В жизни — как в кино: есть главные герои и есть статисты. Те, чьи фамилии пишут в титрах самым мелким шрифтом или не упоминают вовсе: слишком большая массовка. Научная база российской космонавтики была наработана в основном в советское время. На программу по освоению космоса не жалели ни денег, ни сил. В нарушение международной конвенции в СССР проводили эксперименты над людьми. Во многом благодаря этому мы до сих пор впереди планеты всей. А люди…

    …Кто-то смог выбиться в герои, кто-то не любит говорить о своих эпизодах, а кто-то вышел в тираж.

“Камикадзе”, “космонавты номер ноль”, “чернорабочие космоса” — их называют по-разному и почти всегда с обидной интонацией. Мало кто из них дожил до шестидесяти. Испытатель Александр Огурцов умер от опухоли мозга, Борис Пашкин повесился. Роман Кацан в 50 лет пережил обширный инфаркт; медики установили, что его биологический возраст — 90 лет.

Но хуже было тем, кого списывали по здоровью еще в молодом возрасте: в мире, где действует земное притяжение, они были никто. Без образования — учиться между экспериментами ухитрялись немногие; без семьи — жены не понимали раздражения, накопившегося в искусственной невесомости. Без привычного энтузиазма героев-первопроходцев. О них физиологи до сих пор говорят с неохотой: мол, зачем драматизировать, в науке все равно без жертв не обойтись.

    Ученые не знали, сколько в силах выдержать человек, — грань между жизнью и смертью определяли с помощью солдат-срочников, которых медкомиссия признала годными к истребительной авиации. При этом отбраковывали тех, у кого были хоть какие-то проблемы со здоровьем. К тому же испытатель должен быть коммуникабельным и сообразительным. Многие здоровяки оказывались флегматиками или, наоборот, слишком нервными: не могли рассказать внятно о своих ощущениях от эксперимента или ссорились с напарниками. От таких избавлялись. Отказаться самому и в мыслях не было: страна испытывала невероятный душевный подъем…

Жертвы науки

    Евгений Кирюшин продержался в испытателях при Институте медико-биологических проблем почти 25 лет. Осваивал космические корабли “Союз”, “Восход” и “Мир”. Кирюшин скорее счастливое исключение, чем правило: получил высшее образование, с женой не развелся, у Евгения и Елены две дочери и маленькая внучка.

    Первой экспериментальной площадкой для Кирюшина стала центрифуга. “Сначала дали небольшую нагрузку в четыре единицы — это при том, что в земной жизни мы переносим нагрузку на сердце всего в одну единицу. Когда центрифуга остановилась, я подумал: если так трудно при четырех, как же пережить 12 единиц?! Платили за “полет” на центрифуге из расчета три рубля за минуту”.

    Кирюшин стал испытателем в 68-м — в год гибели Гагарина. И всю жизнь считает совпадение дат своеобразным символом. За время работы на экспериментальных площадках он провел в невесомости три с половиной года — больше, чем любой космонавт.

    После гибели экипажа “Союза-11” неизвестным осталось, что чувствуют космонавты, проведшие 49 суток в невесомости. Было решено провести эксперимент на Земле. Лучше всего невесомость моделирует вода, поэтому испытателей, обернув непромокаемой тканью, чтобы не отслаивалась кожа, почти на два месяца положили в бассейн.

    Неделю Кирюшин сидел в сурдокамере с полной звукоизоляцией.

    — Первые сутки думал: господи, хоть бы шкрябнуло снаружи… А на второй день страшно было даже кашлянуть: казалось, звук будет таким громким, что от испуга разорвется сердце, — вот такой восторг… — вздыхает Евгений Александрович.

    Но самым опасными экспериментами считались катапульта (ломался позвоночник) и взрывная декомпрессия, когда за доли секунды в барокамере создавался полный вакуум…

    Самый длительный эксперимент, в котором участвовал Евгений Кирюшин, длился полгода. Команду испытателей на шесть месяцев поместили на “космическую станцию” в “состояние невесомости”.

    — С собой, как и космонавтам, разрешали брать пять килограммов личных вещей, фотографии родных, книги… Я читал запоем, — рассказывает Евгений Александрович. Лежать обездвиженным по нескольку месяцев было невероятно сложно, но физические нагрузки и в сравнение не шли с психологическими. — В команде всегда находили крайнего, который был во всем виноват, — смеется Евгений Александрович. — Команда на космическом корабле — мини-модель общества: есть лидеры, есть изгои…

    Детям говорили, что папа в командировке. Жена уходила от расспросов, уверяя доброхотов, что Женя в такой командировке, где женщин — нет. Кстати, половой вопрос в космосе завис. В 70-х секса не было, тем более в невесомости. Да и после перегрузок сложно было похвастаться чрезмерной половой активностью.

