Политики и дипломаты довольно часто сталкиваются с ситуацией, когда приходится соотносить реальные возможности страны – экономические, политические, военные – с теми задачами, которые ставятся в международном контексте. Это не означает, что международное влияние страны находится в строгой пропорции к ее объективному «весу» – будь то вклад в мировой ВВП, количество боеголовок или наличие постоянного места в Совете Безопасности ООН.

Однако связь тут, разумеется, существует. А потому, когда соотношение нарушается в ту или иную сторону, это всегда событие и повод для размышления.

В России еще памятно время, когда могущество СССР позволяло выстроить и поддерживать в относительной управляемости целый блок, способный с переменным успехом противостоять экономически явно более эффективному Западу. Еще свежи воспоминания о том, как Советский Союз конца 80-х, пребывающий в эйфории от «братания» с Западом, легко и свободно, в добровольном и бескорыстном порядке расставался с важными знаками своего международного влияния. Это делалось, безусловно, в расчете на ответные односторонние шаги прежних противников по холодной войне, а потому не становилось предметом переговорного «торга» и соответствующих международных соглашений.

Итог оказался в высшей степени отрезвляющим. Падение международного авторитета страны стало чуть ли не более ощутимым, чем экономический, политический и идеологический кризисы, поставившие под удар само существование российской государственности. Результатом именно той «ямы» в международных позициях России и явилось отсутствие эффективных рычагов влияния на многие процессы, непосредственно затрагивающие наши интересы. Пожалуй, впервые за последние десятилетия, а то и столетия, мы столкнулись с ситуацией, когда многие принципиальные для России вопросы могли бы решаться без реального учета ее мнения. Это касается, в частности, продвижения к нашим границам ЕС и тем более Североатлантического альянса.

По мере того как ядерный потенциал и угроза его применения перестает быть главным критерием оценки «веса» страны, возрастает желание применить иные критерии ее состоятельности: в первую очередь – экономический, а также приверженность демократии и общим ценностям. Именно исходя из такого подхода время от времени появляются желающие вернуть G-8 в формат «семерки» экономически развитых демократий, которые бы постепенно получили де-факто право на создание основ нового мирового порядка. Но этому процессу окончательного превращения «семерки» в «клуб экономико-демократических гедонистов» помешало появление на горизонте абсолютно новых угроз, в первую очередь – терроризма.

Есть и другие веские основания, по которым Россия с ее «подозрительной» демократией и не самой развитой экономикой оказалась объективно необходимой державам-лидерам. Это связано с планами реформирования мировой системы, которое уже фактически началось. Очевидно, доводы в пользу участия России в этом процессе в итоге перевесили все аргументы (а таковых, очевидно, немало), препятствующие учету ее мнения при осуществлении глобальных реформ. И это можно считать едва ли не самым важным достижением политики России последних лет. Запад осознал, что мир лучше менять с нашей страной на своей стороне, чем имея Россию в качестве решительного оппонента.

Весьма любопытно проследить за тем, какие аргументы на сей счет приводят в самих ведущих странах Запада. Айра Cтрос (Ira Straus), американский координатор комитета НАТО по Восточной Европе и России, в статье «Что такое «большая восьмерка» и почему в нее входит Россия?» («In The National Interest», 17.05.04) говорит, в частности, о том, что участие России в «восьмерке» не менее, чем нашей стране, выгодно самой этой организации, поскольку оно делает ее подлинно «пансеверной»: «Когда Север объединен, мир становится достаточно сплоченным; когда он разъединен, мир погружается в конфликты, как это было на протяжении XX века». Очевидно, что нестабильность на Ближнем Востоке и во всем мусульманском мире заставляет ведущие державы Запада с новой остротой ставить вопрос о реальности противостояния по линии Север–Юг, в условиях которого без России на большом пространстве Севера возникает зияющая брешь.

Весьма убедительно звучит утверждение о том, что несомненным плюсом «восьмерки» является отсутствие на ней печати холодной войны, наличие которой у иных евроатлантических институтов не позволяет России проникнуться доверием к ним. Она менее формализована, более гибка при согласовании позиций, но при этом является важнейшим инструментом интеграции ведущих стран Запада. Айра Строс указывает на часто встречающееся на Западе принципиальное непонимание роли и назначения «большой восьмерки», которое и приводит к ошибочным выводам о необходимости исключить из нее Россию: «В действительности «большая восьмерка» не является клубом демократических государств, как не является и школой демократии, а также местом, где следует оценивать чистоту демократии в конкретно взятой стране… «Большая восьмерка» – практический институт для решения общих проблем».

