Кому президент Путин поручил этим заниматься? На кого он первого сентября возложил ответственность за спасение детей? На директора ФСБ, на министра внутренних дел, на своего полномочного представителя в Южном федеральном округе?

Где сейчас этот человек? И был ли он вообще?

Похоже, что его не было. Во всяком случае, никаких следов после себя он не оставил. Известно, что был оперативный штаб, собранный на скорую руку из местных начальников, заезжих депутатов Госдумы и энтузиастов-добровольцев типа Рошаля. Самой высокой должностью в государственной иерархии там обладал, судя по всему, начальник УФСБ по Северной Осетии. Остальные и вовсе никто, если на них из Кремля смотреть. Мелочь, шнурки…

Вопрос, на который нет ответа: почему туда не поехал ни один чиновник федерального уровня? Почему не поехал человек, способный принимать решения и брать на себя ответственность?

* * *

Бывший президент Ингушетии Руслан Аушев — единственный на всю страну оказался мужиком. Пошел к террористам один, без охраны, без оружия, спас двадцать шесть человек, хотя никто ему такого поручения не давал. Нынешний президент Ингушетии Марат Зязиков не пошел. Когда его спросили про заложников, он сказал, что “вплотную этим не занимается”.

Дети помирают от жажды, с ума сходят от страха, плачут, молят о помощи. Сколько они выдержат такую муку — двое суток, трое, четверо? Они ведь не могут долго терпеть, да и нельзя их заставлять терпеть. Нет в запасе времени. Если дети мучаются, надо все бросать и скорее бежать избавлять их от мучений. Это не столько даже долг, сколько инстинкт такой должен быть у всякого нормального человека.

Но нет, Зязиков вплотную не занимается. Ему некогда, он руководит республикой. И никто вплотную не занимается. Всем некогда, все руководят. Есть штаб, пусть он занимается. Алло, штаб? Давайте делайте все, чтоб сохранить жизни детей! Поняли?

Поняли. Только, чтоб их сохранить, нужно торопиться. Быстро думать, быстро оценивать ситуацию, быстро принимать решения, быстро отказываться от принципов и быстро находить компромиссы. Времени на раздумья, взвешивания, согласования и утверждения — нет.

Аушев в интервью “Новой газете” сказал: “Мы потеряли полтора суток”. Полтора суток в Кремле решали, кого отправить к террористам на переговоры. Взвешивали “за” и “против” — чтоб, значит, политически корректно все выглядело. В таких делах ведь что важно? Важно лицо не потерять. Пошлешь к террористам чиновника высокого ранга, так они, чего доброго, решат, что вынудили Кремль идти на уступки. Пошлешь низкого — не станут разговаривать. Щекотливый вопрос, короче говоря. А кроме того, никто ведь не хочет идти. Все боятся. В эту школу зайдешь, а потом и не выйдешь.

После мучительных раздумий на переговоры с террористами отправили помощника президента по вопросам Чечни генерал-майора милиции Асламбека Аслаханова. Когда помощник прибыл в Северную Осетию, школа взлетела на воздух.

Немножко опоздал.

* * *

Если руководители государства действительно хотели спасти детей, то почему они их не спасали? Почему не дергались, не бегали, не договаривались об условиях?

Оперативный штаб два дня объяснял: “Террористы не выдвигают никаких требований” или “они выдвигают невнятные требования”. Мол, они уроды, с ними невозможно разговаривать. Но если тебе важно спасти детей, ты сам бегай к уродам и тряси их, пока не вытряхнешь внятные требования. А как еще?

Правда, теперь выясняется от того же Аушева, что требования были вполне внятные — вывести из Чечни войска. Но в оперативном штабе, видно, стеснялись доложить наверх такую наглость. Прямо и не знали, как сказать.

