— Вы не будете против, если во время интервью я буду есть кашу?

— С утра ничего не ела, — объясняет актриса, перед тем как начать разговор. — Так уж у меня повелось — не снимаюсь с полным желудком, меня это очень расслабляет. И сегодня я чуть от голода не упала на площадке.

    — Признайтесь, Наталья, получили роль “по блату”? Ведь и Нахапетов, и вы давно живете в Голливуде…

    — Это надо у Родиона спросить, почему он увидел меня в своем новом фильме. Честно скажу: я даже сценарий не читала перед съемками. Когда мне в Лос-Анджелес позвонил Родион Нахапетов, я его только спросила: что за кино? И сразу предупредила: сегодня я снимаюсь только в одном жанре. Называется он, сейчас вы упадете в обморок, — “светлуха”. И когда Родион ответил, что жанр его картины можно определить этим словом, я немедленно согласилась.

      — Если я правильно понял, это — народное кино?

    — Именно народное. Спасибо вам большое! (Наталья прекращает есть, легко соскакивает с места и пожимает мне руку.) Это и мой термин тоже, я его часто употребляю. Люди устали от “чернухи” и “темнухи”. Надо в конце концов нести что-то доброе и светлое.

    — Ваш предыдущий фильм “Подари мне лунный свет” как раз таким и был — светлым, лиричным. Но запомнился он и фактом печальным: это была последняя картина, в которой сыграл Николай Еременко. Как вам с ним работалось?

    — Для меня “Лунный свет” — это прежде всего открытие личности Николая. Я знала Еременко всю свою жизнь, но как звезду, легенду, супергероя. И никогда не думала, что Коля — ТАКОЙ человек! То ли высокомерный образ, который он нес с экрана в фильме “Красное и черное”, был в этом виноват, то ли разговоры о нем в прессе. Но, когда мы познакомились, я была приятно удивлена. Когда мы были на съемках, то каждый день вместе устраивали спортивные пробежки. Он был очень спортивным.

Звонила чужим женам со своего мобильника

      — Говорят, когда вы ездили с “Лунным светом” по стране, случались какие-то удивительные истории.

    — Действительно, какие только чудеса не происходили после просмотра этой картины. Скольким людям я помогла! В основном это были мужчины. Они выходили прямо на сцену, некоторые плакали и просили их помирить с женами. “Только вы меня поймете. Позвоните Любке, я вас умоляю. Скажите, что я прошу у нее прощения, пусть на пять минут пустит меня на порог. Вдруг у меня получится, как у вас в картине”, — говорили мужчины.

    И я никогда не отказывала. Слава богу, были мужчины со своими мобильными, это был менее затратный для меня вариант. А те, у которых не было своей связи, пользовались моим мобильником. Вот с этого телефона (Наталья показывает мне симпатичную трубку) были произведены звонки огромному количеству женщин. Некоторые кричали, некоторые матом посылали. Но многих я мирила с мужьями.

      — Наталья, вы всеми своими ролями довольны?

    — Дело даже не в роли, Иосиф. (Андрейченко начинает называть меня этим именем.) Это момент выбора. А вообще, я обычно не смотрю свои картины, времени нет.

    — Что вам дала работа в Голливуде?

    — Голливуд научил меня профессионализму, скромности, быть тихой и незаметной. У меня, например, даже есть кличка в Голливуде — Принцесса-солдат. Ко мне там обращаются только так. А вообще, чем круче человек, тем он скромнее, тише.

    Ну и разбаловал Голливуд, конечно, слишком. Я привыкла к тому, что, если написано: грим начинается в 5.01, значит, он и начнется в это время, если написано, что первая сцена в 8.04, значит, все начнется в 8.04. Поэтому в России мне сниматься тяжело. Я очень быстрая. Здесь мне все советуют, чтобы я внутрь себя залила тормозную жидкость.

“Жизнь с Максом меня сильно избаловала”

      — Ваша жизнь сильно изменилась после брака с Максимилианом Шеллом?

    — Еще как изменилась! (Тут Наталья прерывает интервью.) Извините, Иосиф, я сейчас сигарету прикурю.

    Я, конечно, понимаю, что хороший журналист должен только слушать, но тут решил вмешаться.

    — Извините, Наталья. Моя фамилия пишется не “Бродский”, а через букву “з” — “Бродзкий”. Поэтому я не Иосиф, а Виталий.

    (Немая сцена, после которой Андрейченко начала хохотать как сумасшедшая.)

    — Да вы что? Так, я вас поздравляю! А Иосифа Бродского, к слову, я лично не знала. Как ни странно. Хотя многих знаю, а вот с ним не случилось. Ой, мне жутко неудобно. Простите. (Андрейченко закуривает и вновь становится серьезной.) А по поводу жизни — меня избаловала эта жизнь. Не знаю, хорошо это или плохо. Буквально на днях Макс мне такую фразу сказал: “Я все это время тащил свою семью через очень богатую жизнь. И я не знаю, насколько это хорошо”.

