Гробы – в каждом дворе. На каждой улице в огромных котлах – пища для поминальной трапезы… Вчера в Беслане прошли похороны еще ста погибших. Все дороги в город с утра были забиты – люди съезжались из других городов и селений. Но многие бесланцы не пошли вместе со всеми на кладбище: те, кто еще не справился с шоком от пережитого. И те, кто еще не нашел родных ни среди живых, ни среди мертвых.

«Вы первые, кто захотел мне помочь», – усталый мужчина дрожащими пальцами то и дело скребет свою трехдневную щетину. Третий день Борис Тигиев ищет 14-летнего сына Сослана. Третий день объезжает больницы и морги. Мальчика нигде нет. Сегодня мы с Борисом ищем Сосика вместе.

«Сын был в школе с младшей сестрой Аланой, – рассказывает Борис. – Когда произошел взрыв, ее обожгло и ранило, а Сосика не зацепило. Алана выбралась через окно, побежала, но тут же от боли упала. Говорит, что видела, как брат дальше побежал».

Сейчас Алана в Республиканской ЦКБ в тяжелом состоянии. У нее обожжено 35% кожи. Возле больницы день и ночь дежурят родственники бывших заложников, как и Борис, ищущие своих детей. Один из мужчин рассказывает другому, как на руках донес ребенка до «скорой» и с тех пор его не видел. Мы рассматриваем развешанные на больничных окнах фотографии пациентов, из-за шока или бессознательного состояния не способных назвать своих имен. Сослана среди них нет.

«Борис!» – окликают нашего спутника. Борис подходит к увидевшему его знакомому и долго с ним разговаривает. Оказывается, знакомый видел по телевизору Сослана, лежащего в одной из больниц. Но вот в какой – знакомый не понял.

«Мне уже говорили, что видели Сослана живым после освобождения, – без особой радости в голосе рассказывает нам Борис. – Одноклассник, с которым сын был все время рядом, вместе с ним укрылся от стрельбы в ПТУ, расположенном по соседству со школой. Мальчик видел, как Сосик пил сок». Борис этим рассказам и верит, и не верит. В день развязки в Беслане царили хаос и безумие. Несмотря на выставленную в больницах охрану, Борис штурмовал все палаты, отделения реанимации, врывался в операционные. Сегодня его впускают без проблем. Борис открывает дверь за дверью, скользит взглядом по лицам детишек. Его Сосика нигде нет.

Мы огибаем больничный корпус и идем на улицу Гагарина, в морг. Трупов так много, что в здании все не поместились. Обгоревших до неузнаваемости разместили прямо во дворе. Тошнотворный запах сразу наполняет легкие. «Не пойду, – говорит Борис. – Не могу это видеть». И искать мальчика отправляются дед и дядя Сослана.

«Если честно, я уже не надеюсь его увидеть живым, – тихо говорит Борис. – Ведь мы везде были. В моргах, среди тех, кого можно опознать, его не нашли. Среди тех, кого опознать нельзя, Сослана быть не должно: ведь он выбрался из школы целым и невредимым…». Борис вздыхает и охрипшим голосом продолжает: «Пусть мертвым, но найти, оплакать и похоронить. Выносить эту пытку неизвестностью невозможно. Самое страшное – думать о том, что Сослана эти звери увели. По новостям, вы слышали, прошла информация, что сбежавшие террористы прикрывались детьми».

Наш разговор прерывается – родственники Бориса вышли из морга. Он рванулся навстречу, но жесты мужчин его остановили.

Сослана в морге нет.

Крестики-нолики и игра в «ножички»

Третий день Виталик не выходит из своей комнаты. Забился в угол и в тоненькой тетрадке в клеточку рисует схему спортзала. Крестики обозначают расположение бомб и взрывчатки. Точки – людей. Полукруг очерчивает место, где сидел он сам. Точек на рисунке пятиклассника Виталика Цидаева – тысячи. Каждая из точек – чья-то жизнь.

«Вот рядом со мной мальчик сидел. Смотрите, вот здесь! – на листке бумаги Виталик ставит еще одну точку. – Когда рвануло, огромный гвоздь воткнулся ему в руку. Я гвоздь вырвал и перетянул мальчику руку веревкой. А потом мальчик весь затрясся. Я испугался, потому что видел в кино, что людям холодно, когда они умирают».

Окна в квартире Цидаевых плотно закрыты мамой и бабушкой. Женщины не хотят, чтобы Виталик слышал похоронный плач. В их доме сегодня хоронят десять человек. Почти все – дети, ровесники Виталика. Поверить в то, что точки на его рисунке никогда не оживут и не пойдут в школу, Виталику трудно. Хоть он и видел, как после взрывов разлетались во все стороны части человеческих тел, как сгорали в огне его друзья. Хоть он и бежал, спасаясь во время штурма школы, по мертвым телам одноклассников – просто наступить больше было негде…

Виталик, или, как ласково его называют мама с бабушкой, Витосик, рисует в тетради точки и вспоминает о страшном Дне знаний. «Еще перед началом линейки у школы мы с ребятами заметили подозрительный грузовик. А потом, когда заиграла музыка, из него стали террористы выпрыгивать и загонять всех нас в спортзал. Потом они развесили взрывчатку. Вот здесь, прямо над моей головой!» – Витосик проводит на листке в клеточку две замкнутые линии, от одного баскетбольного кольца до другого, поверх линий рисует крестики и объясняет: «Они развесили бомбы, как белье на веревке».

