К несчастью, я почти не смотрю телевизор. Миша Кожухов для меня — просто старый друг. Когда-то, давным-давно, он сменил меня в Афганистане на посту собкора «Комсомолки», а теперь мы по субботам играем с ним в бильярд, пьем вино и рассуждаем о жизни. Недавно я с удивлением прочел, что мой товарищ, оказывается, один из самых популярных телеведущих.

Мне стало интересно: как это у него получается? Поэтому во время нашей очередной встречи я решительно отодвинул в сторону стакан и объявил Кожухову, что сейчас буду брать у него интервью. Он немного поломался, но дал согласие.

Сделал шаг

— Насколько я понимаю, ты «подсел» на это дело в начале 90-х, когда вел на первом канале «Международную панораму»? Потом была программа «Сделай шаг». Телемикроб тебя в то время уже поразил?

— Можно сказать и так. Поскольку я рожден Стрельцом, то предпочитаю короткие дистанции, не люблю заниматься чем-то одним продолжительное время. Я подустал писать заметки в газету, мне явно требовались новые ощущения. Согласившись вести ток-шоу «Сделай шаг», я такие ощущения получил: там от ведущего требовалось быть немного актером, лицедеем.

— А у тебя такие задатки были?

— Ты будешь смеяться, но недавно я обнаружил себя на сайте «Актеры России». Я и сам долго смеялся. В юные годы я мечтал сыграть в кино или на сцене роль негодяя, злодея, пирата или Бармалея. И однажды даже пробовался на «Мосфильме», но дальше проб дело не пошло.

Вообще хочу тебе открыть одну тайну. Телевидение — это совсем другая работа, по моим представлениям, гораздо легче, чем газетная. Ужас и муки, которые я всегда испытывал перед белым листом, садясь писать статью, мне теперь неведомы. Перед камерой ты больше вооружен — у тебя есть улыбка, жесты, мимика, интонация…

По натуре я скорее сухарь. В глазах одних это выглядело достоинством (о, он не тянет одеяло на себя, умеет слушать), другие же критиковали: «Тебя на экране должно быть гораздо больше». Кто прав? Никаких законов здесь нет, каждый ведущий сам формирует их для себя в заданных ему рамках. Лично я принял формулу своей мамы, которая тоже многие годы занималась журналистикой. Формула эта звучит так: «Журналист — не свеча, а подсвечник». Между прочим, работая и в газете, я ни один свой репортаж не начинал с местоимения «я». Не знаю, правильно это или нет, но преодолеть себя не мог.

Что касается волнения… Когда на камере загорается огонек, означающий, что пошла запись, то какой-то огонь загорается и внутри тебя. Ты ощущаешь приток адреналина, четче работает голова, увереннее становятся движения.

Загадка в том, отчего зрителям нравится один ведущий, а другого они не принимают. Какая-то есть в этом тайна. Вот, например, успех передачи «В поисках приключений». Когда меня люди узнают на улице, то сразу начинают улыбаться. Такое ощущение, что они меня принимают за кого-то другого.

— Сколько дней в месяц отнимают у тебя поездки, связанные с работой над программой «В поисках приключений»?

— По-разному. Две-три недели. Приезжаю домой, озвучиваю очередной выпуск и опять в дорогу. 25 стран уже посетил с этой программой. И прежде примерно столько же. У меня родился такой афоризм: «Что же касается земли, то, чем больше я ее узнаю, тем она кажется мне меньше».

— И каждый раз ты должен войти в роль новой профессии. Кстати, кем ты работал в своей передаче — можешь перечислить?

— Мне легче сказать, кем я не работал. Олигархом, шпионом, сутенером… Так что резервы еще есть.

— Тебе приходилось не только в Санта-Клауса наряжаться, но и неприятными вещами заниматься. Что было самым трудным?

— Когда продюсер в Китае потребовал от меня, чтобы я прилюдно вышел на арену цирка и изображал из себя жонглера. Я не мог преодолеть свою робость, свой стыд, ну какой из меня жонглер, опозорюсь на весь белый свет. Мы сильно поскандалили. В итоге я заставил себя выйти на арену, чуть было не разбил вазу, которой жонглировали, но все обошлось. Потом привык, и теперь почти в каждой стране выхожу или на сцену театра, или на цирковую арену. Играл и в драматических спектаклях и в кукольных, даже выступал в составе танцевальных групп, что при моей комплекции кажется невероятным.

— Я сам не видел, но, говорят, ты ел тараканов и пауков. У тебя что, начисто отсутствует рвотный рефлекс?

— Почему? Он есть, и еще какой. Но я тебе уже говорил: ты становишься другим человеком, когда включена камера. Да, в тропических странах я ел все — червей, тараканов, пауков, жареных клопов, пил сырую кровь кобры, делал бумагу из слоновьего дерьма. Таковы правила игры.

— И в этом секрет твоего телевизионного успеха?

— Думаю, не только в этом. Понимаешь, чем более естествен ты перед камерой, тем больше у тебя шансов понравиться зрителю. В этом беда большинства актеров: они по привычке придумывают себе роль и начинают ее играть, а играть не надо, надо оставаться самим собой, в этом -главная сложность.

— Рисковал?

— Риск тоже входит в правила игры. В Африке, на реке Замбези, прыгал с тарзанки, 52 метра в свободном падении. В Таиланде по сценарию меня кусала змея, да, самая настоящая. Без камеры я бы никогда на это не решился. Но самым омерзительным и самым опасным для здоровья занятием была стирка в Бомбее в публичной прачечной простыней из госпиталей для бедных. Между прочим, инкубационный период проказы — 18 лет.

