Основателя легендарной команды “Химик” из подмосковного Воскресенска Николая Семеновича Эпштейна в околохоккейных кругах величают Никсэмом. Он был и остается одной из самых интересных и удивительных личностей в нашем спорте. При всем этом Эпштейн не только не завоевывал “золото” мировых и европейских форумов, но даже чемпионата страны. Максимум, чего достиг Никсэм как клубный наставник, — две “бронзы” с “Химиком” на всесоюзной арене. И все равно он — мэтр, к чьим суждениям внимательно прислушивается весь мир, причастный к ледовым ристалищам.

Впервые я увидел его в 1969 году на матче ЦСКА—”Химик” в стареньком еще армейском дворце спорта. Воскресенская команда — откровенный середнячок, крепкий, но не более того. В ЦСКА что ни имя — звезда. В “Химике”, кроме Валерия Никитина и Юрия Морозова, ни одного яркого игрока. Тем не менее, выиграли Эпштейн и его парни. Выиграли у самого Тарасова, на его поле. Запомнились две реплики известного острослова, заслуженного тренера России и Украины Дмитрия Богинова. Фразочка хорошо передавала суть происходящего на льду, но прежде всего — историю противостояния Эпштейна и Тарасова. Экспромт был такой: “Воскресенцы выбегают из своей зоны, как евреи из горящей синагоги”. Прямой намек на “национальное происхождение” Никсэма.

В этом шуточном замечании — квинтэссенция тактики подмосковного клуба, изобретенной Эпштейном и успешно претворяемой в игре его подопечными. Тактики, с помощью которой спустя время стали одерживать победы хоккеисты Чехословакии в чемпионатах мира, некоторые клубы НХЛ, в первую очередь “Нью-Джерси Дэвилз” в Кубке Стэнли.

Визитной карточкой советского хоккея всегда была атакующая мощь всех звеньев. Воскресенцы играли совсем не так. Сосредоточив основные силы в своей зоне, заманив туда противника, плотно взяв его в тиски, вынуждая ошибаться, “Химик” ловил удобный момент для контратаки и всей пятеркой на огромной скорости несся к воротам соперника. Команда моментально создавала численное преимущество и реализовывала его. В то время подобные действия были абсолютным “ноу-хау”.

— Николай Семенович, откуда взялась ваша игра “от обороны”?

— Не от хорошей жизни. Анатолий Владимирович Тарасов мог позволить себе бросать в атаку звено за звеном, ибо располагал идеальным подбором исполнителей. У Аркадия Ивановича Чернышева в “Динамо”тоже были резервы. И у “Спартака”, у которого сначала на линии огня было яростное трио из братьев Майоровых и Старшинова, а затем Шадрин и Якушев с Зиминым, Мартынюком или Шалимовым.

У меня ничего подобного не было никогда. Только-только создашь что-то похожее на классное атакующее звено — глядишь, его уже растаскали. Каждый раз сердце кровью обливалось, но, как известно, против лома нет приема. Что я мог поделать в борьбе с могущественными силовыми ведомствами? Правда, у нас был свой покровитель в ЦК — заведующий отделом химической промышленности Бушуев. Но и он ничего не мог противопоставить маршалам Малиновскому и Гречко в Минобороны, Щелокову в МВД, не говоря уже об Андропове. Так что грабили нас нещадно, вплоть до перестройки. Даже моему воспитаннику и преемнику Володе Васильеву досталось: и у него лучших забирали в ЦСКА или “Динамо”. Как только у нас звездочка проглянется — пиши пропало, обязательно уведут.

Но вот что смешно. Поскольку даже это не всегда помогало, прибегали к обходным маневрам. Тарасов на одном из заседаний федерации потребовал, чтобы меня осудили за “чуждый”, “неправильный”, “несоветский” хоккей. Эк куда занесло Анатолия Владимировича. Он бы еще потребовал осудить чехословацких коллег, которые тоже исповедовали “не наш” хоккей…

По душам мне удалось поговорить с Николаем Семеновичем всего пару-тройку раз. Однажды мы столкнулись с ним в ледовом дворце литовского города Электренай, где проходили международные турниры.

— Что делает специалист такого уровня на соревнованиях самого низкого хоккейного ранга? – невольно сорвался вопрос.

— Меня пригласили возглавить сборную Израиля, — смущенно улыбался Николай Семенович. — Ты не поверишь, но с Землей обетованной меня прежде ничто не связывало. Я даже не мечтал туда попасть, поскольку мыслей об отъезде никогда не возникало. Но поступило предложение поработать со сборной Израиля и я его принял. Помогаю, чем могу, хотя, конечно, подготовка игроков совершенно не соответствует тем параметрам, к которым я привык.

— Так зачем вам это нужно, Николай Семенович? Неужели за столько лет, проведенных в большом спорте не устали, не надоело все это вам?