    Кормили земных космонавтов по тем временам деликатесами: карбонат, язык, конфетки-пралинэ, в пайке были даже спинки воблы — но все продукты обезвоженные, и испытатели жадно мечтали о самой обычной селедке или свежем редисе.

    Испытатель имел право в любое время остановить эксперимент, но этим правом пользовались редко. Даже когда угорали в барокамере с температурой 50 градусов, стопроцентной влажностью и недостатком кислорода. Была высшая цель — покорение космического пространства. Они чувствовали себя винтиками в едином механизме, где равны все: и ученые, и медики, и космонавты, и испытатели. Где на всех один провал и одна победа.

    Евгений Кирюшин мог бы попасть в отряд космонавтов — ему дважды предлагали, и оба раза он отказался.

    — Я к тому времени считался ведущим испытателем, а в отряде космонавтов оказался бы новичком. Да и вообще мог просидеть в запасе десятки лет и так и не слетать в космос. Случаев таких было много. Ты мог идеально подходить по здоровью, росту и анкете, но, допустим, не подфартило…

    Юрий Гагарин, Герман Титов, Алексей Леонов — все как на подбор невысокие, среднего веса. Каждый лишний килограмм космонавта стоил миллионы рублей. Так что у богатырей под метр восемьдесят — таких, как Кирюшин, — шансов на полет фактически не было.

    — Когда я выходил из эксперимента — наступала эйфория: я выдержал, я смог! — рассказывает Кирюшин. — Хотелось обнимать прохожих на улицах, кричать от радости. А ровно через три дня накатывала черная тоска…

    И так — раз за разом. Эксперимент—эйфория—депрессия, эксперимент—эйфория—депрессия. После некоторых испытаний не было сил встать. Но на этом миссия испытателя не заканчивалась. Врачи должны были обследовать организм после перегрузок: испытателям проводили зондирование сердца, делали пункцию костного мозга. Восстанавливались испытатели по нескольку месяцев — и снова в барокамеру. И безумно боялись только одного: спишут.

Море по колено

    На машиностроительном заводе “Звезда” — так в советское время шифровали научное предприятие по разработке снаряжения и оборудования для авиакосмических полетов — почти все сотрудники побывали в роли испытателя. Сначала разрабатывали оборудование, а потом сами испытывали свое изобретение. Сотрудники “Звезды” проходили медкомиссию и получали отметку: годен без ограничения или, например, годен для испытаний пищевых продуктов. Тех, кто не страдал гастритами и язвой, использовали для дегустации космической пищи.

    — В те годы почти в каждом эксперименте отказывал какой-нибудь элемент, — рассказывает начальник бригады испытательного отдела высотного снаряжения Арам Элбакян, — но зато как было интересно!

    Арам Элбакян не избежал участи испытать на себе уникальную разработку предприятия — скафандр для пилота, который должен был заменить обычное обмундирование летчика.

    — Нас с напарником на три дня забросили в Баренцево море: мы отрабатывали аварийную ситуацию и должны были определить, сколько может продержаться пилот в холодной воде в этом скафандре. На второй день испытаний я уже раскаивался, что согласился на такие мучения. Мой напарник отморозил ноги, потом долго лежал в госпитале. Еда у нас была как в реальной ситуации: НЗ на случай аварии. А чтобы попить, нужно было пропускать морскую воду через опреснитель: пить такую — удовольствие маленькое…

    Кстати, авиационный скафандр в жизнь так и не внедрили.

    — Зачем мы на это шли? Романтика, и деньги за участие в экспериментах платили хорошие, — говорит Арам Элбакян. — Инженеры получали 180 рублей в месяц, а за один непродолжительный эксперимент можно было заработать 200.

    Опыты на общую выносливость человеческого организма давно не проводят. К тому же ученые пришли к выводу, что в космос нужно посылать не абсолютно здоровых людей, а обычных, страдающих от мигреней и перепадов давления: им проще адаптироваться к экстремальным ситуациям, они уже на земле привыкли к плохому самочувствию. Возраст космонавта тоже изменился: если раньше ставку делали на 20—30-летних, то сейчас вывели, что человек в 45 лет — более подходящая кандидатура: он уже состоялся в жизни, успел родить детей, и в случае неудачи его жизнь не будет сломана. Вполне возможно, что космическими кораблями скоро станут управлять пенсионеры, тем более что молодое поколение почти напрочь лишено романтических позывов. Рисковать собой ради науки готовы единицы.

    На наших глазах на “Звезде” начались испытания кислородной маски. Доброволец, 25-летний инженер Михаил К-н, должен был 30 минут просидеть в барокамере при температуре -50 градусов с испытываемой маской на лице. Изредка ему разрешали подвигать ногами, чтобы окончательно не заледенеть. Оценивается подвиг инженера в 350 рублей…

Московский Комсомолец

от 12.04.2004

Надежда АРАБКИНА, Ольга СТЕРХОВА

Московский Комсомолец