Роберт Музиль однажды сказал: «Нет ничего более неприметного, чем памятник». Находясь в России, на руинах другой империи, я хотел бы добавить: «Ничто не бросается в глаза столь же сильно, как отсутствие памятника». Памятники — это выставленная напоказ сердцевина нации. Глядя на монументы какого-то государства, мы можем составить представление о том, каким образом люди подтверждают свое дальнейшее существование в этой стране. Если революции разбивают это существование, то их мощь почти всегда направляется против памятников.

Как показывает пример Саддама Хусейна, легче свергнуть монумент с пьедестала, чем потом привлечь диктатора к суду. После революции происходит много разнообразных событий. Иногда возводятся новые монументы, а потом старые снова устанавливаются на свои места. Иногда монументы просто отсутствуют.

Пока немецкие университеты изгоняли из своих стен тех, кто отрицал Холокост, многие преподаватели российских университетов исключали из своих лекций тему Гулага. Хотя жертвами террора в нацистской Германии и коммунистической России стали миллионы людей, форма обращения с этими страшными воспоминаниями в упомянутых странах крайне различна. Самый захватывающий и при этом мало кем замеченный памятник постсоветских времен, имеющий отношение к Гулагу, — это пятисотрублевая банкнота, выпущенная в конце 90х годов и широко распространенная сегодня.

Эта купюра несет скрытое послание. Она показывает Соловецкий монастырь, исторический комплекс на острове в Белом море, который стал одним из первых и важнейших лагерей Гулага. Судя по необычным куполам на банкноте, монастырь нарисован так, как он выглядел в конце 20х годов, считают местные историки. То есть, речь идет о времени, когда лагерь функционировал на полную мощность. Дизайн вызывает определенные вопросы. Что это — один из тех монументов, которые были возведены не архитекторами, а критиками системы? Один из тех, которые обретают значение не благодаря своему созданию, а благодаря интерпретации? Было ли это преднамеренным антигосударственным актом с участием министерства финансов или выбор мотива — это симптом психической травмы, неосознанное, но реалистическое преодоление скорби?

Согласно Фрейду, скорбь — это преходящее явление. Однако схожее по форме зло не обязательно повлечет за собой одинаковые попытки его преодоления в форме памятных мемориалов. На месте расположения бывших концентрационных лагерей в Германии много мемориалов, и еще многие будут построены. В России существуют только два музейных комплекса в память о жертвах Гулага (на Соловках и в Перми), в состав которых входят несколько маленьких музеев. Они передают атмосферу, царившую в Гулаге, демонстрируя методы пыток и убийств, а также документы и фотографии того времени. Такие монументы возводились не непосредственно в тех местах, где творились тогдашние зверства, а на некотором отдалении.

Эта схема символизирует не искоренение старого режима, а его сосуществование с новым. Однако даже такие мемориалы в непосредственной близости от места совершения чудовищных злодеяний не являются в России правилом. В память о ленинградских жертвах КГБ не существует даже мемориальной доски. В окрестностях Кремля тоже не наблюдается подобных монументов. Музей на Соловецких островах располагается в нескольких помещениях на территории действующего монастыря. Хотя здесь содержались более миллиона заключенных, разрывающая сердце мемориальная доска висит только на одном из сараев, информируя о том, что здесь находились детские бараки Соловецкого лагеря.

Некоторые музеи демонстрируют потрясающие экспонаты. В Каргопольском музее можно увидеть глиняный кувшин, подаренный музею потомком одного из лагерных надзирателей. Тот присвоил себе посылку, предназначенную кому-то из заключенных — кувшин, полный меда. Однако на таких выставках невозможно получить ответы на очевидные вопросы. Сколько всего заключенных содержалось в этом лагере? Многие ли здесь погибли и когда? Кто был надзирателем, кто охранником, кто палачом?

В окрестностях Беломорканала, который был одной из крупнейших строек Гулага, было обнаружено массовое захоронение. Оно расположено в сосновом бору недалеко от старой дороги. Там открывается типичная картина — равномерно расположенные небольшие углубления в земле. Археологические находки сравнили с «расстрельными списками», которые сохранились в архивах КГБ. В списках никогда не упоминаются имена — только число расстрелянных в какой-то определенный день: столько-то женщин и столько-то мужчин.

В урочище Сандармох с 1937 по 1938 год были расстреляны около девяти тысяч человек. Сегодня точное место каждого массового захоронения отмечено деревянными столбиками. Верхушки этих столбиков — символ траура — по форме напоминают молитвенные кресты или человеческую фигуру с молитвенно вздетыми руками. Сандармох — самый важный и лучше всего организованный российский мемориал.

Два известных мемориала и Москве и Санкт-Петербурге состоят из гранитных камней, привезенных с Соловецких островов. В Петербурге на граните сделаны надписи, такие как «Жертвам коммунизма» (Эта плита неоднократно осквернялась. Последний раз кто-то вывел на ней красной краской: «Слишком мало расстреливали»). Это пример того, как память превращается в драму.

Коммунизм — это часть нашего общеевропейского наследия, причем в гораздо большей степени, чем национал-социализм. Память о его жертвах — дело не только национальной, но и европейской ответственности. На протяжении нескольких поколений такие монументы превращаются из мест скорби в инструменты образования. Траур по жертвам — это нечто мучительное, дорогое и мимолетное. Памятники появляются и исчезают. Столицы можно переименовать. Банкноты выходят из обращения. Даже мумии могут передвигаться — в этом можно было убедиться в 1961 году, когда мумию Сталина вынесли из мавзолея на Красной Площади. Тело Ленина пока что остается на месте. Однако в недалеком будущем, возможно, увезут и его. Это событие не должно остаться незамеченным в Европе.

Александр Эткинд, 03 августа 2004

«Sueddeutsche Zeitung», Германия

Опубликовано на сайте inosmi.ru: 03 августа 2004, 18:45

inosmi.ru