместители З. М. Цециор и О. Ю. Райхман, а также первый заместитель М. К. Янгеля В. С. Будник и главный конструктор электросилового оборудования А. М. Гольцман во время аварии находились в помещении под стартовым столом. По шлемофонной связи они слышали последним мой голос с верхней площадки обслуживания и были уверены, что я там остался. Все были до предела возбуждены, у кого была хоть какая-то информация, пытались обменяться ею с остальными. Чтобы подсчитать погибших и пострадавших, ходили со списками по номерам гостиниц и палатам медпункта.

По горячим следам директор Днепропетровского ракетного завода Л. В. Смирнов и В. С. Будник решили восстановить картину случившегося и собрать материал для предстоящего расследования. Они беседовали с каждым из нас, выясняли, кто и какие давал команды, какие и под чьим руководством проводились операции. Все ответы фиксировались на бумаге, и мы их подписывали. Обстановка в гостинице была гнетущая, казалось, что вот-вот приедет «черный ворон», заберет всех и поминай как звали. Помню такую сцену. По старту мечутся сотрудники спецчасти (одного из звеньев КГБ), пытаясь что-то выяснить по горячим следам. А их руководитель — полковник, угрожая пистолетом, требует от дежурного офицера ответа, где маршал Неделин.

После своеобразной дачи показаний Л. В. Смирнову и В. С. Буднику я с дрожью во всем теле вошел в нашу комнату, где находились уже прошедшие ту же «комиссию» Б. Александров, А. Бондаренко, В. Кукушкин, А. Полысаев и еще несколько уцелевших испытателей. Они вспоминали, где и когда видели в последний раз наших товарищей. Приняв предложенный мне стакан «успокоительного», я сбил дрожь и присоединился к ним.

Через некоторое время к нам пришел Михаил Кузьмич Янгель, весь какой-то сгорбленный, в цигейковой душегрейке без рукавов. Такого Кузьмича мы никогда не видели.

— Ребята, — сказал он, — только-что звонил Н. С. Хрущев и сказал, что к нам летит комиссия во главе с Л. И. Брежневым. Когда я ему доложил, что Неделина не нашли, а в числе погибших главный конструктор системы управления и его заместитель, заместитель Глушко и два моих заместителя, Хрущев строго спросил: «А где в это время находился технический руководитель испытаний?» По тону и характеру вопроса я понял, что мне оказано недоверие. Очень прошу, пусть один из вас придет ко мне и выразит мнение всех здесь присутствующих. Это для меня очень важно, — и тут же вышел.

Ведущий конструктор ракеты А.Полысаев предложил:

— Товарищи, надо написать.

— Кому и о чем? — спросил кто-то из нас.

— Кому и о чем, я не знаю. Но что надо написать, я знаю точно, — ответил он.

Мы единодушно делегировали Полысаева выразить Михаилу Кузьмичу нашу полную поддержку и дали клятву — приложить все силы, чтобы в память о погибших товарищах довести начатое дело до конца. Клятву эту мы сдержали.

В ту же ночь на полигон прибыли госпитали из Москвы, Ленинграда и Ростова-на-Дону. Четырнадцать человек, которым требовалась пересадка кожи, были эвакуированы в Москву в Центральный военный госпиталь им. Бурденко. Трое из них не выжили.

При пожаре на старте ракеты Р-16 погибли 57 военнослужащих и 17 представителей промышленности. Среди погибших — председатель комиссии по испытаниям Главный маршал артиллерии М. И. Неделин, начальник Второго управления полигона, руководитель работ инженер-подполковник Р. М. Григорьянц, заместитель начальника полигона полковник А. И. Носов, начальник Первого управления полигона инженер-подполковник Е. И. Осташев, главный конструктор системы управления Б. М. Коноплев, его заместитель И. А. Рубанов, заместители главного конструктора ракеты Л. А. Берлин и В. А. Концевой, заместитель главного конструктора маршевого двигателя Г. Ф. Фирсов.

В списке раненых — 49 человек. Из них четверо не выжили, в том числе заместитель председателя Государственного комитета Совета Министров по оборонной технике Л. А. Гришин и старший адъютант главкома Ракетных войск полковник Н. М. Салло.

Эти данные взяты из официальных документов, направленных председателю Президиума Верховного Совета СССР Л. И. Брежневу начальником штаба полигона генерал-майором Г. Е. Ефименко 28 октября 1960 года. Их рассекретили только в октябре 1995 года, спустя 35 лет после катастрофы. В ноябре—декабре 1960 года в госпиталях от ожогов и отравлений скончались еще 11 пострадавших. Таким образом, общее число жертв катастрофы достигло 92 человек.