Недавнее резкое выступление представителей Минюста в адрес сразу нескольких правозащитных организаций произвело эффект разорвавшейся бомбы. Что это было – случайная оговорка или начало «холодной войны» между государством и самыми активными представителями гражданского общества? Заместитель министра юстиции Юрий Калинин, курирующий систему исполнения наказаний, объяснил корреспонденту «НГ», в чем суть претензий его ведомства к правозащитникам.

– Юрий Иванович, действительно ли между Минюстом и правозащитными организациями, отстаивающими права заключенных, «пробежала черная кошка»?

– Мы ни в коей мере не посягаем на права правозащитников и не хотим разрывать отношений с людьми, которые нормально, конструктивно работают. Хотя и здесь есть вопросы. Правозащитники считают себя высшим органом контроля, забыв немножечко о другой стороне вопроса: они должны, видимо, работать и с человеком – оказывать патронаж, помощь. Почему мы не слышим правозащитников, говорящих о судьбе человека до тюрьмы? Вот за забором к нему моментально привлекается внимание. Хотя здесь очевидно: прошли те времена, когда нужно было взламывать заборы, проникать внутрь системы, чтобы узнать, что там творится. Она открыта. По многим вопросам мы идем впереди правозащитных организаций – я имею в виду создание материальных условий, соблюдение прав, создание нормативно-правовой базы. Государство сегодня делает все возможное, для того чтобы система исполнения наказаний была цивилизованной. Да, у нас достаточно тяжелое, с точки зрения материальной базы, положение в следственных изоляторах. Но в последнее время значительно увеличиваются ассигнования на их ремонт, реконструкцию, строительство. На будущий год, с учетом изношенности наших изоляторов, принято решение в бюджет включить 1200 миллионов рублей на эти цели, такого не было никогда. И крики вот этих так называемых правозащитников… Ну что толку от этих криков? Нужно конструктивно работать.

– То есть выступление заместителя начальника ГУИН Валерия Краева с обвинением в адрес ряда правозащитных организаций не было случайным? Он выражал позицию министерства?

– Правозащитники обиделись на Краева, на его выступление, что якобы нет таких фактов. Но мы знаем о смыкании организованной преступности с определенной частью людей, называющих себя правозащитниками. Например, в Иркутске. Ведь происходит постоянное распространение вранья, по тому же иркутскому изолятору: заключенного убили, из окна выкинули… Никаких фактов не было. Был суицид – один заключенный повесился в камере, но никто его до этого не доводил. Мы сейчас готовимся к тому, чтобы обратиться в суд и добиваться привлечения к ответственности за клевету тех, кто ее распространяет. В том числе и газету «Версия», которая постоянно публикует ужасные заголовки: «В тюрьмах продолжаются издевательства, пытки» и чуть ли не убийства. Мы готовы обсуждать неприятные моменты, которые в нашей работе, разумеется, есть. Но вранья – чтобы общество вводили в заблуждение – этого нельзя допускать.

– Иркутское отделение движения «За права человека», насколько известно, не единственная правозащитная организация, которая попала в ваш черный список?

– У нас нет черных списков. Но у нас есть конкретные факты. Например, краснодарская краевая организация «Матери в защиту прав заключенных» пыталась устроить массовые беспорядки в одной из колоний в Адыгее. Они туда и приехали вместе с представителями криминалитета – этим случаем и прокуратура занималась, и правоохранительные органы. В Челябинске происходило подобное. Вот это опасное смыкание, реализация каких-то криминальных идей через так называемых правозащитников – это очень опасно. К тому же они как-то очень оригинально защищают наши права на деньги зарубежных непонятных организаций. «Уральской амнистии» Березовский давал грант. Березовский, конечно, большой патриот и радетель за Россию, но он не тот человек, который просто так будет деньги давать. Или вот публикация обращения бывших политзаключенных из-за рубежа. Когда-то они были заключенными и пострадали за свои убеждения… Но сейчас, когда они уже сто лет не живут в России и не знают, что здесь происходит, они пишут о пытках, издевательствах, убийствах в тюрьмах.

– При министре юстиции действует общественный совет, специально созданный для координации усилий вашего ведомства и правозащитников. Насколько известно, совет планировал обсудить эту ситуацию.

– Пока общественный совет не состоялся, материалы не были готовы. Но он состоится, я думаю. Но эти люди – им не нужна тихая, кропотливая работа, им нужен ажиотаж. Почему? Им выпятиться надо и получить грант зарубежный. Они за этот крик, по сути дела, живут, они же не работают нигде. Когда мы в Думе встречались в связи с обсуждением закона об общественном контроле, я им сказал: «Ребята, вы провалились во времени. Вы занимаетесь тем, что нужно было делать 10–15 лет назад. Сегодня у нас 2004 год, мы живем в совсем другом обществе, с другими отношениями, наша система открыта и прозрачна».

– Однако складывается ощущение, что мы как раз и возвращаемся на 10–15 лет назад или даже дальше. Проходит оттепель, наступает похолодание.

