Во вторник на телеканале «Культура» в вечернем выпуске «Ночного полета» разыгрался сюжет картины Репина «Не ждали». В эфире появился Владимир Сорокин. А уже через 10 минут писатель не выдержал высокомерного тона, которым критики привыкли говорить о постпомодернистах, и, сняв микрофончик, покинул телеведущего Максимова. Вместо Сорокина в студии появился… психолог, который скорее был нужен не столько ушедшему Сорокину, сколько оставшемуся Максимову…

Телеведущий Максимов пригласил в «Ночной полет» неизбалованного эфиром писателя Владимира Сорокина. Надо сказать, что канал «Культура», полностью открытый навстречу современной живописи, почему-то впадает в явный ступор перед современной литературой. Проще говоря, известные миру прозаики и поэты, не избалованные официозной критикой, крайне редкие гости в популярных программах. Тот же Владимир Сорокин, преподававший в университетах Японии, Франции, Германии, для нашего популярного телеведущего выглядит чуть ли не инопланетянином.

Его вопросы, обращенные к постмодернисту, изучаемому крупнейшими славистами мира, отдавали изрядным дилетантизмом. Судя по всему, Андрей Максимов даже не знает, что слава Сорокина началась не сегодня, а в середине 80-х. «Тридцатую любовь Марины» «Норму», «Сердца четырех» размножали на пишущей машинке еще в докомпьютерную эпоху. Максимов далек от современной литературы. Иначе он не задал бы Сорокину вопрос о том, как писатель относится к пиару «Идущих вместе», сжигавших роман на площади у Большого театра. С таким же успехом можно было бы спросить у Томаса Манна, как он относится к пиару Геббельса, устроившего аутодафе из неугодных книг.

Сорокин вежливо ответил, что его книги не сжигали, а рвали на куски, что ему вполне достаточно своей аудитории, и он вовсе не стремится к площадной известности среди некомпетентных людей.

Телеведущий не понял. И еще долго продолжал по инерции абсолютно надуманную тему о внезапно свалившейся славе, якобы пришедшей к Сорокину после площадного дебоша «Идущих вместе». Странно и то, что Максимов, пригласивший Сорокина по случаю выхода его нового романа «Путь Бро», начал с того, что романа он не читал. Если не читал, если вообще не в курсе, то о чем говорить?

Ну, хорошо, не открывал «Путь Бро», но ведь у Сорокина есть своя классика. Та же «Тридцатая любовь Марины», те же «Сердца четырех». Ведь не об одной из этих прогремевших книг не было серьезного разговора на телевидении. Такое ощущение, что кроме слухов и сплетен, наши критики ничего об этом не слышали. Похоже, что Максимов просто растерялся увидев вместо ожидаемого монстра интеллигентного и глубокого человека. Куда увереннее и спокойнее он чувствовал себя со Жванецким.

Тут же крещенский холод и явная неприязнь двух культур. Массовой, и элитарной. Ясно, что рыночный вопрос о тиражах, о несопоставимости с Дашковой и Донцовой был совершенно не интересен писателю. Он холодно парировал, что детективов не читает, а тонкости различий между двумя попсовыми беллетристками ему не интересны. И тут совсем уж топорно прозвучал вопрос о хлебе с маслом. Мол, не будет больших тиражей, и на хлеб не хватит. Сорокин просто вынужден был напомнить, что роман «Лед» переведен на 15 языков. Максимов, конечно, не обязан любить Сорокина, но почему бы не полистать перед эфиром пару романов? Я уверен, что ведущего ждало бы приятное удивление. Проза Сорокина совсем не похожа на страшилки, распространяемые консервативной союзписательской критикой.

Наконец, телезвезда почувствовала нелепость всей предшествующей беседы, и разговор с места в карьер переключился на философию: в чем космический смысл жизни на земле. Сорокин вздохнул с облегчением и радостно ответил на вопрос, более соответствующий, его уму и таланту. Космический смысл в том, чтобы человек совершенствовался и был соразмерен высшему смыслу.