— Было такое, чтобы ты «запал» на какую-то экзотическую профессию, захотел всерьез заняться ею?

— Я тебе расскажу одну историю, которую можно считать предтечей того, чем я сейчас занимаюсь. Лет двадцать назад мы шли через горный сибирский хребет Хамардабан, пробирались к одной речке, по которой был намечен сплав на байдарках. В лесу нам встретился старик-охотник настоящий Дерсу Узала. В тайге он умел и знал все. Тогда я спросил: а есть ли на земле дело, которое он хотел бы попробовать? Я ждал, что он скажет про какие-нибудь диковинные городские профессии, про машины, про космос. А знаешь, что он ответил? «Я всю жизнь мечтал пасти коз». Если вдуматься, в этом и есть главная мудрость.

— Ну хорошо, в конце концов ты объедешь все страны и перепробуешь все профессии. Что тогда? Пойдешь по второму кругу?

— Буду вести какую-то другую программу. Хочется, чтобы тогда была востребована не только моя способность дурачиться и оставаться мальчишкой.

В «Останкино» поселилась нечистая сила

— Я слышал, тебя снова выдвинули на «ТЭФИ». Есть шанс стать лауреатом?

— Шансов получить премию у меня немного. При распределении призов телеакадемики, как мне кажется, руководствуются чем угодно, только не объективными оценками (популярность или рейтинг программы, ее качество). Да и кто они — эти телеакадемики? Большой вопрос. Я понимаю, отчего в их составе руководитель Авторского телевидения Анатолий Малкин — этот человек просто состоит из телемолекул. Или Анатолий Лысенко. Или Валентин Лазуткин, о котором даже в останкинских коридорах не услышишь плохого слова.

— Что значит — «даже в останкинских коридорах»?

— В этом мире редко услышишь добрые слова о коллеге, чаще за спиной раздается зубовный скрежет. Так вот, наряду с достойными людьми в составе академии есть много лиц, попавших туда неведомо за какие заслуги. Шоумены, начинающие режиссеры, слабые актеры… К телевидению они имеют такое же отношение, как я к автогонкам. Я тоже люблю быструю езду, но это ведь не повод включать меня в сборную страны. Вообще на телевидении есть много странного.

— Например?

— Например, как это один из видных депутатов Госдумы может руководить программой «Окна»? Ты хоть раз видел ее? Там приглашенные за деньги люди разыгрывают мерзкие пошлые сцены. На мой вкус, безнравственно и делать эту программу, и показывать ее в эфире.

— Но ведь ее смотрят, есть рейтинги…

— Для меня это не аргумент. Ее смотрят, потому что ее показывают. Нельзя в погоне за рейтингом опускаться все ниже и ниже. На мой взгляд, такие программы несут в себе гораздо более разрушительный заряд, чем реклама пива.

— Как ты можешь прокомментировать разговоры о необходимости ввести цензуру на телевидении?

— Конечно, она не нужна. Но… Разговоры эти вызваны тем, что наш телеэфир захлестнул вал немыслимой грязи. Такого нет ни в одной стране. Секс, насилие, пошлость. Раз у теленачальников не хватает ума или совести, то должны быть придуманы какие-то механизмы разумных запретов, какие-то фильтры, отсекающие все то, что разрушает личность. Я атеист, но иной раз, смотря наше телевидение, думаю: уж не дьявольские ли это штучки?

Хорошо ли быть начальником?

— Ты какое-то время был призван во власть, состоял пресс-секретарем при В.В. Путине. Я слышал от коллег, что в тот, к счастью, недолгий период ты явно забронзовел, стал недоступен для простых смертных.

— Нет, это не так. Что касается недоступности, то вспомни, какой это был период: Путин тогда готовился к своим первым выборам, мы все работали в бешеном напряжении. Мой рабочий день начинался в 8.30 утра, а заканчивался заполночь. Темп, заданный шефом, не оставлял никаких возможностей для обыкновенного общения, только работа. Нет, я как раз внутренне гордился тем, что сумел избежать соблазнов, остался самим собой. А вот кто изменил свое поведение, так это посетители т.н. «первой приемной». Еще вчера многие из них, встречаясь со мной по телевизионным делам, разговаривали через губу, смотрели свысока. Теперь их глаза светились восторгом и обожанием. Особенно умилил меня один сибирский губернатор, который однажды подошел и полушепотом поинтересовался: «Какие будут указания, Михаил Юрьевич?» Я ему строго ответил: «Стройте капитализм». Но до конца я не уверен, понял ли он, что это была шутка — так быстро губернатор побежал выполнять мое указание.

— Если бы сейчас снова позвали в чиновники, то пошел бы?

— В каком-то другом качестве, возможно, и пошел. Я знаю теперь, что не боги горшки обжигают.

— Отпуск проведешь по обыкновению — на реке?

— Да, как последние 35 лет. Сложу рюкзак, сыну, Макару, поручу катамаран, дочке, Машке, дам что-нибудь полегче, и отправимся все вместе скорее всего на русский Север — в Архангельскую область или в Карелию. И, как всегда, это будет самая лучшая поездка. Никаких Таиландов не надо.

Владимир Снегирев

6 августа 2004 г.

«Российская газета»

«Российская газета»