На днях в Сызрани, у входа в местную пересыльную тюрьму, открыли памятную доску «Бородин Евгений Николаевич. Начальник следственного изолятора, полковник внутренней службы. Трагически погиб при исполнении служебных обязанностей». Случилась трагедия десять лет назад, 7 октября. Ничего похожего в России не случилось ни до, ни после. Уже одно это обстоятельство заслуживает пристального исследования. Давайте вспомним… (часть 1)

***

      …Хоронили полковника в Самаре, на третий день, как положено. Братве, устраивающей пышные похороны своих «бойцов», ничего схожего не снилось. У «Дзержинки» собрались, несмотря на непогоду, тысячи людей со всей области, кавалькада машин вслед за гробом надолго парализовала всякое движение. Выступавшие клялись найти и отомстить. Накрапывал дождь. Говорят, так бывает, когда умирает хороший человек. Когда гроб стали опускать в могилу — дождь хлынул, как из ведра. По приметам, так бывает, когда хоронят человека, который очень хотел жить. Погибший очень хотел жить — был полон планов и устремлений. К его могиле часто приходят люди в форме, приносят цветы, выпивают горькую чарку. Обязательно кто-нибудь выдохнет: «Какого человека убили…»

      Среди нескольких десятков заказных убийств, случившихся в губернии за минувшее десятилетие, смерть полковника Бородина стоит особняком – это единственный случай, когда, как сказал кто-то на похоронах, убили «правильного мужика». Убили, если можно так сформулировать — за убеждения, а не за деньги, как бывает в абсолютном большинстве покушений.                           

                         1. Расстрел в элитном доме

         46-летнего Евгения Бородина расстреляли в подъезде «элитного» дома в Сызрани. В этом доме, на одной площадке с мэром и начальником местной милиции, он впервые за свою полковничью жизнь получил квартиру, двухкомнатную — как начальник следственного изолятора — крупнейшей пересыльной тюрьмы России.

      Из СИЗО в тот вечер возвращался около 21.00 вместе с сыном Леонидом, которого взял на работу в тюрьму и приехавшим в гости племянником. Парни свернули в магазин — кое-что прикупить к ужину в мужской кампании. Потому из лифта на пятом этаже полковник в форме вышел один, с ключами в руке. Тут его и ждали…Четыре пули в сердце, две в голову. Голову упавшего еще какое-то время «жевали» дверцы лифта. Кто знает, может, Бородины погибли бы все втроем, если б шли вместе…Сын оказался на месте трагедии одним из первых, бросился к отцу и все повторял: «Не правда, папа…»

      Случай беспрецедентный в истории пенитенциарной системы, поскольку по воровским понятиям трогать «Хозяина» считалось не достойным. Этим самым криминальные нормы как бы закрепляли компромисс: нельзя трогать, потому что на его место все равно кто-то придет. Опыт прошлых лет научил: для зэков «наезды» на руководство чреваты усилением режима, а то и силовыми воздействиями. Зверя лучше не будить. Потому знающие люди предполагали, что наглое убийство совершили современные «отморозки».

      Конечно, на ноги были поднята вся милиция. Видели двух парней в черных куртках, выбегавшими из подъезда и белую «шестерку», удиравшую в сторону Самары.

      Все, в общем-то, сходились во мнении, что убили, скорее всего, из-за наркотиков. Точнее, из-за их отсутствия. Бородин сумел полностью перекрыть их доступ в тюрьму, увольнял за подобную провинность без разговоров. Почти половина сотрудников вынуждена была уйти. Заметим попутно: с работой в провинциальной Сызрани не густо и любая должность «при тюрьме» уже давно стала престижной: есть даже очередь желающих устроиться. Раньше народ теплыми местами считал разные там базы, сейчас пустующие. А в тюрьме и сытно, и тепло, а уж если сумеешь оказать услугу, передать что с воли или на волю, в накладе не останешься. Скудное жалованье контролера в любой день можно прирастить.

