В издательстве «Молодая гвардия» вышла книга литературоведа Людмилы Сараскиной «Александр Солженицын». Несмотря на то что книги о писателе уже были, можно с уверенностью сказать: это первая полная биография живого классика. Книга написана на основе личных рассказов Солженицына, нескольких десятков часов бесед, зафиксированных на пленку.

Книга была ожидаемой. Неожиданным было скорее само решение Людмилы Сараскиной написать и издать такую книгу при жизни ее героя, причем решение, поддержанное героем, иначе не было бы многочасовых бесед автора с Солженицыным и допуска к семейному архиву. Кого-то это обстоятельство будет сильно раздражать. Прижизненных биографий не имели ни Пушкин, ни Достоевский, ни Толстой. Случай, когда биограф собирает материалы, прибегая к участию «субъекта» своего исследования, причем сознательному участию — тоже не частый. Так, например, создавалась первая реальная (не мифологическая) биография Горького писателем Ильей Груздевым в конце 20-х первой половине 30-х годов прошлого века. Но очевидно, что между Горьким и Солженицыным, как писателями и проповедниками, лежит пропасть. Почему же так произошло?

Выскажу странное на первый взгляд объяснение. Солженицын — исключительно победоносный человек. Но это не везение, которое достается обычным людям. Обозревая невероятное пространство фактов его биографии, скрупулезно изложенных Людмилой Сараскиной и хаотически (и не полностью) известных до ее книги, прежде всего поражаешься одной принципиальной вещи. Солженицын, будучи писателем глубоко русским, не в узко национальном смысле, но по самому типу своего мироощущения и самовыражения, напрочь ломает привычный архетип судьбы русского писателя и в особенности писателя ХХ века.

Что должно случиться с большим русским писателем в ХХ веке? Его должны расстрелять (Гумилев), должен повеситься, застрелиться (Есенин, Маяковский), закончить дни в бедности в эмиграции (Бунин) или в богатстве и роскоши, но под домашним арестом (Горький), должен быть уничтоженным в лагерях (Клюев, Мандельштам), задохнуться от невозможности быть напечатанным (Булгаков, Платонов, Шаламов), подчиниться Системе (Шолохов) — словом, либо его должны убить (в буквальном или расширенном смысле), либо он должен убить себя сам (варианты: спиться, попасть в богадельню, жить вдали от родины и т. д.) Архетип русской судьбы не позволяет стать победителем при жизни. После смерти — ради бога. При жизни — нет.

Это даже поразительно, но Солженицыну постоянно желали и желают смерти люди, искренно полагающие, что любят этого писателя. Ну вот умер бы он после «Ивана Денисовича…», после «Архипелага»… Вот если бы в 1974-м его не выслали в Германию, а закатали за полярный круг (этот вариант рассматривался), если бы — еще лучше — уничтожили физически, вот это был бы русский писатель! «Если бы он умер по дороге (Владивосток — Москва. — Прим. ред.), тогда бы ему раздалась хвала из уст всех политиков» — всерьез говорилось в программе «Взгляд» в 1994 году.

Солженицын первый из русских писателей осмелился сам расставить вехи своей судьбы. Причем сознательное выстраивание этой судьбы, как явствует из книги, началось вовсе не после лагеря. Он и до и после ареста и первого ошеломления от него оставался убежденным: так надо! это правильно (для него)! Таков его, с одной стороны, предначертанный, а с другой — сознательно выбранный путь.

Подробнее: Российская газета