На днях из Москвы, от приятеля-литератора, с которым веду переписку по электронной почте, я получила послание, где он, помимо всего прочего, сообщил, что этим летом ни на какие юга с семьей не поехал; гонорара за опубликованный в журнале роман хватило лишь на 18 дней, проведенных в писательском доме творчества в Переделкине, где все, по его выражению, стоят на ушах: думали, на огороженном поле будут строить дачи, а оказалось — цементный завод.

Я буквально осела. Хотя, сколько себя помню, — в Переделкино меня привезли четырехлетней, — над поселком постоянно нависали грозные тучи: Москва разрасталась, и местные жители периодически впадали в панику, что их тоже поглотит город. Тенденция намечалась: вырубались сады, сносились дачные постройки, на их месте вырастали многоэтажные жилые дома. Угроза подступала все ближе. Но в Переделкино заселились уважаемые во властных структурах лауреаты всяческих премий, секретари Союза писателей СССР, депутаты Верховного совета, к чьему мнению все же в верхах прислушивались, так что поселок с давней, еще со времен Ивана Грозного, историей удавалось отстоять. Мой отец, впрочем, к воплям общественности относился скептически, петиции разные подписывал, но с недоверчивой усмешкой.

В нашей семье больше всех волновалась я. Не столько из-за неказистой одноэтажной дощатой родительской дачки — ее стоимость многого не сулила, земельный участок в те времена не учитывался, собственностью владельцев постройки не являлся — но мне казалось, что я обладаю куда большим: переделкинскими окрестностями, реликтовым лесом, Сетунью, пусть и обмелевшей, взгорком, где золочеными куполами сияла церковь, возведенная Малютой Скуратовым на месте казни прежних владельцев здешних угодий — бояр Колычевых.

Благодаря усилиям писательской общественности поселок получил статус исторического заповедника. Но это случилось уже тогда, когда через поле без бинокля просматривался чужеродный для здешней среды силуэт безлико-бетонной новостройки, близнецово сходной с Чертаново—Кунцево— Строгино.

Солнцево — так оптимистично был назван район. Пройдут годы, и одна из возникших в стране мощных бандитских группировок будет именоваться солнцевской. Но до подобных новшеств еще предстояло дожить.

Последние 20 лет я в Переделкино только наведывалась, скорее как гостья: на отцовской даче, на унаследованной ею половине, жила моя младшая сестра. И на свежий, так сказать, взгляд перемены особенно впечатляли. Однажды обнаружилось, что пройти напрямик с нашей улицы Лермонтова вглубь леса невозможно: вырос высоченный забор, за которым вовсю возводилась цепь элитных коттеджей. Дорогу бульдозерами разбили.

Старожилы было восстали, муж сестры попытался что-то выяснить, так его для острастки хорошенько отмутузили. Кто именно, неизвестно. Другие потенциальные храбрецы присмирели, тем более когда просочилось, что коттеджи в лесу строит Газпром. Мощь этой организации уже тогда сомнений не вызывала.

Но все это, как оказалось, лишь цветочки. Хотя такой ягодки, как цементный завод под боком у Переделкина, никто все-таки не ожидал. Трудно поверить. Я, например, не поверила известию, бросилась обзванивать знакомых — из самых именитых, причастных к судьбе Переделкина: они что-нибудь предпринимают, ропщут? Да, ропщут. Один, с кем я говорила, даже на телевидении выступил. И что? Да слабый писк, наверняка ни на что не могущий повлиять.

Как, неужели? Ведь такие люди составляют нынче культурную элиту российского общества, и при свободе, демократии их голоса должны быть слышней и значимей, чем голоса их предшественников при советской власти. Они — таланты, увенчанные всенародной славой, авторы знаменитых стихов, книг, цвет нации, ее гордость. А в голосе, слышу, усталость, апатия. Почему?

И вдруг дошло! Ведь на самом-то деле они, наши кумиры, наши герои, уже старики, большинству либо за 70 перевалило, либо близко к тому. На исходе силы, израсходованные и на творчество, и на ненависть (вполне справедливую) к советскому строю, чьему насилию, давлению они сопротивлялись, но надышались, увы, его миазмами, проникшими в кровь и в мозг.

Бороться снова со злом — иссякла энергия. Дожить бы, не раня душу разочарованиями, в которых не хочется признаваться ни окружающим, ни самим себе. Тем более что нынче они в почете, конфликтовать с властями вроде как и неблагодарно… Теребить их жестоко, немилосердно. Роль свою они выполнили.

Но где же их преемники, кому не должны быть безразличны настоящее и будущее родины?

Нет, что-то молодых борцов не видно.

Среди пишущей братии — по крайней мере. Строчат книжки, рынок заполнен, а желающих подставляться, засвечиваться инакомыслием до обидного мало. А ведь общественное мнение формируется ядром из смело, широко мыслящих сограждан. Если такое ядро истаивает, почти исчезает — это очень опасный симптом.

Это, можно сказать, как цементный завод, что отравит уже не только окрестности Переделкина, а и нацию, подорвав ее нравственные устои.

Когда в государстве, в народе расшатываются моральные ориентиры, на восстановление уходят долгие-долгие годы. И бывает, что кое-что, невосполнимо ценное, не возвращается уже никогда.

Дай Бог, чтобы я ошиблась.

07.31 12:41 am | Надежда Кожевникова NRS.com

NRS.com