      Бородина бросили, в общем-то, «на прорыв», в управлении знали: нужен сильный лидер, обстановка в СИЗО — хуже некуда…

      Об этом говорили его коллеги-начальники колоний на поминках. После общих поминок в одном из самых больших залов города, начальники поехали в одну из колоний – поговорить в своем кругу. Конечно, клялись помнить и остаться верными этой памяти. Вспоминали недобрым словом предшественника Бородина, допустившего весь этот беспредел.

      Не знаю, как в других губерниях, (где, говорят, зэки голодают и сидят без работы), в Самарской начальники тюрем и колоний сплошь весьма колоритные и даже внешне мощные мужики. Зэки бузят редко, сыты, сносно обеспечены работой. А ведь это заслуга именно командиров, коллег Бородина. Цеха колоний, ориентированные на «оборонку», обрели новую жизнь. Теперь там молют муку, делают сою, лепят керамику, плитку, строгают мебель, куют решетки, ремонтируют авто – всего не перечесть, вплоть до выращивания грибов вешенок. Самарские начальники, учась друг у друга, сумели достучаться до фирмачей, объяснить им выгоду вложений в производство за решеткой.

      Ну а где производство, есть сотни возможностей что-то наварить и т.п. Потому после смерти Бородина искали целенаправленно в этом направлении. Версию по деньгам отрабатывали первой – что и с кем мог не поделить. Следствие, многочисленные ревизии, как ни старались, ничего достойного внимания не нашли. В смысле финансовых махинаций, расходования выделенных средств, каких-либо сделок. Ну, может, помешал какой-то сделке? Тоже нет.   

      Насколько я понимаю сейчас, для коллег Бородина уже в день похорон не стояло вопроса по его причастности к каким-либо махинациям. Тюремная система довольно закрыта, работающие в ней знают друг друга хорошо, в курсе забот и контактов. Коллеги, разными словами но, похоже, сходились в одном: причина в личности самого Евгения Николаевича, в том, как он воспринимал жизнь. Его ужасная смерть заставила их всех говорить о негласных правилах и нормах их службы. «Давайте всех (заключенных) запрессуем так, чтоб мало не показалось» – предлагали одни. Другие тут же останавливали – не дело опускаться до их уровня. Принимать вызов. Наша цель – найти виновных и мы это можем.

      Чтобы понять, кому помешал полковник, надо вспомнить, «каким он парнем был».

                         2.Бородин

      Не раз, услышав мою фамилию, собеседники (особенно из системы ГУИН) замолкали, приглядываясь. Я уже знала, что к чему, опережала вопрос: нет, Бородин мне не родственник. Спрашивала, что за человек? Интересно ведь, однофамилец занимал высокую должность – заместителя начальника ГУИН Самарской губернии по режиму. Отзывы сводились к одному – очень суров, на работе просто зверь, не дай Бог побывать у него «на ковре». В учреждениях УИН, если знали, что проверять будет зам по режиму готовились загодя и особенно тщательно. Он ничего не спустит, все заметит, а уж спросит!.. Безжалостен к подчиненным. Знакомиться после таких отзывов не хотелось, да и нужды особой не было.

      Потом удивилась неожиданному на первый взгляд ходу – из замов областного управления да в начальники тюрьмы. Причем даже не в областном центре, а в глубинке, в Сызрани. «Неужели однофамилец проштрафился?». Знающие люди объяснили – совсем не обязательно. Работа в аппарате УИН не считается более перспективной как в карьерном плане, так и в плане престижа! Такое это ведомство – человек проверяется «землей». Толковый начальник колонии в табеле о рангах стоит наравне с главой ГУИНа, практически любой способен заменить генерала. Не говоря уж о его замах. Начальники отделов аппарата почитают за честь попасть на работу замом в любую самую отдаленную зону.