…Медлительность, нерешительность, колебания, борьба мотивов, бесконечное оглядывание на Кремль. А что там скажут, а вдруг там это не понравится? Ложь, шитая белыми нитками. Преуменьшить опасность. Соврать, что заложников триста, соврать, что террористы — негры. Безответственность — никогда не делать шагов, за которые, возможно, придется отвечать. И еще инфантильность. Недоразвитость мыслей и чувств. Ни сердцем, ни умом они не предвидят, что дело кончится плохо, непоправимо плохо. Не обливаются холодным потом от страха за людей, стоящих на краю смерти.

С “Курском” ведь было то же самое. Несколько часов, когда можно еще было что-то сделать, чтоб спасти остававшихся в живых подводников, наверху ушли на вранье, созвоны, изворачивания, увиливания, хитрожопые выдумки…

Люди, находящиеся на государственных должностях, в массе своей — такие. Они отлично умеют “пилить бабки”, но ничего не могут создать, сделать от начала и до конца. Они импотенты. Они собственных детей не смогут спасти, если понадобится.

* * *

В системе путинской власти только такие люди — безынициативные, трусоватые, “никакие” — могут занимать посты в госструктурах. Самостоятельных, типа Аушева, выкидывают. Меняют на генералов ФСБ зязиковых, которые “вплотную не занимаются”.

Сравните премьера Фрадкова, которого не видно, не слышно, и Черномырдина, который при всех своих недостатках был личностью. Он мог взять на себя ответственность и принять решение — пускай, как потом говорили, ошибочное. Тем не менее на его совести нет людей, которых он мог спасти, но не спас. А Фрадков в той же ситуации вообще никакого решения не принимал, ни правильного, ни неправильного. Впрочем, у него, возможно, и совести нет…

Так проще править, когда под тобой все согласные и послушные и никогда не скажут тебе ничего критического, неприятного. Но конечные результаты этой политики — плачевны. “Никакие” люди не могут выстроить ничего путного. В итоге все, что под президентом, нынче развалено. Под ним — болото, в котором тонет любая здравая идея.

Путин и его советники могут принимать вполне разумные, правильные решения, но у них нет инструментов, чтоб эти правильные решения реализовать. Нет ФСБ, нет милиции, нет армии. Правда, есть друзья-земляки в этих структурах.

То есть названия, оболочки — они имеются. Но внутри, под оболочками, лишь гнилые топи бумаг, отчетов, телеграмм.

Реальное, твердое там только то, что связано с деньгами — откатами, взятками и услугами, исполняемыми по частным заказам. Реален собственный карман, остальное — мираж.

Фатальная ошибка президента Путина в том, что он отказывается понимать, что у него нет инструментов. Он ведет себя так, будто они у него есть и все его правильные решения сейчас будут выполнены.

Но они не будут выполнены. Они останутся декларациями, потому что их некому выполнять.

Выполнять их будет телевидение, которое покажет, что они якобы выполняются.

Оно покажет, какая в Чечне замечательная стабильность, высокие надои, и граждане обожают нового президента, генерала милиции Алу Алханова, который, слава богу, до сих пор еще жив и здоров.

Как осетины вняли призывам президента не разжигать межнациональный конфликт и даже не собираются мстить соседям за Беслан. Хотя поставьте себя на их место — разве не наплевать вам было бы на то, что говорит президент?

Как арестовываются один за другим пособники террористов, как дружно шагают россияне на стихийные митинги, организованные властями, как быстро растет ВВП и как хорошо живется льготникам на выплачиваемые вместо льгот компенсации.

Телевидение покажет красивую картинку правильной жизни великой страны, героически преодолевающей трудности. И все в нее поверят. В том числе сам президент.

Но картинка иногда все-таки рвется. Тогда в дырочку видно нашу настоящую жизнь. Смертельно опасную, уродливую, предательскую.

Жизнь способна опровергнуть даже самую любимую картинку. Поэтому когда Путин говорит, что к штурму не готовились и хотели спасти детей, верится в это с трудом. Если хотели спасти, то почему же резину тянули? Почему не спасали?

Юлия КАЛИНИНА

Московский Комсомолец

от 10.09.2004

Московский Комсомолец