В Беслане сейчас прохладно и сумрачно. В Беслане – траур. В семьях, где есть погибшие, женщины ходят в черной одежде. А мужчины не бреют лиц. Таков обычай. И чем гуще становится щетина на их щеках, тем мрачнее и тревожнее их взгляды. Что будет дальше, когда пройдут сорок траурных дней? Во что выльется людское горе?

Сегодня жители Северной

вглядываются в будущее.

Я исходил вдоль и поперек маленький городок, утонувший в слезах, и выслушал много разных речей. Я смотрел в лица мужчин и чувствовал их боль и гнев. Гнев, который питается слухами и домыслами. Они переполнили Беслан и касаются всего: гуманитарной помощи, тех, кто выжил, и тех, кто погиб, милиции, военных и ФСБ. Эти сплетни терзают город, не меньше ночных кошмаров и тишины, в которой не слышно, как прежде, детских голосов.

Ночь наступает быстро. Дворик домов под номерами З7 и 39 по Школьному переулку заполняют мужчины. Они садятся на лавочки возле гаражей и снова и снова пересказывают друг другу шокирующие подробности того страшного дня. Когда-то на этих лавочках сидели дети, они шумели, и взрослые кричали на них из окон. Теперь кричать не на кого. В двух соседних домах – 37 гробов. В следующем, стоящем за ними – 21. Мужчины расходятся за полночь. Но они не ложатся спать, садятся у кроватей, на которых спали погибшие, и разговаривают с теми, кого уже нет. А я вспоминаю осетина Виталия Калоева, который в авиакатастрофе над Боденским озером потерял жену и двоих детей, а затем отправился в Швейцарию и убил диспетчера. Его квартиру показывали по телевизору – она превратилась в музей его близких. Теперь такие музеи сейчас почти в каждом доме Беслана. Таков обычай. А потом…

«Не сегодня и не завтра, и не после сорока дней, но что-то будет», – отрезает Олег Цаболов. В его доме № 30 на улице Мира время остановилось 3 сентября. И больше не сдвинулось с места.

Мы сидим в детской комнате. На кровати стопочка книг, рубашек, брючек, игрушки. На стене фотография и часы в виде якоря. «Эти часы нравились Марату. Он сам выбрал для них место над своей кроватью, – шепчет жена Олега Залина. – А третьего сентября они встали в без пяти час».

Залина не хочет верить, что Марат погиб. Она целый месяц жила надеждой, что сын ее жив. Они искали его повсюду: среди мертвых в моргах и среди живых – в госпиталях и больницах, и не могли найти. А потом была сдача крови на ДНК. И вот неделю назад им выдали изуродованное до безобразия тело мальчишки.

«Я видел неопознанные тела ребятишек там, в морге, – говорит Олег. – И я знал, что один из них мой Маратик. И все это время я боялся только одного, что он вдруг окажется в числе без вести пропавших».

У Залины в глазах грусть. Она хотела в тот день пойти с сыном в школу. А он сказал, что не надо его провожать, что он уже взрослый. «Он всегда был такой самостоятельный, – вспоминает она. – А еще он любил читать и играть в шахматы».

В шахматы Марат научился играть в четыре с половиной года. И потом играл с отцом «на детский садик». Олег тоскливо улыбается, вспоминая те партии. «Он не любил ходить в садик, потому что любил читать книги, – вздыхает Залина, – там ему их не читали, а он расстраивался. А потом в 5 лет стал проситься в школу. И я его устроила в первую…».

Я листаю личное дело круглого отличника ученика 4 «В» класса Марата Цабалова и читаю его сочинение на тему, кем быть: «Много на свете профессий, но я хочу стать хирургом – врачом. Пусть никто на свете не болеет, а к больному придет вежливый знающий врач».

Но в Беслан пришли другие люди и забрали жизнь любознательного мальчишки, который хотел знать все, бегал в библиотеку за книгами в дни, когда не надо было идти на борьбу и карате.

«За что его убили?» – спрашивает Залина. А я не знаю ответа. И никто не знает.

Рассвет не приносит облегчения Беслану. На новом кладбище каждый день похороны. И каждый день родственники прикладывают ладони к свежим бугоркам земли. До самого заката здесь горят свечи и сюда идут люди.

На могиле первоклассника Алана Гойтова плачет мужчина в камуфляжной форме. На плечах полковничьи звезды:

«Он был моим племянником, любимым племянником. Однажды он меня спросил: дядя, а я когда вырасту, стану генералом? И я ответил, станешь. Ты понимаешь, я ему ответил, Аланчик, ты станешь генералом».

Полковник становится на колени и тоже прикладывает ладони к свежему бугорку.

А рядом рабочие насыпают щебень и кладут асфальт возле могил. Когда хоронили первых погибших, шел дождь, и люди утопали в грязи. Теперь грязи не будет. Будет памятник.

Я стою и читаю на обелиске, обложенном цветами:

«Здесь будет мемориальное сооружение в память погибшим в дни кровавых преступлений террористов в Беслане 1–3 сентября».