      — Я слышал, в вашем брачном контракте был такой пункт: муж должен разрешать вам работать в России. Это правда?

    — Да это даже не контракт был. Просто бумажка, подписанная двумя людьми, но она была, если можно так сказать, из души в душу. Поэтому она имеет большую ценность как для Максимилиана, так и для меня.

    Первый пункт был о том, что я никуда и никогда не уеду из России. Второй — что дочку нашу будут звать Настей. А Макс приписал, что у дочки будет швейцарский паспорт. И вы понимаете, что первым делом я сделала, когда ее родила, — сразу поехала в Бонн, в российское посольство. Настенька была у меня в корзинке. Там я выписала ей русский паспорт как русской гражданке. И как Макс ничего со мной после этого не сделал?

    — Вы как-то обмолвились, что в Москве вас многое огорчает в людях на улицах. Что именно?

    — Хочу видеть людей радостных на улицах. Такие люди красивые. Машины у меня здесь нет, поэтому хожу пешком. И когда я иду по улице, вижу сгорбленных, с сигаретой во рту, плюющихся красивых молодых людей, от этого такая депрессуха наступает. Я знаю, что американцы уроды, я знаю, что с ними поговорить не о чем, но приятнее, выйдя из дома, видеть пусть дураков, но с прямыми спинами, не плюющихся, не толкающихся, а улыбающихся.

    И еще меня сводит с ума агрессия. Я не ругаюсь матом за границей. Не потому, что я такая святая. Я просто четко знаю, если ты ругаешься матом — это убивает твое астральное поле. Возникают дыры, в которые залетают болезни. Но, приезжая в Россию, через пять дней я начинаю пулять матом. И я не могу этот процесс остановить. Я не знаю, что происходит? И мне от этого очень грустно.

    Очень я люблю Аллу Борисовну, она мне как-то сказала: “Значит так, пока на х…й не научишься посылать людей в этой стране, ничего у тебя здесь в п…у не получится, аристократка ты моя х…а”. Права она, права. Вот что страшно!

Дочь в Голливуд, сына в армию

      — Что сейчас делают ваши дети?

    — Настенька в данный момент лежит в постельке на ферме в Австрии. Она прилетела, потянула ножку. Митька тоже там на летних каникулах.

    — Дети решили идти по вашим стопам?

    — О да! Настенька из Голливуда никуда не хочет уезжать. Но нам с Максом очень хочется уговорить ее отправиться учиться в Лондон в “Институт фильма”. Там дают потрясающее образование. Тем более ей ничего уже не страшно. Она говорит по-американски. Ей даже бритиш акцент не привьют.

    — А как же Митя?

    — В армию пойдет, в швейцарскую. Пора ему. Он ведь гениальный парень, от Бога. Только проблемы большие с дисциплиной. Он не может встать утром. Три раза не проснулся, и его выгнали из одной школы. Все педагоги его обожали, лучший студент. Три раза не проснулся — его выгнали из другой, где он изучал бизнес-менеджмент для отелей. Так что пусть идет в армию. Просыпаться его научат в шесть. После этого любой университет закончит.

Жить внутри апельсина

    — Наталья, вы оказались еще и талантливым дизайнером. Это я о вашей знаменитой квартире, которую даже рабочие отказались делать — слишком все было необычно.

    — Лет восемь-девять назад я полюбила яркие солнечные цвета, это стало моей второй сутью. Я уже давно в фильмах снимаюсь в своей одежде. Даже в голливудском сериале “Доктор Куин — женщина-врач” я дизайнировала свой главный исторический костюм сама (его потом взяли в музей фильма). А четыре года назад, когда мы с Максом ходили на “Оскара”, я была в этом платье. И как вы думаете, кто ко мне подошел? Шер. Начала интересоваться, что это у меня за платье. А сама, между прочим, одета шикарно. Я ответила, что это платье, которое придумала я сама и снималась в нем в картине. Она тогда сказала, что это самое шикарное платье на церемонии.

    А вот московские рабочие моей страсти к ярким вещам не поняли. У меня яркий алый коридор с темно-синим небом, звездами и оранжевая спальня. Рабочие не поверили, что вменяемый человек может такое заказать. И отказывались красить. Пришлось соседку Юленьку, замечательную девочку, позвать. И когда она зашла, то сказала, что чувствует себя, как внутри апельсина. Я, когда этот текст услышала, сразу сказала, красим только так — в мой цвет.

    — Что за музыкальный проект, исполняемый на корнях деревьев, который вы привезли в Россию?

    — Проект называется “Наташа и гуси”. Музыка действительно гениальная. Один из моих друзей-музыкантов натянул на корягу струну, и мы услышали сумасшедший древний звук. Потом появился “дульсимер”, которому более тысячи лет. Но диск до сих пор никто не издал. Когда отечественные музыкальные лейблы узнали, что я привезла свою музыку, многие решили купить, не слушая. А когда послушали, то поняли, что это не попса. Никто не въехал.

МК-Воскресенье

от 15.08.2004

Виталий БРОДЗКИЙ

Московский комсомолец