— Интересно. Интересно, смогу ли я еще раз с нуля создать что-то существенное? Ведь в Воскресенске с нуля начинал. Там вообще ничего не было. Ни ледового дворца, ни игроков. А здесь хоть кое-что.

— Что?

— В Израиле есть два вполне современных катка, на севере страны. Четыре команды, которые разыгрывают первенство. Между прочим, кто начинал развивать хоккей в Израиле? Наши Игорь Ромашин, Игорь Капустин, Иван Авдеев, в основном из “Крылышек” ребята, но и наш, воскресенский, Саша Гысин, вратарь.

За исключением Саши, все они не имели шансов получить израильское гражданство. В сборную их привлекать было нельзя. А Гысин, вон он, играет до сих пор… Понятно, что меня такое положение дел не устраивает. Я сразу сказал господам из федерации: ищите нормальных хоккеистов, придумывайте, как им получить гражданство. Тогда буду работать. Отношение ко мне в стране изумительное, знаком со многими видными общественными и политическими деятелями Израиля. Но, согласись: Эпштейн в группе “D” — нонсенс…

Да, он всегда был честолюбив. И когда мальчишкой мотался из родной Коломны в Москву, где познавал азы футбола на кочковатом поле Стадиона юных пионеров. И когда в конце 30-х попал в юношескую команду столичного “Спартака”. И когда возглавил воскресенский “Химик”, в котором проработал старшим тренером 23 года. Недаром “сам” Александр Павлович Рагулин, выдающийся защитник, один из любимцев Никсэма, его великий воспитанник обронил: “Семенычу давным-давно памятник в Воскресенске поставить надо было. При жизни. Не будь его, никто бы и не знал о существовании этого городишки…”.

Но до этого еще должна была пройти целая эпоха. В армию Николая Эпштейна призвали в 1939-м. Воевал под Москвой. Когда фашистов отогнали от столицы, его перевели в железнодорожные войска, в которых и закончил войну и откуда, по ведомственной принадлежности, попал в московский “Локомотив”.

— Да что же это, в конце концов, за феномен такой — “Химик”, классная хоккейная команда из маленького подмосковного города, где до появления Эпштейна о хоккее толком не слышали? Откуда она взялась? Каким образом? За счет чего стала заметным явлением в отечественных чемпионатах и в следующем году отметит 50-летний юбилей?

— Рождение “Химика” стало возможным с наступлением “оттепели”. Умер “лучший друг физкультурников”. Открылись ворота бесчисленных зон ГУЛАГа. Приподнялся “железный занавес”. Все чаще стали появляться в газетах, но особенно в литературных “толстых” журналах свежие, невиданные ранее по тону, откровенности, искренности, боли за людей и страну публикации. За новые, нетривиальные идеи не только не сажали — их даже иногда приветствовали и поддерживали.

Специальное образование, как тогда было принято, Эпштейн получил по двум направлениям: как футбольный и хоккейный тренер, Правда, в те годы культивировался преимущественно “русский” хоккей с мячом. “Канадский” делал в ту пору первые шаги. Так что хоккей с шайбой Эпштейн осваивал вместе с немногими пионерами — Тарасовым, Чернышевым, Владимиром Кузьмичом Егоровым, Всеволодом Бобровым.

Хоккейный “Химик” был создан на бумаге волевым решением партийных чиновников в 1955-м. Собрали в команду игроков с бору по сосенке. Сумасбродные идеи невесть откуда взявшегося “наставника” им были до лампочки. Два года бился Николай Семенович со своими подопечными. И решил, что ситуацию надо переламывать, искать кардинально иное решение проблем. Один или с кем-нибудь из молодых хоккеистов стал наезжать в ближнее и дальнее Подмосковье. В принципе, тогда хороших катков в области было множество: в Ногинске и Балашихе, Сергиевом Посаде (тогда еще Загорске) и Подольске, Электростали и Орехово-Зуеве, Раменском и Мытищах, Павловском Посаде и Егорьевске, Клину и Серпухове. Однако все они находились под открытым небом и функционировали четыре — пять месяцев в году, во-вторых, предназначались для бенди, хоккея с мячом. А вот “коробок” для хоккея канадского, с шайбой — раз-два и обчелся. Одна из лучших и находилась в Воскресенске, поселке городского типа на 101-м километре от Москвы с соответствующим контингентом жителей.