От кладбища еду к расстрелянной школе. За день точно такой же маршрут совершают десятки бесланских мужчин и женщин. Они продолжают приносить на место гибели детей цветы и бутылки с водой. Они хотят, чтобы их дети больше никогда не страдали от жажды. На стене школы надпись: «Наши дети не успели пожить, но прошли все круги ада». Теперь наступил кошмар для родителей.

Борис Арчинов – один из немногих мужчин, оказавшихся в захваченной школе и сумевших остаться в живых. Он страдает от того, что остался жить сам, а его жена Индира и двое сыновей, Николай и Ахсарбек, погибли.

«Я не смог им помочь, – говорит он, – спасал чужих, а своих не смог».

Первого сентября Борис привез к школе своих близких. Он сидел в автомобиле, когда начался захват.

«Они выстрелили по машине, но меня пуля не задела. А потом вытащили и загнали вместе со всеми в спортзал. Там были и все мои близкие. Жена, старшая дочь с внучкой и двое сыновей».

Борис не хочет рассказывать о том, что творилось в школе. Как мужчин выводили в соседние классы и заставляли строить баррикады. Многих потом расстреляли. Как перед началом бойни, он смотрел на жену и детей. А потом был взрыв, пыль и гарь. Он помогал ребятишкам выбираться из здания, а где-то в уголке сознания теплилась надежда, что сейчас из пыли и гари выскочат и два его сына. Но они не появились.

Рядом с нами стоит старик Харитон Гаппоев. Его сын Руслан и внучка погибли. Сноха в Москве в больнице. А он перенес инфаркт и сейчас еле ходит и с трудом говорит.

Пытается вспомнить имя внучки, не получается. Да и имя сына он произносит с трудом.

Руслан погиб в первый день. Услышав о захвате школы, он схватил помповое ружье и прибежал к школе.

«Он все три дня там лежал, – вздыхает старик. – А мне никто ничего не говорил».

Когда Харитон узнал, что школа захвачена, а сын его находится там, он пошел к школе. Все, кто находился поблизости, уже знали, что его сына нет в живых. А он не знал, подходил к ополченцам и просил, чтобы они быстрее освободили Руслана. Те говорили, что обязательно помогут, а потом отводили взгляды.

Теперь я стою возле этих одиноких людей и спрашиваю: «Что будет дальше, когда пройдет траур?»

Но старик Харитон отвечает вопросом на вопрос: «Почему власть ничего не может сделать с бандитами? Раньше могла, а теперь не может. Почему они не хотят выдать Масхадова и Басаева?»

А Борис Арчинов ничего не говорит. Он опускает глаза.

Не знает, что будет дальше, и Маирбек Туаев. Он председатель рабочей комиссии по вопросам распределения гуманитарной, благотворительной и финансовой помощи. В комиссию входят 40 человек. Восемь от администрации и 32 – от пострадавших. Маирбек как раз от пострадавших. У него погибла дочь Инна.

«Обе мои дочери были там – они у меня двойняшки. Учились в десятом классе. Инга, та побойчее, а Инна – тихоня. У нее такой мягкий был характер, старалась помогать людям, – вздыхает Маирбек. – Ее нашли среди первоклашек. Она им помогала».

В глазах Маирбека застывают слезы. И я перевожу разговор на работу комиссии. Туаев рассказывает, что сначала в нее входили только восемь человек из администрации. Но они не справились с валом работы. Потом был создан общественный совет из восьми человек, но и он захлебнулся. А 21 сентября было решено создать комиссию из пострадавших. Одной из причин создания группы было недоверие чиновникам.

Маирбек считает, что дальнейший ход событий зависит от действий властей.

«Сейчас много горячих голов, которые призывают идти войной на ингушей. Но война не нужна. Надо вначале дождаться выводов комиссии, – объясняет он.– Многое сейчас зависит от властей. Но если их действия окажутся неэффективными, тогда всякое может случиться».

Однако не все так просто. Когда я разговаривал с людьми просто так, без диктофона, многие говорили, что молодежь в приграничных районах с Ингушетией настроена далеко не столь мирно. Еще мне пересказывали слухи о том, что якобы «деловые» осетинские парни встречались с «деловыми» ингушскими парнями. И те им сказали, что власть знает гораздо больше, чем говорит.

Впрочем, эта самая власть сейчас пытается всеми силами успокоить людей. Это – с одной стороны. А с другой – полностью берет под контроль административную границу между Осетией и Ингушетией. Появились новые посты. А в понедельник солдаты и офицеры 58-й армии провели совместные учения с пограничниками. Правда, в штабе армии «НИ» сообщили, что учения эти плановые и направлены на отработку взаимодействия с пограничниками. К бесланским событиям, по словам военных, учения никакого отношения не имеют.

ГЕРМАН ПЕТЕЛИН, Беслан

«Новые Известия»

08.10.04

пятница

«Новые Известия»