«Я вам песенку спою про пять минут… Пять минут… Пять минут…» – голос, озорная улыбка, но главное – какая-то нездешняя, не советская точеная фигурка, скорее для голливудской дивы, чем для нашего советского кино или театра, где надо непременно и коня на скаку, и в горящую избу. С 1956 года, с «Карнавальной ночи» Эльдара Рязанова, она танцует, поет, но это, конечно, не та бессмысленная легкость, о какой рассказывается в басне Крылова про Стрекозу и Муравья.

Да, она пела и танцевала, но это было делом, серьезным делом, она умела быть, по слову Цветаевой, смешной, распущенной и не играть словами. Она была прекрасна в комедиях, в острохарактерных ролях, но не менее точна в деталях, узнаваема, достоверна – всегда настоящая – в трагических сюжетах. В фильме Германа «Двадцать дней без войны», в «Пяти вечерах» Никиты Михалкова. Там, где хотя бы краем сюжет или ее героини были опалены войной, она была неподдельно правдива, конечно, и потому, что это – ее правда, ее собственная жизнь, о которой она как-то по-человечески, и грустно, и смешно рассказала в своих мемуарах. И эта связь с собственной биографией ничуть не умаляет ее актерских талантов.

Особенность Гурченко в том, пожалуй, что, будучи предельно актерской, то есть почти во всех ролях на грани, ценящая экстравагантность во всем, в жизни – всегда экстравагантная, Гурченко одновременно и всегда, во всех ролях – настоящая, вызывающая доверие, в ее экстравагантности нет и доли фальши, она – редчайший случай – органичной эксцентрики. Достаточно вспомнить ее шансонетку Аграфену из фильма о приключениях неуловимых. Или – «Соломенную шляпку».

Еще до того, как эстрада была сметена шоу-бизнесом, снят был «Бенефис Людмилы Гурченко». Евгений Гинзбург был мастером этого жанра, где Гурченко мгновенно меняла маски, платья, десятки ролей, – вот уж точно, актриса не скажет, что чего-то не доиграла, не сыграла… Хотя, конечно, скажет – не зря же недавно взялась сама снимать кино, значит, хочется чего-то еще, что заставляет ее параллельно придумывать собственные антрепризы, какие-то смелые, даже бесстрашные театральные проекты на грани авантюры… Однажды в каком-то интервью она сказала, что очень любит джаз, – даже если бы и не сказала, можно было бы угадать: джаз – не только музыка толстых, джаз – прежде всего музыка свободы, такой свободы, без которой Гурченко не было бы, без которой Гурченко была бы не она.

Независимая газета ссылка на статью