Ник Кейв: "Музыка для меня – нечто физическое"
Накануне гастролей с Ником Кейвом в Лондоне встретился обозреватель «Коммерсантъ-Weekend» Борис Барабанов.
– Давайте поговорим о вашем новом альбоме – «Abattoir Blues / The Lyre of Orpheus».
– Для этой пластинки мы репетировали пару дней, это редкий случай, обычно The Bad Seeds очень сложно собрать на репетицию, все такие занятые. Уж не знаю, гордиться этим или нет, но в принципе мы можем обойтись без репетиций, мы очень хорошо понимаем друг друга. Я даже нахожу особую красоту нашей музыки в том, что записи звучат так, будто это не отрепетированный материал. Музыка для меня – нечто физическое, материальное. Например, наш скрипач Уоррен Эллис решил использовать новый инструмент – ирландский базуки. Он подключил к нему звукосниматель и пропустил звук через усилитель. Вместе с гитарой этот инструмент дал необычайно тяжелый, но в то же время очень деревянный, «перкуссионный» звук, который я никогда не слышал до этого.
– Уоррен Эллис приезжал недавно в Москву со своей группой Dirty Three. Это был очень горячий концерт, он бегал со скрипкой как угорелый по сцене, творил черт знает что. Я знаю, что он приедет и сейчас, вместе с вашим камерным составом. В рамках этого бэнда он ведет себя поспокойнее?
– На концертах этого моего «камерного» состава может происходить что угодно. Я даже не знаю, что моя группа будет исполнять и как. И в этом заключается смысл – играть в зависимости от настроения. Мой маленький бэнд мобильнее The Bad Seeds, в которых больше ограничений просто потому, что больше участников, мы как бы сами себя запираем в определенную форму. А с маленькой группой мы можем в один вечер сыграть песню деликатно и камерно, а на следующий вечер исполнить ее же очень агрессивно.
– Можно ли с вашей точки зрения говорить о присутствии панковского настроения на «Abattoir Blues»?
– Ну, ничего такого я там не вижу. Некоторые песни получились более взрывными, более агрессивными – отлично! Но слово «панковский» мне сегодня нравится гораздо меньше, чем слово «мощный». Я же смотрю телевизор, слушаю весь этот новый «как-бы-панк-рок», и я думаю: «Вот дерьмо!» Сейчас этот термин означает какой-то разбавленный, отравленный, ослабленный рок-н-ролл, а не то, что я привык считать панком.
– Думаете, сейчас реально придумать что-либо новое в рок-музыке?
– Стремиться отличаться от других нужно в любом случае. Сейчас же ведь вся музыка унифицирована, все делается в компьютере. Боссы рекорд-компаний даже настаивают, чтобы все пропускалось через компьютер. Есть там лажа или даже нет ее, все все равно вбивается в машину, сжимается, компрессируется, шлифуется. Молодые группы готовы к тому, что можно сыграть как угодно плохо – компьютерщики все поправят. Ты пишешь музыку начерно, а потом приходишь в студию и слышишь «улучшенную» версию и порой просто не узнаешь свои песни. Рок-музыка не должна быть дезинфицированной, дистиллированной, в ней должны быть «левые» ноты, должны быть ошибки. Слава богу, на моем лейбле, Mute Records, это понимают. Здесь все по старинке. Здесь верят музыкантам, а не машинам. А вот с компаниями, которые брались раскручивать The Bad Seeds в США, не все выходило так гладко. Здесь, в Англии, мы уже были хорошо известны, а в Америке только-только начинали о нас писать. И вот мы приезжали, а там – комнаты в гостиницах меньше, машины нам давали меньше, даже бутылки воды в приемных лейблов нам доставались меньше, чем местным звездам. За нас брался какой-нибудь крупный американский лейбл: «Все, ребята, у вас начинается новая жизнь!» Потом шум быстро проходил, потому что мы никогда не могли делать что-либо по заказу. Мне не стыдно ни за одну песню, которую я спел, и «Murder Ballads», и коммерческий успех дуэта с Кайли – все это было по-честному. Но калькировать удачные идеи нам не хотелось. Контракт разрывался, и появлялись новые парни: «Не переживайте, с нами вы можете быть уверены, что теперь-то Америка будет у ваших ног!» И все повторялось сызнова. Теперь наконец мы нашли в США партнеров, которые думают так же, как мы, это компания Epitaph и лейбл Тома Уэйтса Anti. Их подход к делу нас устраивает полностью.
– Вы сами по-прежнему получаете удовольствие от выступлений на сцене?
– Да, конечно. Когда я выхожу на сцену, что-то происходит внутри меня. Я становлюсь тем, кем всегда мечтал быть, с тех пор как был еще мальчишкой, тем, кем никогда не был на самом деле. В детстве я был застенчивым и неуклюжим, я был всегда недоволен своей внешностью. Когда концерт заканчивается, через три минуты я снова обычный человек. Многих, я знаю, даже разочаровывает то, что я живу обычной жизнью, хожу в офис, как все. Но то, что происходит со мной на сцене, это совсем другая жизнь. Причем это не тот стереотипный образ поп-звезды, знаете, sex, drugs & rock`n`roll. Нет, это нечто совсем другое. Дело не только в том, что все девушки города твои, когда ты на сцене. Есть более глубокое чувство.
– Как скоро мы сможем прочитать вашу новую книгу?
– Я вынашиваю одну идею… Но, для того чтобы ее воплотить, мне понадобится два года. Я пока не могу найти столько свободного времени.
«Weekend» №173(3012) от 17.09.04
*
