Какие еще женщины?!

История Якиров

13 июня 1920 года в Женеве открылся Международный конгресс феминисток. Женщины энергично продолжили борьбу за свои права, запущенную, как ни странно, противоположным полом. Собственно, идеи феминизма породили на свет Божий авторы социальных утопий – Сен-Симон, Оуэн и Фурье, которому, похоже, принадлежит авторство термина. Фридрих Энгельс тоже внес немалый вклад в создание идеологии: в его работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства» вопрос угнетения женщины трактуется горячо и даже не без некоторой страстности. Там же Энгельс обосновывал как неопровержимый тезис о существовании золотой эпохи матриархата, который сегодня подвергается учеными большому сомнению. Впрочем, феминисток занимает не столько научная достоверность вопроса, сколько притягательность самой идеи.

   К середине XIX века феминизм зарождается в США, которым было суждено стать его флагманом и основной кузницей кадров – в 1848 году две энергичные дамы, Элизабет Кэди Стэнтон и Лукреция Мут, организуют в Нью-Йорке первую конвенцию по правам женщины, рифмуя свою деятельность с борьбой за отмену рабства. Впрочем, в реальном деле выравнивания прав полов США позорно отстали от захолустной Новой Зеландии, которая предоставила женщинам избирательные права аж в 1893 году, тогда как в Соединенных Штатах это произошло лишь 27 лет спустя.

   Начало ХХ века было отмечено отчаянной борьбой за избирательные права для женщин – создавалось впечатление, что возможность опустить в урну бюллетень является не менее базовой потребностью, чем пища или вода. Хотя надо отметить, что суфражистки не упускали из виду и остальные, не менее насущные запросы: форма суфражистки – белые юбка и блузка, зеленая шляпка и фиолетовые ленты смотрелись очень миленько.

Если взглянуть на проблему серьезно, надо признать, что к конгрессу 1920 года сделано было немало: такие вещи, как оплаченный отпуск по беременности, право замужней женщины самостоятельно распоряжаться своими деньгами – дело, конечно, хорошее и нужное. Собственно, сейчас, восемьдесят с лишним лет спустя после Женевского конгресса, для женского равноправия сделано не в пример больше: избирай по самое некуда, мало того, избирайся куда вздумается, работай на любой работе, хоть шпалы клади – полная свобода. Однако феминистское движение не угасает.

   После незначительного спада в конце 90-х годов прошлого века движение вновь набрало силу и на сегодняшний день насчитывает около десятка направлений, самые радикальные из которых сражаются уже давно не столько за равные права для мужчин и женщин, сколько за полное изничтожение половых различий как таковых. В силу принципиальной нереальности замысла идеи «радикалок» принимают трогательные формы: требуется, например, признать неполиткорректным употребление слова «мать» как сводящего роль именуемой дамы к функции свиноматки. Логически рассуждая, слово «женщина» является не менее унизительным, о чем, впрочем, уже было заявлено пару лет назад все в той же Америке.

   Очевидно, идеальным решением вопроса оказалось бы полное уничтожение вторичных половых признаков – задача вряд ли осуществимая технически и, возможно, не встретившая бы должного понимания среди всей прекрасной половины человечества поголовно. Собственно, выражение «прекрасная половина» тоже является оскорбительным и, не исключено, на одном из последующих феминистических конгрессов, которых предстоит еще неисчислимое множество, будет законодательно предано позору, остракизму и забвению.

«Душечка» Анна

9 июня 1918 года в Ялте умерла Анна Григорьевна Достоевская, идеальная жена и вдова самого противоречивого и сложного из русских писателей, прошедшая свою нелегкую судьбу с удивительным достоинством и мужеством.

   Анна Сниткина, дочь мелкого чиновника (впрочем, человека образованного и интеллигентного, знавшего толк в литературе и зачитывавшегося Достоевским, что, конечно, предопределило судьбу дочери), была девочкой неглупой и одаренной. Гимназию она закончила с медалью и даже поступила на физико-математическое отделение Педагогических курсов, но учеба как-то не заладилась, и Анна начала обучаться стенографии у профессора П. Ольхина – и вот это уж точно стало прямым роком.

   3 октября 1866 года наставник предложил ей немного подработать, стенографируя у Достоевского, и на следующий день, в половине двенадцатого, пунктуальная Аня Сниткина явилась к писателю. Первое впечатление от общения с домашним кумиром было довольно тягостным, в дневнике она записала: «Показался он мне очень странным: каким-то разбитым, убитым, изнеможенным, больным…» – словом, немолодой человек, снедаемый недугами и заботами. В первую встречу диктовать он не смог и попросил явиться вечером – тут уже стал более разговорчив, расспросил девушку о ней, рассказал о себе, причем поразил какой-то болезненной и, казалось бы, неуместной откровенностью.

   Начало общению и сближению было положено, а в течение последующих 26 дней, пока Достоевский, спеша и комкая текст, надиктовывал Анне «Игрока», стенографистка успела влюбиться по уши, что вполне объяснимо и понятно: при всех, мягко говоря, странностях Федора Михайловича гениальность била от него буквально лучами, и в несомненный плюс двадцатилетней девочке надо зачесть то, что она смогла почувствовать эту ауру и проникнуться ею.

   Складывается ощущение, что Достоевский скорее ответил на чувство Анны, нежели инициировал его, во всяком случае, в одном из писем он фиксирует события довольно вяло: «… Я заметил, что стенографистка моя меня искренне любит… а мне она все больше и больше нравилась. Так как со смерти брата мне ужасно скучно и тяжело жить, то я ей предложил за меня выйти». Правда, нельзя забывать, что адресовано было письмо некогда страстно любимой Аполлинарии Сусловой, так что, возможно, тут сказалось не только лукавство натуры, но и некоторый политес.