       Однажды мы оказались с Бородиным за одним столом после какого-то уиновского мероприятия, за чаепитием. Евгений Николаевич сказал, что его тоже замучили вопросами кем ему приходится журналистка с такой же фамилией. Вопреки ожиданиям, сложившемуся заочно образу, в общении был интересен и приятен, совсем не страшен. Видный коренастый мужчина в расцвете лет. В ответ на очередную чью-то шутку про одинаковые фамилии обратилась к полковнику: «Евгений Николаевич, а что, представляете, мы можем селиться в один номер в гостинице…» Бородин смутился, мало того, покраснел, по натянутой улыбке я поняла, что сморозила глупость. Еще пару раз встречались в гуиновских коридорах – он приглашал в СИЗО (в то время полковник ушел из аппарата ГУИН начальником следственного изолятора в Сызрани), я искренне обещала приехать, да так не успела.

      В роду Бородиных все долгожители — его смерть суждено было пережить отцу и матери. Отец, Николай Прокофьевич, только после похорон сына, в возрасте 79 лет, ушел с работы – преподавал историю экономики. Ранен под Кенигсбергом, встретил победу на японском фронте. Гибель сына пережил очень тяжело, попал в больницу с сердцем. Мама была медсестрой.

      Женя с детства мечтал о море — ездил поступать в Ленинград, но не прошел по конкурсу. Поработал на авиазаводе и ущел в армию. Вернулся в 1974 — с этого времени началась его служба в системе МВД. Младшим инспектором уголовного розыска по борьбе с карманными кражами. Неожиданный выбор сугубо штатским родителям объяснил просто: работа в милиции — это возможность бороться за справедливость, вот и школьный друг Сашка Гусев там работает. В 1976-ом Евгений впервые соприкоснулся с исправительной системой — стал начальником отряда, потом инспектором оперчасти ИТК-поселения.

       В 1978 поступил в Киевскую высшую школу МВД, где готовили, как известно, оперсостав. Закончил практически на отлично, получал предложение остаться в Киеве, в аспирантуре. Отказался: «Я прежде всего практический работник».

      В Самаре ему доверили запущенный участок — Волжскую воспитательно-трудовую колонию предстояло «ставить» практически с нуля. Продукты разворовывались, работы не было. За три года открыл в учреждении школу, наладил производство, пошла прибыль, подростки получали полноценное питание… Дети звали его не иначе как «дядя Женя». Это только со стороны может показаться, будто наладить жизнь в зоне просто. На деле же надо быть и политиком, чтоб уметь ладить с местными властями, он них зависит многие – от льгот до концертов, хозяйственником – чтоб обеспечивать зону питанием, одеждой, ремонтировать помещения и строить новые, производственником – налаживать связи с возможными партнерами, обеспечивать цеха сырьем, психологом – чтоб руководить большим коллективом, ибо у работников тоже есть семьи, разводы, дети, дачи… Ну и воспитателем, само собой.

      Дядя Женя споро перешел в разряд способных руководителей и в 1984 году ему доверили возглавить взрослую зону. Потом не раз бросали на прорыв в учреждения, где по каким-либо причинам работа оказывалась разваленной.

       Так и с Сызранским СИЗО. Там почти свободно имели хождение наркотики, спиртное, учреждение утопало в грязи.

      Для переезда в Сызрань были и личные мотивы — за все годы службы Бородин не получил жилья, жил в отдельной квартире с женой (тоже служащей ГУИНа) и сыном только благодаря отцу-фронтовику. Коллеги догадывались, что в семье у Бородиных не все ладится. Замечали, что домой явно не спешит. Матери, сердцем чувствовавшей нелады, терзавшейся из-за обстановки в его семье, как-то объяснил: «Пойми, мама, нет тепла в доме, вот у вас с папой я дома». Сам себе все покупал, стирал, и даже готовил. Но сына любил, очень гордился, когда тот надел форму.. Даже скупой на слова Николай Прокофьевич, и тот вымолвил: «Не такой должна быть атмосфера в семье чекиста». Чекистом он сына сразу стал называть, любовно-ласково, когда тот надел погоны.. В этом смысле Сызрань давала выход — мол, попробуем жить с женой отдельно, посмотрим.