– Не надо пугать меня «похолоданием». И себя не пугайте. Я не хочу вдаваться в политику, я отвечаю за систему исполнения наказаний. И я прекрасно представляю последствия, которые могут наступить в результате выступлений так называемых правозащитников, которые поднимают заключенных на массовые беспорядки. Когда мы начинаем разбираться в технологии этих голодовок – они ведь не сами собой происходят. За ними стоит организованный криминал, который дает команду. К примеру – голодовка, происходившая в учреждениях Ленинградской области. Ну представьте себе, за сутки уже были СМИ оповещены, уже стояли у тех подразделений, которые были готовы объявить голодовку. И уже нашли людей, у которых интервью начали брать, все уже было выстроено, заготовлено. При этом никто не знает, что за проблемы там были и у Мирилашвили, этого бандита, которого сейчас уже вывезли из области, проблемы у Шутова, который сидит там, и у других, которым нужно было ситуацию «раскачать». Ведь это, с одной стороны, закон, а с другой – вор в законе. И они дают команду о голодовке. Хотя на самом деле сегодня повода нет, и даже «по понятиям» воровским они не имеют права объявлять голодовки, потому что тем самым подставляют людей. Видимо, сегодня в воровском мире тоже идут какие-то спекулятивные движения… И чтобы отстоять вот эти свои позиции, под шумок кричат «ах, похолодание!». Им было бы приятнее, чтобы мы применяли силу. Ведь когда конфликт разрастается, он приводит к применению силы. Мы в состоянии подавить любой, у нас нет проблем с силой, с правом на это. Но они же именно к этому подстрекают и именно этому будут радоваться.

– То есть вы столкнулись, так сказать, с «новыми формами работы» ОПГ?

– Они не новые, они и раньше существовали. Но сейчас они как бы легализовались посредством этих кликушников, по- другому я их не назову. Ведь нельзя так определять позиции: все, что говорят они, – это бесспорно. А мы, как представители государства, – сатрапы, мы люди, которые обманывают общество, которые душат и возвращают чуть ли не к ГУЛАГу. Да, пожалуйста, идите, в любой изолятор. По Иркутскому изолятору мы вот только что прошли с комиссаром Совета Европы по правам человека Хилем Роблесом. Были наши правозащитники, была Памфилова и был Лукин. Мы показали все. Да, состояние изолятора плохое: он построен в 1861 году, и буквально год назад там содержалось около 6 тысяч человек. Сегодня уже – 1,7 тысячи. Его нужно привести в порядок, нужны огромные затраты, но администрация старается сделать все возможное, деньги выделяют. И если бы государство не работало и мы не работали, то сегодня бы в изоляторах сидели не 140 тысяч, а 280, как три года назад. В два раза численность арестованных упала. И это не погоня за арифметикой – это вопрос соблюдения прав человека: напрасно человек в изоляторе не должен находиться. Президент повернул практику уголовной политики государства, судебных органов, правоохранительной системы к тому, что мы сегодня имеем. 798 тысяч заключенных – в этом году более чем на 48 тысяч их численность упала и еще до конца года тысяч на 50 сократится. Это политика декриминализации общества, это то, к чему мы стремились.

Мы сейчас ориентированы на то, чтобы тюрьма являлась центром социальной реабилитации человека. У нас более полумиллиона больных, мы их обязаны лечить. Люди приходят, не умеющие ни читать, ни писать, – мы их учим. В свое время закрыли начальные классы, сейчас открываем. Развиваем дистанционные виды образования, открываем консультационные пункты для людей, получающих заочно высшее образование. Если говорить о медицине, то в тюрьме самая социальная медицина – бесплатная. Мы получаем со свободы больных туберкулезом, гепатитом, ВИЧ-инфицированных. И сегодня мы в состоянии их лечить, потому что государство выделяет деньги. Государство пошло на то, чтобы взять кредит в Международном банке реконструкции и развития – 48 миллионов долларов. И уже с декабря месяца эта программа начинает действовать, мы получаем оборудование.

Вот этого кликушники не хотят видеть. Но им еще надо поковыряться в государстве и еще напугать общество похолоданием так называемым. Какое похолодание? Да ни в одной стране мира не позволят подстрекать в тюрьмах к массовым беспорядкам. И в законе – почему закон об общественном контроле никак не могут принять? Они прописали там себе заоблачные функции – исключительно контрольные. Это же безответственность совершенная.

– В итоге работа над законопроектом, который позволит правозащитникам инспектировать места лишения свободы, затормозилась?

– Нет, она ведется. Конструктивно ведется. Мы говорим о том, что этот закон обязательно должен содержать статьи, обязывающие правозащитников работать с людьми, помогать им. И потом, нельзя, чтобы общественная организация подменяла государство. А исходя из этого закона общественный контроль претендует на функции государственных органов: прокуратуры, суда, наши…

Анастасия Корня

Независимая Газета

# 161 (3274) 3 августа 2004 г.

Независимая Газета