— Приехали я и спартаковский вратарь Костиков в плохую погоду, что только усугубило негативное впечатление от увиденного. Покосившиеся домишки, бараки, непролазная грязь, деревянные подмостки вместо тротуаров, редкие прохожие в ватниках и треухах. На дворе стоял 1958-й, вроде бы только-только в Москве отшумел Всемирный фестиваль молодежи и студентов, из-за которого население Воскресенска даже увеличилось. Столицу “зачистили”, нежелательные элементы выселялись на этот пресловутый 101-й километр…

Костиков ужаснулся и вечерним автобусом отбыл восвояси. Эпштейн остался. На всю жизнь. Главной и единственной достопримечательностью Воскресенска был химкомбинат, вокруг которого возник сначала поселок, затем — город. Через несколько лет его “визитной карточкой” стал хоккейный клуб “Химик”. Его “родителями” являются директор комбината Николай Иванович Докторов, фанат спорта и особенно хоккея, и Николай Семенович Эпштейн.Точно не знаю, какую речь “толкнул” в кабинете фактического хозяина Воскресенска, Никсэм, но… Вполне допускаю, что пообещал провести Кубок Стэнли прямиком в Воскресенск, чтобы пить из него шампанское!

Но прошли годы, прежде чем обещанный Кубок Стэнли два раза побывал в Воскресенске. В Старом и в Новом Свете давно не надо объяснять болельщикам, что такое Воскресенск и где он находится. Трибуны огромных НХЛ-овских дворцов рукоплескали воспитанникам “Химика” Вячеславу Козлову, Валерию Зелепукину, Дмитрию Квартальнову, Герману Титову, Роману Оксюте, Андрею Васильеву, Валерию Каменскому, Сергею Березину и, конечно, “профессору” Игорю Ларионову…

Так счастлив ли он, “просто Никсэм”? Вот в этом не убежден. Неизбывная его боль — что так и не удалось осуществить задачу максимум, ради которой жил: не сделал “Химик” чемпионом.

— Мы и в пору становления особенно, и в дальнейшем тоже приглашали ребят “со стороны”, — вспоминает Николай Семенович. — Но это в основном были, уж пусть они не обижаются, или игроки “на сходе”, или не подошедшие своим клубам, либо совсем молодые хоккеисты. При этом мы никогда не пользовались закулисным маневром. И когда в отношении наших игроков проводилась такая же открытая, товарищеская политика, я шел навстречу и не препятствовал переходам, скажем, Данилова, Кутакова, даже моих любимцев Борисова, и Ляпкина. Их не “забирали” от нас, они шли в “Спартак” или “Крылья Советов”, в надежде закрепиться в сборной. Ведь основным игроком сборной непосредственно в “Химике” стал только Валерий Никитин. Да и то он просто очень приглянулся Тарасову, который тогда носился с идеей перестройки звеньев: не два защитника и три нападающих, а два защитника, один то ли полузащитник, то ли полунападающий и два форварда. Валерка же одинаково уверенно чувствовал себя и обороне, и в атаке, поэтому идеально вписывался в такую “схему”. Когда же она себя не оправдала, Никитина от главной команды страны тут же отцепили. В ЦСКА он переходить наотрез отказывался, навсегда оставшись верным “Химику”.

Но самое страшное в том, что забирали у меня тех и тогда, кто явно должен был стать звездой и когда появлялась перспектива, что вокруг них мы выстроим команду-конфетку. Вот тут порой, не стыжусь в этом признаться, я едва сдерживал слезы. Жутко обидно было, когда забрали всех троих братьев Рагулиных, в первую очередь Александра. И еще раньше, когда “забрили” Эдика Иванова. И особенно когда рухнули надежды на создание суперзвена нападающих в лице братьев Владимира и Александра Голиковых и Юры Чичурина. Первые двое приехали к нам желторотыми птенцами из Пензы. От нас попали в сборную. И — тут же оказались в “Динамо”, где их талант, как я и предсказывал, расцвел. Горько было и потом, когда уходили Ларионов, Каменский, Квартальновы, Востриков, Козлов, Зелепукин… Вроде бы ли времена уже были другие, а система оставалась.

ЦСКА и “Динамо” зачастую действовали по принципу “и сам не ам, и другим не дам”. Они имели возможность держать, как бы их теперь назвали, фарм-клубы. В общем, на пальцах одной руки могу перечислить тех, кто из Воскресенска никуда не уехал, но все же стал заметной личностью: тот же Никитин, Юрий Морозов, Александр Черных. Могли ярче раскрыться братья Сырцовы, Сапелкин, Жучок, Лаврентьев, Лощинин, но “путь наверх” им был заказан, потому что они ни в какую не хотели бросать родной клуб. И вот это очень горько… Замечу, что “Химик”, переживший двухгодичный спад, сегодня все-таки в элите российского хоккея. И по-прежнему частенько рядом с бортиком — уже совсем седой Никсэм, мэтр, патриарх, который в свои без малого 85 все так же подтянут, бодр, энергичен, эмоционален. Как и тогда, когда, месил грязь по улочкам захолустного Воскресенска.

Московский Комсомолец