Не стоит, впрочем, недооценивать и экономический аспект заинтересованности в России ведущих мировых держав. Как показал иракский кризис, сырьевая зависимость от нестабильных регионов может уже в ближайшем будущем составить серьезную проблему для всех государств «восьмерки». Если же учитывать амбиции набирающих силу экономик Китая, Индии, Кореи, которые проявляют все большую заинтересованность в российском сырье, в первую очередь – энергетическом, то богатые стратегические ресурсы России вовсе не будут второстепенным аргументом в пользу ее членства в G-8.

Дело, впрочем, не в одном лишь банальном интересе Запада к российским ресурсам. Дальновидные эксперты и политики учитывают не только наличные хозяйственные возможности России как партнера, но и тот потенциал, который заложен в ее экономике. Надо сказать, что некоторые западные оценки России иногда выглядят даже более оптимистичными, чем наши собственные разработки. Например, известная американская инвестиционная и банковская фирма «Гольдман Сакс» опубликовала в прошлом году прогноз, согласно которому к середине XXI века первая шестерка крупнейших по размеру ВВП экономик мира будет выглядеть так: Китай, США, Индия, Япония, Бразилия и Россия (сейчас в нее входят США, Япония, Германия, Франция, Италия и Великобритания).

Статус члена G-8» предполагает активное участие не только в согласовании насущных интересов стран-участниц, но и в формировании единых подходов к основным мировым проблемам, а также к разработке принципов нового миропорядка. С этой точки зрения Россия располагает вполне реальными возможностями внести свой вклад в общее дело «восьмерки», поскольку ее демократический выбор соответствует интересам всех остальных участников, а стратегическое решение после 11 сентября 2001 г. о поддержке действий США и союзников, фактическое вхождение в антитеррористическую коалицию закрепили единство основных целей и задач с другими странами «восьмерки». Существующие разногласия не носят антагонистического или ценностного характера и не выходят за пределы различий в подходах других семи членов к тем или иным проблемам – как это было в случае с военной операцией в Ираке.

Самое разумное, что можно сейчас сделать – и уже делается, – это наращивать плоть наших связей в рамках «восьмерки» на самых различных уровнях и по всем действующим направлениям. Но не упускать при этом стратегические цели, которые заключаются в разработке принципов реформирования мировой системы и основных ее институтов – ООН, международного права. «Большая восьмерка» в этом смысле – действительно уникальный инструмент, позволяющий в рабочем порядке согласовывать важнейшие решения.

Важно, однако, чтобы страны «восьмерки» были едины в своем видении ее назначения; от этого в конечном итоге зависят роль и само членство России в ней. В «выставке достижений капиталистического хозяйства» витрина России будет смотреться весьма скромно, а то и вообще в конце концов окажется лишней. Но в рабочем органе, генерирующем идеи решения основных проблем современности, преодоления самых серьезных цивилизационных угроз, активное участие России придаст «восьмерке» большую легитимность и эффективность, делая ее глобальную заявку достаточно обоснованной. На предыдущем саммите во французском Эвиане (1–3 июня 2003 г.) совместными усилиями были выработаны план действий «Глобальное партнерство против распространения оружия и материалов массового уничтожения», план действий «Укрепление международной политической воли и потенциала для борьбы с терроризмом», создана Группа контртеррористических действий, и эти проекты достаточно последовательно реализовывались весь последующий период.

Столь же конкретных практических результатов Россия вправе ожидать и от саммита на Си-Айленде. И наши ожидания небеспочвенны. Проблемы, с которыми столкнулись США и их союзники в Ираке, лишь подтвердили принципиальную необходимость международного согласования подобных акций. Тем ответственнее и масштабнее видится миссия «большой восьмерки» – этой полуформальной, но влиятельнейшей организации.

Константин Косачев

Об авторе: Константин Иосифович Косачев — председатель комитета Государственной Думы РФ по международным делам.

Независимая Газета

Независимая Газета