       В Сызрани полковник впервые взялся строить дачу. «Представляете, рассказывал отцу с матерью, как красиво будет, когда рябинки под окном подрастут?» Злопыхатели, а недругов среди уволенных сотрудников хватало, слухи распускали по поводу строительства, чуть не за счет учреждения строит. Евгений очень огорчался, рассказывая об этом родителям, на каждый кирпичик, говорил, бумагу храню, чтоб никто не упрекнул.

      Как в Сызрань уехал — звонил отцу и маме каждую неделю, забегал хоть на пять минут, когда на совещания приезжал. Незадолго перед убийством позвонил. Мать спросила — что грустный? Ответил, что ужасно соскучился. Запомни, говорит, приеду в четверг. А в среду его привезли в гробу.

      Каким сыном был — все соседи завидовали. Не поцеловав мать, не уходил. Уходя в армию, наказал друзьям защищать сестру — погодками с ней росли. Утром обязательно делал зарядку, а, размявшись, начинал петь — по куплету хотя бы, из русских романсов. В кампании всегда становился тамадой — с ним никто не скучал. За все годы службы только раз уговорили его родители поехать полечить грязями на местном курорте позвоночник. Через неделю в колонии случилась авария на котельной и Бородин все бросил. Успокаивал близких — вот выйду на пенсию….А на пенсию думал пойти как сын «остепенится». Парень у него, по отзывам коллег, что надо, продолжает дело отца.

      Нет ничего удивительного в том, что в Сызрани у него появилась женщина. Друзья вспоминают, что в ее обществе впервые увидели Бородина совершенно другим – мягким, расслабленным, никуда не спешащим. И уж чего вовсе не бывало раньше – прилюдно обнимавшимся. Он был счастлив, признавался в этом своем состоянии матери. Она видела новую пассию мимолетом, когда та приезжала с Евгением к ним в гости. Мать ничего не говорила, хоть и не была в восторге: лишь бы Жене хорошо было. Потом опять переживала, поскольку сын однажды, не вдаваясь в подробности, сказал, что, наверное, Ольга все же не та женщина…»Все под себя» — главный ее девиз.

       Бывают мужчины, которым с женщинами патологически «не везет». Не умеют, не разбираются категорически. И попадают из огня да в полымя. То выбирают одну страшнее другой, то коварнее. Это уж рок такой. Первая жена Бородина была товаровед, в ГУИН занималась по торговой части, и вторая торговка. Но не только это их роднило…

      Через полгода после смерти Евгения сызранская сожительница подала на его сына в суд. Пока родня оплакивала потерю она вывезла из квартиры наиболее ценные вещи. После попыталась отсудить, что осталось. Продавщица уверяла в иске, что покупала коврики в ванну, утюг, гладильную доску, постельное белье и прочее. Всего ее претензии распространились на товары стоимостью 15 миллионов старых рублей. «Что же, выходит, Женя сам вообще не зарабатывал? — горевала его мама, — неужели «аккуратист» Женя, каждое утро наглаживающий рубашки и брюки, стал бы ждать, пока кто-то купит ему утюг?» Вспоминает: он рассказывал о каждой покупке в свою первую отдельную квартиру.

       На вещи, утверждала торговка, у нее имеются товарные чеки. Хотела и дачу недостроенную отобрать – мол, каждый кирпичик ею куплен. Вот тут и пошли в ход хранимые Бородиным счета.

      Квартира, к слову, отошла государству, поскольку прописан в ней был один погибший. ГУИНовцы боролись, хотели оставить сыну, да ничего не вышло.

          (продолжение здесь)

       Людмила БОРОДИНА,

специально для изданий Медиа Группы «Ваш выбор»