Подумав, Витосик ставит еще одну точку: «Это девочка, которая сидела недалеко от меня. Она писала ручкой у себя на ноге слова: «Господи! Помоги мне!». Но когда начались стрельба и взрывы, я видел, как в нее попали пули, и она умерла».

Бандитов, захвативших 1 сентября школу № 1, на рисунке Виталика нет. Как выглядели они и сколько их было, Виталик сказать не может. Но ему кажется, что их было очень много.

«Они говорили, чтобы мы молились Аллаху, чтобы не начался штурм, а то нам не жить. Они все время нюхали белый порошок и нервничали. Кто-то один из них постоянно сидел на книжке, которая закрывала кнопку взрывного устройства, потом садился другой. Они объяснили нам, что если встать и уйти, все взорвется».

Взрыв прогремел потому, что у одного из боевиков сдали нервы, так говорит Виталик. Скучая, бандит забавлялся тем, что кидал нож в пол. Играл в «ножички». В очередной раз нож попал по растяжке. Дальше было все, как в американских боевиках, которые раньше, до взрыва, так нравились Виталику.

Сон в руку

«1 сентября мне должны были делать операцию, – рассказывает мама Виталика Залина. – Я уже на столе лежала, когда прибежала медсестра и сказала, что школу захватили».

Залину от воспоминаний начинает трясти, но она продолжает: «Мне сон снился незадолго до этого. Мой покойный отец как будто старался предупредить нас. Приснилось, что он заходит в комнату, держит Виталика на руках. С ним еще несколько покойников, и у всех на руках маленькие дети. Отец бросил мне Виталика и ушел. И его спутники тоже ушли, но малышей унесли с собой…».

Два года назад Залина с сыном переехала в Беслан из горного села Гапон. Они чудом уцелели после страшного наводнения. Государство выделило пострадавшим компенсацию, на эти деньги Цидаевы купили здесь жилье. Хорошее, с удобствами. Но сейчас Залина готова бросить все, чтобы уехать. «Остаться здесь жить –все равно что поселиться на кладбище! Девочки, помогите нам уехать из города… а еще лучше из страны!.. Я боюсь здесь оставаться, как на мине замедленного действия сидишь… Знаете, мы ведь с мамой были на рынке во Владикавказе, когда там был взрыв… Тогда, как и сейчас, нам повезло. Но больше испытывать судьбу я не хочу».

Залина говорит и говорит, не останавливаясь. О том, как бросалась к каждой «скорой», разыскивая сына… о том, как в каждом мальчике ей мерещился Витосик… о том, как увидела наконец своего ребенка живым, целым и невредимым и глазам не могла поверить. Он был в рубашке и трусах. Увидел ее и закричал: «Мама, я в рубашке родился!».

Это невероятное везение, это свое счастье Цидаевы принятыми в Алании кувдами, благодарственными пирами, не отмечали. Грех пировать, когда столько похорон.

«Сегодня показали по телевизору, как в одной семье, где обошлось без жертв, зарезали бычка и испекли три пирога, – как будто какую-то страшную тайну сообщает нам Залина. – Так нельзя… Горе какое вокруг, а они пируют. Их же показали на всю Россию. Пусть им будет стыдно…».

Но одного человека на чай Залина все-таки пригласила. Соседку Фатиму Гутиеву, которая оказалась рядом с Виталиком в школе и все время о нем заботилась.

«Только она Фати»ма,– поправила нас, сделавших ударение на последнем слоге, Залина. – Фатима – мусульманское имя. Раньше мы на это внимания не обращали, а теперь очень ревностно к подобным оговоркам относимся».

Раньше Залина с Фатимой поддерживали обычные соседские отношения. Но после пережитого кошмара стали роднее родных. Витосик называет Фатиму своей «второй мамой». И не он один. Женщина, двум сыновьям которой удалось сбежать еще во время захвата школы, все три дня, что ее вместе со всеми держали в заложниках, успокаивала чужих детей, выпрашивала у террористов для них воду, обмахивала платком, спасая от невыносимой духоты.

О том, что сегодня в Беслане хоронят столько людей, Фатима узнала из телевизионных новостей и еще от нас.

Выйти на улицу и присоединиться к похоронной процессии, в которой много близких и знакомых, у нее нет сил. Там, в ее душе, вместо сил – один страх. Его там так много, что Фатима говорит: «Страх уже в коже моей не умещается».

АННА ГОРБОВА, ОКСАНА СЕМЕНОВА, Беслан

«Новые Известия»

07.09.04

вторник

«Новые Известия»