Традиционный парад кукольных фестивалей осени начался в Челябинске с «Соломенного жаворонка». В этом году лидером программы стал спектакль «Бобок», поставленный в Екатеринбургском театре по мотивам маленьких рассказов Ф.М. Достоевского. Понять и оценить «кладбищенский сюр» под силу только взрослой публике.

Челябинский фестиваль посвящен памяти замечательного режиссера театра кукол Валерия Вольховского, в следующем году ему исполнилось бы 70. «Соломенный жаворонок» был его первым спектаклем на Урале в 1977 году и стал легендой кукольного театра. Вообще, кукольники России давно признали уникальной так называемую уральскую зону, в которой в 70–80-х годах (когда в драматическом театре свирепствовала цензура) могли существовать и заниматься творчеством талантливые и дерзкие люди. В театре, который они создали, на равных участвовали актеры, куклы и предметы.

В память о мастере участники фестиваля привезли по большей части спектакли для взрослых. Если для детей ставят традиционно, то в работах для взрослых рискуют и экспериментируют. Современные кукольники выбирают сюжеты, неподъемные зачастую и для драматического театра: история вечной безответной любви, воспетая Лоркой и артистами из Кургана; приехавшая из Ижевска комедия о шуте Балакиреве Григория Горина (пьеса была написана для «Ленкома») и даже томский спектакль «Осколки неба», рассказывающий о музыкантах группы The Beatles.

Один из лучших спектаклей «для взрослых» «Бобок» поставлен Екатеринбургским театром. Кажется, что во время репетиций известный педагог ВГИКа Григорий Лифанов только присматривался к возможностям кукол, и поэтому в первом действии они не появляются, на сцене – только реальные актеры. Главный из них Владимир Удинцев, играющий писателя-неудачника Ивана Ивановича. «Редкость! Красненький чай с собственных плантаций», – на написание этого рекламного объявления у Ивана Ивановича уходит несколько минут. Лифанов превратил муки творчества в увлекательную театральную игру. Несобранность мысли разбивает ритм сцены, актеры работают, словно следуя невидимой джазовой партитуре. Две бородавки на лбу героя выглядят как маленькие рожки. Так жаден этот мелкий писательский бес до движения, до самовыражения, что на помощь ему приходят два двойника: один появляется из-под диванной обивки, а другой выходит из портрета.

Во втором действии Иван Иванович отправляется на кладбище. Выясняется, что и под могильными плитами их обитатели по инерции разговаривают и грешат. Художник Андрей Ефимов для создания образа кладбища перевернул мебель в комнате Ивана Ивановича и закрыл ее землистой драпировкой. Получилось маленькое задрипанное место успокоения: закапывают, где попало, друг на друга, не разбираясь в чинах, не задумываясь об удобстве обитателей. Голоса усопших слышны отовсюду, из самых неожиданных мест появляются и они сами. Разные по размеру куклы и актеры в масках придают гробовой сцене необходимое ощущение тотального сюра. Глубоко здесь не закапывают – мешают питерские холодные зеленые воды. И покойники, едва попав в новое местообитание, становятся зелеными. Вернее, слово «покойники» менее всего пристало героям Достоевского, они, скорее, неуспокоенные мертвецы.

"Новые Известия"