И, однако, никак нельзя сказать, что отношения супругов сложились по типу целующего и подставляющего щеку: брак длиною всего лишь в 14 лет, до относительно ранней смерти Достоевского, был, несомненно, супружеством вполне полноценным, союзом людей, понимающих друг друга, друг другу доверяющих, одинаково смотрящих на вещи и, что немаловажно, слиянием не только душ, но и тел – достаточно взглянуть на письма Федора Михайловича к жене, настолько простодушно-страстные, что их неловко читать.

   Заслуга в этом, разумеется, в первую очередь принадлежит Анне Григорьевне: исхитриться ужиться с издерганным, неуравновешенным, нездоровым и непредсказуемым человеком, вынося все его закидоны, включая дикие проигрыши в рулетку при полном отсутствии денег и вечных долгах, – задача не для слабонервных. Нервы у Достоевской и вправду были в полном порядке. Мало того, при бесспорной душевной тонкости ее отличала редкостная практическая хватка – сочетание нечастое. Ей удалось не только отвести семью от финансовой пропасти, куда гениальный муж так и норовил обрушиться, но и добиться некоторого достатка, при этом ведя хозяйство, продолжая прилежно служить Достоевскому стенографисткой и исправно рожая детей.

   Примечательно, насколько Анна Григорьевна разделяла все взгляды и убеждения супруга и оправдывала любые его поступки, даже те, что представлялись довольно сомнительными, включая, например, братание с Победоносцевым. В этом отношении она предвосхитила появление одного из самых прелестных и трогательных женских литературных персонажей – чеховскую «Душечку». Лев Толстой, не без некоторой личной подоплеки, промолвил однажды: «Многие русские писатели чувствовали бы себя лучше, если бы у них были такие жены, как у Достоевского». Знал, очевидно, о чем говорил.

   Но даже 14 лет безупречного служения живому мужу превзошли 37 лет вдохновенного вдовства, посвященные, по ее собственным словам, сказанным в конце жизни, «памяти его, его работе, его детям, его внукам». Так что в Ялте, где в одиночестве умерла старая женщина, завершился путь человека, исполнившего свою жизненную задачу с честью, которой можно только позавидовать.

История Якиров

11 июня 1937 года состоялся судебный процесс по делу о «военно-фашистском заговоре», организованном М. Тухачевским, при участии командармов И. Якира и И. Уборевича, комкоров А. Корка, Р. Эйдемана, Б. Фельдмана, В, Примакова и В. Путна, а также покончившего с собой 30 мая начальника политуправления РККА Я. Гамарника.

   Иона Якир, одна из центральных фигур процесса, выглядел, наряду с Тухачевским, совершенно ошеломленным и растерянным, в отличие от остальных подсудимых, которые производили впечатление заторможенных, и признавались во всех смертных грехах с неправдоподобной легкостью. «Да они ненормальные!» – выкрикнул в какой-то момент Якир, глядя в пустые глаза товарищей по несчастью.

   Собственно, все было предрешено. В 23 часа 35 минут был вынесен смертный приговор, немедленно (казнь пришлось уже на начало следующих суток, почему и датируется 12 июня) приведенный в исполнение. Не имело значения и то, что в ходе следствия Якир написал вождю народов страстное покаянное письмо: «Я умру со словами любви к вам» – подследственным было дано понять, что покаяться письменно следовало бы. На пылком признании в любви Сталин начертал резолюцию: «Подлец и проститутка». В следующий строке поддакнул Ворошилов: «Совершенно точное определение», а Каганович резюмировал: «Предателю, сволочи и (далее нецензурный синоним сталинского термина) одна кара – смертная казнь».

   Итак, Иона Якир, которого вполне можно было обвинить в жестокости и бесчеловечности, присущей всем красным командирам, но никак не в измене «делу революции», которому он отслужил вполне последовательно и добросовестно, собственными товарищами по оружию, которых, впрочем, не миновала вскоре сходная участь (почти весь состав суда был в недолгом времени репрессирован), был обречен на смерть. Но у него остался 14-летний сын, Петр, который вместе с матерью незамедлительно отправился в места не столь отдаленные, где пробыл 15 лет. Там же была зачата и дочь Петра, Ирина, внучка командарма. Дальше история рода Якиров развивалась по горькой и словно бы даже пародийно-трагической спирали.

   Петр, что было вполне логично, учитывая увиденную им с детства изнанку «власти советов», вступил в правозащитное движение, стал одним из самых авторитетных и уважаемых его руководителей – человек он был обаятельный и не без харизмы. Поэтому, когда в 1972 году арестованный Якир, запуганный и деморализованный, начал активно сотрудничать со следствием и давать показания на друзей, это произвело в диссидентских кругах тяжелое и грустное впечатление. Можно анализировать, отчего Петр Ионович, что было редкостью в кругу правозащитников, повел себя столь недостойно, но не будет невероятным предположить, что страх перед прессингом спецслужб поселился в нем еще со времени первых, «детских» репрессий…

   Зато Ирина Якир, тоже участница правозащитного движения, проявила поразительную стойкость и мужество: никаких показаний, кроме как против самой себя, от нее добиться не смогли. Может быть, за эту отвагу она расплатилась здоровьем: в 50 лет ее не стало. Род Якиров продолжился в Ирининой дочери и внуках, и хотелось бы надеяться, что дорогая отчизна прекратит испытывать эту семью на прочность.

Ведущая рубрики

Влада ЛЯЛИНСКАЯ

Еженедельная независимая газета РУССКАЯ ГЕРМАНИЯ

В Берлине — РУССКИЙ БЕРЛИН

В регионе Рур / Рейн — РЕЙНСКАЯ ГАЗЕТА

РУССКАЯ ГЕРМАНИЯ