Чарли Чаплин приехал в Соединенные Штаты, когда американское кино остро нуждалось в новой комической звезде. В то время американские кинокомедии не могли выдержать конкуренции с европейскими. Ведь немое кино не требует перевода и комментария, и это было существенно для страны эмигрантов.

Чарли – стекольщик в фильме

полнометражной картине Чаплина.

Спрос родил решение создать кинофирму по производству «комических». Ее основали Адам Кессель и Чарлз Бауман, назвали «Кистоун» («Краеугольный камень»). Художественное руководство доверили Маку Сеннетту – канадскому ирландцу, литейщику из Коннектикута. Черный юмор он чувствовал прекрасно, был необразован, но разносторонне одарен. Четыре года он состоял при Дэвиде Гриффите в легендарном «Барографе».

Гриффит создавал эпохальный стиль в новом искусстве, а комедии ему не удавались, и он их презирал, но вынужден был подчиняться хозяевам и снимать «комические». Сеннетт, его персональный шофер, удачно имитировал Макса Линдера, который смешил тогда весь мир, и Гриффит занял своего водителя в нескольких короткометражках, затем сделал помощником, а вскоре – главным режиссером комедийных фильмов «Байографа». За полтора года Сеннетт снял более 80 картин. Еще он был груб и упрям.

Вот в такие руки попал Чаплин по контракту от 25 сентября 1913 года. Неудивительно, что в «Кистоуне» его не любили, не понимали и еле терпели. Актеру, воспитанному на культурных традициях английской театральной пантомимы, велели усвоить сеннеттовский стиль работы: никакого сценария; мысль, пришедшая в голову, разыгрывается как играется, пока не начинается погоня – сердцевина фильма; непременные атрибуты – потасовка в дамской спальне и кульминация на паровозе идущего поезда; плюс фетишизация грубой кутерьмы затрещин, подзатыльников и уличных драк с полицейскими… Дублей не делать, движущуюся камеру не использовать, снимать только с нескольких точек, собственного мнения не иметь.

Чаплин, стиснув зубы, взялся за дело: работа у Сеннетта была шансом вырвать семью из нищеты, обеспечить хорошее лечение матери, реализовать личные мечты. За считанные месяцы он сумел преодолеть дистанцию от кинонеуча до гриффитовского аса. Более того, противопоставил принятой в комедиях «Кистоуна» манере английский неспешный, аккуратно жестикулированный стиль актерской игры.

Лицо Чаплина несло отпечаток пережитых страданий, и никакая маска клоуна не могла их скрыть. Но именно это живое выражение его глаз и привлекло зрителей. Дебютный фильм «Зарабатывая на жизнь» (в советском прокате «Чарли счастлив») имел серьезный успех, он остался одним из лучших в истории «Кистоуна». В этой картине возник образ Бродяги, отработанный затем до полного совершенства – вплоть до картины «Огни города» (в советском прокате «Огни большого города»), предпоследнего немого фильма Чаплина, его «комического романа».

Чаплин сожалел о приходе в кино звука и яростно сопротивлялся ему. Уже стало легендарным 6 октября 1927 года – дата премьеры «частично говорящего» («part talkies») фильма «Певец джаза» (режиссер Алан Кросленд). Он затмил по кассовым сборам все немые шедевры. В ответ Чаплин, рискуя всем своим состоянием, создает немой шедевр – картину «Цирк», где Бродяга безмолвно творит пантомимическое искусство.

8 июля 1928 года братья Уорнеры выбросили на кинорынок «первую стопроцентную говорящую» («all talkies») ленту «Огни Нью-Йорка» (режиссер Брайан Фой). Этот гангстерский фильм побил все рекорды проката. А Чаплин через три года снимает «Огни города», где человеческая речь по-прежнему заменяется пояснительными титрами. Правда, драматургия фильма уже строится на музыке – «душе действия»: с лейтмотивами, тембровыми инструментальными характеристиками. Он ее написал сам, так что в «Огнях города» состоялся дебют Чаплина как композитора.

Может быть, он боялся, что «заговоривший» Бродяга неизбежно разрушит пантомимическую магию «великого немого», а языковые барьеры лишат его интернационального экрана? Чаплин категорично заявил в 1931 году: «Я даю говорящему кино три года, не больше!» Пожалуй, это единственная ошибка художника.

Чаплин создал более 70 коротких кинорассказов, полных сочного комизма и сатиры. Благодаря этим миниатюрным драмам маленький человек в удачно созданной комической маске стал одним из символов XX века.

По своему внешнему рисунку роль Бродяги – мюзик-холльного происхождения. Тросточка как непременный атрибут светского человека входила в обязательный аксессуар любого английского комика. Она символизировала чувство собственного достоинства подданного Ее Величества, поэтому клоуны постоянно ею жонглировали. С тростью Чарли дебютировал в «комической» «Между ливнями» (в советском прокате «Под дождем», 1916; «Чарли и зонтик», 1924). Здесь же он впервые прочапал утиной походкой Чудилы Бинкса – конюха его дядюшки Спенсера Чаплина, владельца кабачка «Голова королевы».

Бродяга появился на экране в предыдущей картине «Невероятно затруднительное положение Мейбл» (в советском прокате «Переполох в отеле»): маленькая шляпа-котелок, мерзкие черные усики, слишком узкий и коротковатый пиджак, ветхая жилетка, нарочито мешковатые брюки, готовые сползти в любую секунду. К этому «изысканному силуэту» прилагались драные ботинки 55-го размера, развернутые в разные стороны. «Мятый человечишка», как называл Чаплина Маяковский.

В течение 20 лет эта нарисованная театральная маска эволюционировала в кинообраз Бродяги – никогда не отчаивающегося, влюбленного в жизнь и людей скитальца. Вопреки гэгу (слово придумал Сеннетт, перевести «gag» на нормальный язык невозможно), искусству грубого абсурда, Чаплин создал свою историю про дурака – универсальный образ, извечно понятный всем народам. Ему позволено все: не уважать власть имущих, появляться везде, где хочется, однако и выпутываться из бед он может только благодаря собственным силам. Чем не герой русских сказок, Иванушка-дурачок эпохи немого кино? Ведь дал же Бернард Шоу своей пьесе «Дом, где разбиваются сердца» подзаголовок «Фантазия в русском стиле на английские темы»!

Бродяга с почти первобытной детской наивностью швырял в мир силы и власти камушки смеха. Их обожали зрители: шутка обесценивала могущество богатых, разрушала страх, обессмысливала насилие.

В картине «Великий диктатор» Чарли-парикмахер из гетто скажет возлюбленной, растоптанной сапогами штурмовиков, сокровенные слова: «Ханна! Ты слышишь меня? Где бы ты ни была, посмотри в небо! Ханна, подними голову! Тучи рассеиваются! Солнце пробивается сквозь них. Мы выходим из мрака на свет… Выше голову, Ханна! Взгляни в небо!» Звучащая речь чаплинского персонажа стала фактором художественной выразительности, когда «великий немой» казался уже анахронизмом. Чаплин остался непреклонен: «Кое-кто говорил, что Бродяга мог бы заговорить. Но это было немыслимо: как только он сказал бы хоть единое слово, он стал бы другим человеком».

Валентина Рогова

Независимая Газета

# 216 (3329) 6 октября 2004 г.

Независимая Газета