Ведущий настаивает: а в чем этот смысл? Мол, так прямо и скажи. Сорокин не стал выступать в роли Господа Бога, а отстегнул микрофон и со словами: «Я не готов к разговору в прямом эфире», – ушел. Максимов был готов к чему угодно, но только не к этому. В свое время он пренебрежительно бросил фразу: «Мне неинтересно, что пишет Вознесенский». Право на свое мнение имеет каждый. Тем более популярный телеведущий. Нелепость ситуации в том, что телеведущих миллионы людей видят и слышат порой по нескольку раз в неделю или каждый день, а всемирно известных писателей мы не видим и не слышим годами. А когда каким-то чудом они появляются на экране, их не спрашивают, а учат. Или, что еще постыднее, пытаются поймать на слове.

Любому писателю лестно оказаться в популярной передаче. Поэтому ведущему и в голову не могло придти, что открытое неуважение к личности и творчеству гостя может привести к взрыву.

Спасая честь мундира, Максимов приглашает в эфир психолога, что само по себе несколько странно и неожиданно, если не сказать бестактно. И началась нелепейшая разборка на тему, готов ли Сорокин к славе. Да не Сорокин к ней не готов, а запопсевшее телевидение. Настолько опустили планку, что невольно и сами опустились. Уход Сорокина из эфира красноречив, как молчание ягнят.

Скандал в благородном семействе такого рода назревал давно. Телеведущий Максимов фактически сам стал жертвой телевидения. На протяжение многих лет о Сорокине на ТВ или молчали, или давали абсолютно недостоверную информацию.

Что можно сказать о де Саде, как о писателе, если, не читая ни одной книги этого автора, вы услышите только, что он садист, псих и умер в тюрьме? Телезрителям да и телеведущим, как выяснилось, о Сорокине известно лишь то, что сообщалось в программах: ненормативная лексика, скандал у Большого театра… и все. Максимов просто не понимал, что перед ним тончайший мастер литературных стилей, с легкостью играющий по законам постмодерна в регистрах Бунина, Толстого, Фадеева и всех советских романов.

То, что в самый разгар бунинской идиллии кто-то вдруг смачно выругается, или справит свою нужду, или в прямом смысле съест собеседника, зажарив его в духовке, не столько пугает, сколько заставляет умирать со смеху. Проза Сорокина – осиновый кол в могилу соцреализма, в традициях которого взлелеяны любимые авторы телевидения и постсоветской ( по сути – советской) критики.

В «Тридцатой любви Марины» фригидная девушка из интеллигентной семьи в поисках истины идет на завод и, влюбившись в секретаря парткома, впервые испытывает оргазм под утренние звуки гимна Советского Союза. Затем вливается в коллектив и перевыполняет план. Все это написано в стилистике производственного романа, так что и не отличишь. Девчата после смены едят «вкусный гуляш» и пьют компот в рабочей столовке. А соитие под звуки гимна расписано на несколько страниц. «Сла-а-а-всья, о-о-отечство-о-о н-а-а-аше сва-а-або-о-дное…» И волны блаженства заливают Марину.

В последнем романе Сорокин пародирует ту самую романтику кагебешников – сверхчеловеков, которая сегодня фактически насаждается в фильмах типа «Ночного дозора» и во всех прочих дозорах того же Лукьяненко и ему подобных, «верящих в свет», которые «во время революции и гражданской войны в полном составе прибились к ЧК». Так что понятно, почему они в «борьбе со тьмой», не задумываясь, проливают реки крови своей и чужой, как компот в рабочей столовке.

Именно против Сорокина впервые после советского времени была снова запущена привычная модель травли писателя: «Не читал, но решительно осуждаю». Вот и Максимов уже начал с того, что «не читал». Пастернака не приглашали на обсуждение «Доктора Живаго» в телепрограмму.

Недавно Василий Аксенов с горечью заметил, что появление его на экране в советское время было невозможно. Зато возможно было ругать.

Сейчас ситуация все же другая. Пока. Сорокин, спасибо Максимову, появился хотя бы на десять минут. И этих десяти минут было достаточно, чтобы после замалчивания обрушить нагромождения лжи, возводимые вокруг писателя в течение десятилетия. Нечто подобное воздвигается и нагромождается сейчас вокруг Игоря Яркевича.

Никто не призывает любить Сорокина, Яркевича, Нарбикову, Радова и других блестящих прозаиков, чей литературный уровень явно выше уровня современной критики. Остается только замалчивать или просто лгать.

Но рано или поздно наступит пусть даже не час, а десять минут истины, и рухнет замок Кощея.

Константин КЕДРОВ

«Русский курьер»

№ 383 2004-09-30

"Русский курьер"