Новое — это хорошо забытое старое. Но не все старое хорошо забыто. У многих еще на памяти интригующий фильм 1972 года «Игра навылет» (Sleuth), поставленный по одноименной пьесе Энтони Шаффера. Я, к сожалению (а может быть, к счастью), этого фильма до сих пор не видел, поэтому могу судить римейк режиссера Кеннета Браны без всякого предубеждения.

А быть предубежденным очень нетрудно, когда главные (они же единственные) роли исполняют такие актеры, как Лоуренс Оливье и молодой Майкл Кeйн.

С тех пор утекло много воды. Сэр Лоуренс Оливье умер, а Майкл Кейн стал сэром. И ныне в римейке сэр Майкл Кейн исполняет роль немолодого писателя, играющего в психологические игры с молодым безработным актером, который увел от него жену. Или думает, что увел. В свою очередь, актер играет в свои психологические игры с писателем.

Это жесткое столкновение мужских самолюбий привлекло Брану, известного своими экранизациями шекспировских пьес («Генрих V», «Гамлет»). Брана поставил фильм по сценарию лауреата Нобелевской премии, крупнейшего британского драматурга Гарольда Пинтера. Я видел пьесу Шаффера на сцене в Париже, где роль молодого оппонента играл известный французский актер Филипп Торретон.

Вскоре после начала фильма-римейка «Игра навылет» я почувствовал, что здесь что-то не так. Что я смотрю нечто иное, чем еще один вариант популярной пьесы. Конечно, от такого оригинального автора, как Пинтер, не приходится ожидать слепого следования оригиналу, тем более что с тех пор сильно изменились времена и нравы. Но природа человека осталось той же, – как считают авторы, животной, и на этом построен конфликт фильма. Сценарий Пинтера сохранил пару знакомых мне поворотов сюжета, без которых не может обойтись даже такой своевольный римейк. Но, кроме Майкла Кейна, в картине практически ничего не осталось от оригинала.

Роль, которую он играл в фильме 1972 года, отошла к Джуду Лоу, который, наконец, может снова показать ту сторону своего дарования, что делала его особенно интересным актером до тех пор, пока его не стали использовать как стандартного красавчика. В Лоу есть угрожающий магнетизм, который в картине прекрасно сочетается с циничным обаянием Кейна.

Этим двум интересным лицедеям Пинтер дал интересный материал для интерпретации. Его текст умудряется быть одновременно поэтичным и банальным – в том смысле, что жизнь довольно банальна, и люди часто говорят банальности, думая, что произносят нечто значимое. Но внимательный слушатель того, что говорится в фильме, заметит, что текст сам по себе является действующим лицом – одним из трех. Слова своим ритмом, своей особой музыкой превращаются в некую чарующую мелодическую абстракцию. Наверное, чтобы глубже вникнуть в содержание диалога, точнее словесной дуэли, нужно посмотреть картину еще несколько раз.

Но кино – искусство визуальное, и авторы никогда не забывают об этом. С первых минут действия оператор Харис Замбарлукос создает ощущение тревоги. Фильм быстро входит в замкнутое пространство старинного особняка, изнутри переделанного в супермодерное жилище. Вместо викторианских интерьеров пьесы нас вводят в минималистский мир холодной архитектуры и мебели. Это не дом, а скорее галерея модернистского искусства, где оба героя могут быть причислены к экспонатам. Такое решение открывает простор для чистой борьбы двух интеллектов, подогреваемой звериными инстинктами.

Особую роль в фильме играют многочисленные технические устройства дома, управляемые дистанционно. Хозяин особняка играет светом, тенью, звуками и человеческой психикой, которую не так просто включить и выключить дистанционным управлением. Диалог на этом фоне выглядит как супернатуральный в супернатуральном же мире.

Текст Пинтера обладает двойственностью, работающей на идею фильма. Скоро начинаешь вовлекаться в интеллектуальную игру, которой на самом деле и является фильм. Его иронически-детективный элемент теряет всякую важность, поскольку нас интересует не «что», а «как»: как Пинтер строит фразы, как актеры подают их, как они поднимаются по лестницам, как смотрят в лицо друг другу.

Режиссер Кеннет Брана являет собой редкий пример автора, который одинаково хорошо владеет театральными и кинематографическими приемами. Хотя его картина периодически напоминает о том, что это экранизация пьесы, напоминание сделано в постмодернистской манере: мы знаем, что вы знаете, что мы играем в кино, которое похоже на пьесу, но пьесой не является.

Фильм содержит даже элементы юмора, но юмор это жестокий, макабрический. Мы никогда не проникнемся полной симпатией ни к одному из героев, хотя время от времени традиционное желание знать, кто же из них «хороший парень», присутствует. Но нам вовремя «дают по рукам». Мир ведь не черно-белый, где на одной сторон добро, а на другой зло. Все в этой жизни и в людях перемешано. Задача искусства – показать именно это, а не дать утешение нашим традиционалистским эмоциям.

«Игра навылет» требует определенного интеллектуального усилия от зрителя. Но оно вознаграждается редким в сегодняшнем кино уровнем литературного мастерства и изобретательностью визуального решения. Да, в картине есть много того, что можно назвать искусством для искусства. Но где вы это сегодня найдете, да еще в таком энергичном и талантливом исполнении?

Сергей Рахлин

Лос-Анджелес

24.08.2007

www.voanews.com